Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

глухаря. Но его редко можно встретить.

– Гоша, – позвал Саша.

– Чего?

– Возвращаться надо, не получится наше путешествие по реке.

– И я хотел сказать. Вода ушла, видно, снега было мало, и дожди пойдут не скоро.

– Давай что-нибудь оставим до следующего года. Спрячем в тайнике, а потом найдем.

– Сашка, давай поклянемся около этой сосны, что мы обязательно сюда вернемся.

В тайник класть было особо нечего. Резиновая камера от большого тракторного колеса и несколько железных скоб, что выпросили у кузнеца дяди Васи.

Собрав рюкзаки, двинулись в обратную дорогу. Солнце и легкий утренний ветерок быстро разогнали дремотную лесную тишь. Озябшая тайга отогрелась, ожила и наполнилась птичьим гомоном. Первый же час ходьбы принес неожиданную встречу. На пологом каменистом откосе клевал мелкую гальку глухарь. Он шумно взлетел совсем близко и, рассекая сильными крыльями упругий утренний воздух, ломанулся в тайгу.

Домой путешественники притопали через два дня. Сашина мать была очень рада, что с сыном ничего не случилось, что друзьям хватило ума с полдороги вернуться назад. Гошка всю неделю ходил хмурый, видно, попало от вернувшегося с лесоповала отца. В следующем году путешествию помешал большой паводок, связанный с ливневыми дождями. Всё было залито водой. В этих местах такое случалось очень редко. А еще через год Саша уехал учиться в большой город.

И вот сейчас, в своем удивительном сне, он вернулся к месту, откуда брала начало река его детства.

Вот и тайник. Большая камера каким-то чудесным образом набрала воздух, стала большой и упругой. Он положил на нее куст ивняка и, оттолкнувшись от берега, поплыл.

Течение подхватило и понесло. Река причудливо петляла, и он петлял вместе с ней. Радостно, покойно, благодатно. Облака отражались в воде, по берегам белыми пятнами мерцали цветущие черемухи, наполняя воздух несравненным ароматом. Лес расступился и пропустил в свои тайники. Могучие двухсотлетние ели кланялись Саше, словно долгожданному гостю. Разнотравье умягчало берега реки. Жарки́, его любимые цветы, как будто резвились в солнечном свете, то провожали гостя, то вновь встречали его за поворотом. Проплывала стайка уток, испугавшись, птицы дружно поднялись в воздух, но тут же опустились в небольшой протоке. Завис в воздухе коршун, выслеживая добычу. Река становилась шире, полноводнее от впадающих ручьев, бегущих с сопок. Легкие наполнялись живительным воздухом.

От нависшего над водой куста ивы оторвался листочек. Вместе с ним в воду свалилось какое-то насекомое, скорее всего паучок. Хариус заметил на водной глади судорожное движение. Рыба вильнула хвостом, и ее мгновенно вынесло на поверхность. Вскипел бурунчик, и паука не стало. Увлеченный охотой хариус не заметил опасности. Щука наблюдала за ним из засады. Она стремительно бросилась на добычу из своего убежища. Еще мгновение, и харюзок оказался бы в зубастой щучьей пасти, но помешал Саша. Он ударил рукой по воде, и щука ушла в черноту воды – дожидаться новой жертвы.

На реке было много завалов. Как правило, это были в два обхвата лиственницы, перегородившие реку. Но какая-то неведомая сила поднимала легкое суденышко Саши и переносила его через непроходимые места.

Вот суденышко остановилось на слиянии двух рек. И одна, и другая намыли длинный пологий мыс. Часть его заросла травой и подлеском. На высоком берегу возвышалась избушка. Ее было видно с реки издалека. Саша причалил на своей резинке на берег, по дорожке пошел наверх. Пройдя сотню метров, попал под теплый дождь. Ветер принес из-за ближайшей сопки синюю тучу, и она пролилась на землю крупными сапфировыми каплями. И снова властно воссияло солнце, через реку, от берега до берега, высокой дугой нарисовалась радуга. За красоту люди назвали ее «райской дорогой». По этой дороге и пошагал Саша, видя, что далеко внизу узкой полоской виднеется река детства, а впереди вечное небо, покоящееся на вечно-золотом звездном каркасе. Далекие миры, что находились за пределами границ времени и пространства, простирали навстречу мученику свои милосердные объятия.

И вдруг послышался мелодичный звон, казалось, звенели маленькие колокольчики. Пахнуло незнакомыми ароматами, в сознание просочились краски: зеленые, голубые, золотые, ослепительно-белые, ярко-красные… Так цвела пустыня на афганской земле. Саша вспомнил, что видел это. И вдруг услышал родной голос:

– Саша, сынок!

И увидел маму.

– Мама, – закричал он и рванулся к ней, но она была недосягаема. И только черного журавля, взмахивающего крылами на взлете, увидел Саша.

– Мама, где ты?

– Я здесь, сынок.

За поворотом показался большой дом с крышей из оцинкованного железа, рядом хозяйственные пристройки. Большие окна выходили на три стороны – на реку, на исток и вниз по течению. Она стояла у ворот! Родная и любимая!

Саша подбежал к ней.

– Мама, сестра написала, что ты умерла, но мы же с тобой разговариваем, как всегда. Значит – ты жива?

– Тело мое умерло, но душа жива… Душа бессмертна.

– И я умер?

– Нет, Сашенька, тебе еще рано умирать.

* * *

Боль появилась в груди неожиданно, словно на сердце поставили горячую сковородку. Он попытался спросить маму о чем-то важном, но ее не увидел. Его щеки нестерпимо пылали, казалось, горели настоящим огнем, Саша попытался остудить их ладонями, но и ладони были словно угли.

– Мама, мне больно, – прошептал он. – Помоги мне.

– Сейчас, сейчас… – Она подошла ближе, и Саша ощутил холод. Ему стало легче.

Она встала рядом с ним, осенила сына крестом. Крестное знаменье накладывала неспешно, губы ее шевелились, она читала про себя молитву. После этого совершила земной поклон.

Саша смотрел на родное лицо, похудевшее и осунувшееся. Голубое в белую горошинку платье подчеркивало ее простую деревенскую красоту. Он закрыл глаза. Перед ним снова возникла пустыня. Исчезли деревья, река, зеленая трава на лугах. Он проснулся и тут же заснул снова.

Саша не столько видел, сколько чувствовал, как, молитвенно сложив руки на груди, мама о нем молилась. Но явственно слышал, как, наполняясь силой, плавно учащаясь, стучит его сердце. И вместе с этими стуками приходит, усиливается, становясь нестерпимой, боль.

– Мама, помоги мне! – снова простонал он, но мамы уже не было. Как не было и непостижимого мира, который его спасал. Видение исчезло. Неведомая сила, казалось, властной рукой вырвала его оттуда, и ослепительный белый свет проник между сомкнутыми веками.

Саша открыл глаза. На него смотрели незнакомые люди. Чуть повернув голову, он понял, что лежит на белоснежных простынях, на кровати, а все его тело опутано проводами, присоединенными к приборам.

– Ну вот, и слава Богу, – услышал он мягкий, радостный голос мужчины в белом халате. Повернулся к говорившему, попытался спросить, где он. Однако пересохшие губы не шевелились. Он стал облизывать их и почувствовал корочку запекшейся крови. Увидев это, медсестра помогла ему, протерла губы ваткой, смоченной в воде.

– Где я? – наконец внятно спросил Саша.

– В госпитале, – ответил врач.

– Где? В Афганистане?

– Дома, – засмеялся врач. – В Советском Союзе.

– В Союзе, – еле слышно повторил солдат. Этого, правда, никто