Южнее реки Бенхай - Михаил Домогацких

красная сволочь, еще возражать, спорить с майором вьетнамской армии. Я тебя научу понимать, что к чему». А потом стеком со всего маху хлестнул по лицу. Трудно было сдержать себя, но я сдержал. «Все равно, говорит, я когда-нибудь вздерну тебя на крюк». Не понимаю, что плохого я сделал ему?

Он не сказал настоятелю, какими словами перекинулись они с Нгуен Куоком, какую ценную информацию получил он от своего друга. Не сказал он и того, что в командире батальона майоре Тхао он узнал своего бывшего соученика по школе, директором которой был отец Фам Ланя. Тхао, правда, был старше года на три-четы-ре, и возможно, не помнил Фам Ланя и потому не узнал в этом бородатом, чуть прихрамывающем человеке, согбенном нуждой, шустрого, всегда хорошо одетого сына директора школы. И все-таки тень опасности коснулась Фам Ланя.

— Не знал я, — сказал после раздумья Фам Лань, — что встречу таких недобрых людей прямо недалеко ог пагоды, а то обошел бы это место по большому кругу.

— Не расстраивайтесь, уважаемый Фам Лань, не расстраивайтесь, помните, что и Конфуцию не всегда везло в жизни. А этот майор, кажется, и мне знаком. Как говорится, и рядом с божьим храмом в болоте гадюки водятся. Тут уж ничего не поделаешь, придется принимать мир таким, каков он есть.

Настоятель покормил Фам Ланя рисом с креветками, а потом предложил постель, устроенную в укромном местечке за алтарем Благодетельной Куанэм.

— Постарайтесь побыстрее заснуть, — посоветовал он, — утром почувствуете себя совсем другим человеком.

Но как ни старался Фам Лань, заснуть не удавалось. Ведь именно сегодня к нему должен был прийти связной. Не попался ли он в руки какого-нибудь майора Тхао? Ладно, подумал Фам Лань, сегодня и завтра еще можно подождать. А потом? Потом придется идти на связь самому по адресу, который дан на крайний случай. Фам Лань с давних пор сделал для себя правилом: крайний случай всегда впереди. «Крайний случай»— это всегда пусть даже неосознанный, но расчет, что тебе помогут другие. Придя к этому решению, Фам Лань успокоился. Самое бы время заснуть, но, как будто кто-то потянул кончик нитки из клубка, возникло в памяти его первое боевое поручение…

Дом был старый, с полупрогнившей крышей, с поко-

сившимися стойками, к которым не очень плотно прилегали позеленевшие от сырости и времени плетенные из бамбуковой дранки маты. Он стоял почти на самом болоте, земля вокруг него была пропитана водой, и на ней уже давно ничего не росло, кроме высокой, ни на что не пригодной травы. Когда-то в доме текла своя жизнь, но, отчаявшись бороться с нуждой и убийственной сыростью, делавшей и без того тяжелую жизнь совершенно невыносимой, люди покинули его и ушли неизвестно куда в поисках лучшего, да так и затерялись в суровом лихолетье войны.

Фам Лань осмотрелся. Розовый луч низко опустившегося солнца пообился через вихрастые головки травы и заглянул в проем двери, как бы высветив убогое жилище. «Ну и назначил место встречи командир, — подумал он, — сюда и заходить-то страшно».

Он не заметил, как в комнату вошел невысокий, худощавый человек в залатанной, неопределенного цвета крестьянской рубахе, босиком, с мотыгой в руках и в изодранной соломенной шляпе на голове. Фам Лань насторожился.

— Ты, что ли, будешь Фам Лань? — бесцеремонно спросил вошедший. — Командир просил передать, что придет позже, какое-то срочное дело свалилось на него. Придется нам посидеть вдвоем.

Что-то не вязалась городская речь с бедным крестьянским обликом, и это настораживало. Незнакомец, видимо, заметил эту настороженность и рассмеялся. Смех был задорный.

— Вот ведь какое дело-то. Сам знаю, что городская речь не к моему костюму, — и он приподнял подол рваной рубахи, — но никак не могу обвыкнуть, тем более что перед товарищами можно и без конспирации. Дакайте знакомиться. Меня зовут Люен, бывший студент Ханойского университета, изучал математику, а точнее— собирался стать инженером. Да вот война бросила на другой факультет. А вы, насколько мне известно, хотели стать агрономом?

— Да нет, у меня и мыслей таких не могло возникнуть. Вы с кем-то меня путаете.

Люен опять рассмеялся.

— Ну, видно, нам не будет скучно вдвоем, особенно когда я начну рассказывать о ваших друзьях по факультету, — он подошел ближе, и Фам Лань увидел веселые, добрые глаза.

Как-то сразу ушло подозрение: человек с такими глазами не может быть врагом, и он улыбнулся в ответ. Постепенно забыл об осторожности, когда речь пошла о студенческом времени, которое, казалось, было далекодалеко, совсем в другой жизни. Давно опустилась ночь, было тихо, лишь сухо шелестели стебли травы да неумолчно, как звон в ушах, трещали цикады.

— Значит, командир не придет, — неожиданно сказал Люен, видно все время думавший об этом. — Ну что ж, и на этот случай он дал мне совет: устроить тебя на ночевку, накормить, а утром он обязательно навестит тебя. Не боишься остаться со мной вдвоем? — спросил он.

— А чего мне бояться? — ответил Фам Лань.

— Ну, в таком случае надо выполнять приказ командира.

Он вышел на улицу и через несколько минут вернулся с большим свертком. Раскатав циновку на сыром земляном полу, он стал, как фокусник, извлекать откуда-то одну вещь за другой. Сначала масляный светильник— как ни скудно его пламя, в жилище сразу стало уютнее. Потом появилась кастрюля, а в ней несколько клубней батата. Вспыхнул костерок, и через каких-нибудь полчаса ужин был готов. Фати Лань, не евший больше суток, почувствовал прилив сил, стал расспрашивать Люена о последних событиях.

Странным показался тогда ему этот парень, который не мог обойтись без шутки даже в самом серьезном разговоре.

— Да, — будто случайно вспомнил Люен, — завтра вечером тебя будут принимать в партию… Ты готов ответить на вопросы товарищей?

Сон, который уж совсем подкрался к уставшему от дальней дороги и неожиданных приключений Фам Ланю, начисто испарился. Он слышал ровное дыхание заснувшего товарища, шелест сухих листьев за стенкой, крик полуночной птицы и биение своего сердца. Все мысли только и вертелись вокруг завтрашнего собрания.

Утром пришел командир. Фам Лань, вернувшийся из соседней провинции, куда носил пакет, склеенный из куска оберточной бумаги, рассказал, что видел на пути, где крупные вражеские опорные пункты и блокпосты, которые приходилось обходить стороной, что говорят в деревнях, где он останавливался под видом батрака, ищущего работы. Командир похвалил его:

— А ты можешь стать хорошим разведчиком, Фам Лань. Глаз у тебя зоркий, память хорошая — да и почему бы ей быть плохой в твои годы, — находчивость завидная. Об этом я тоже скажу сегодня вечером товарищам.

Никогда не забудет Фам Лань того далекого вечера. На конспиративной явке на окраине города, когда за принятие в партию Фам Ланя единогласно проголосовали все товарищи, неожиданно нагрянула полиция, поднялась стрельба, жандармы ворвались в дом и арестовали всех, кто не успел скрыться. Хорошо, что в те дни обходились без протоколов и потому самых явных улик полиция не получила. Однако в полицейском управлении, которым заправлял местный помещик, их всех без всякой проверки объявили коммунистами и под сильным конвоем, в деревянных колодках на шее послали по этапу в провинциальный центр. Там были мастера сыска уже более высокого ранга, они-то и опознали командира. Фам Ланю дали двадцать батогов, чтоб не связывался с кем не следует, и отпустили.

Фам Лань, как и предсказывал командир, стал разведчиком. Он умел налаживать связи с населением, находить помощников всюду и проникать в самые, казалось, недоступные места. И именно ему было дано задание проникнуть за колючую проволоку мощного вражеского поста, узнать численность гарнизона, подготовить нападение на него. Под видом торговца рыбой он впервые появился перед бетонной будкой часового, за что чуть не поплатился жизнью: к счастью, пуля только обожгла висок. На выстрел часового выбежали солдаты и вдоволь насмеялись над перепуганным торговцем. Проверили его, прощупали каждую складку небогатого крестьянского одеяния, а потом рыбу взяли и велели приносить еще.

Полтора месяца Фам Лань изо дня в день носил по корзине отборных золотистых рыбин. Сначала к проходной подпускали его с недоверием, а потом, когда он угостил нескольких офицеров жареной рыбой собственного приготовления, Фам Ланя стали приглашать и вовнутрь. К нему привыкли, он стал как бы помощником повара готовил изысканные блюда, которые нравились офицерам, часто устраивавшим пирушки. Через какое-то время он порекомендовал нового торговца рыбой, а сам стал вторым поваром. Новый торговец оказался веселым и разбитным. Солдаты со смеху покатывались,

когда он изображал вьетнамских партизан в лицах. Этим торговцем был Люен, теперь — комиссар партизанского отряда.

Два месяца друзья изучали систему обороны, подступы, слабые точки укрепленного поста, закладывая при случае взрывчатку в наиболее важных местах.