Ожившие древности (с иллюстрациями) - Анатолий Деревянко

И вот через два долгих года он вновь возвращается на верхнюю Лену, совершенно не исследованную археологами. Окладников был уверен в успехе. В то же время иногда появлялась мысль: а вдруг надежды останутся несбыточной мечтой, но он ее тут же отгонял. Интуиция и счастье привели его на Хабсагай. Чего ждать от этого холма? Он внутренне чувствовал, что каменные кладки сделаны рукой человека, но на верхней Лене еще никто не раскапывал таких могильников, и поэтому он ходил и ходил по холму, медля приступить к работе.

Наконец он решительно взял свою неразлучную спутницу, саперную лопатку, принесенную кем-то из соседей с далеких полей мировой войны, и начал расчищать самое правильное по очертаниям, почти овальное, вытянутое длинной осью вниз по реке скопление камней, лишь слегка выступавших из-под дерна. Когда расчистил и разобрал часть кладки, с радостью понял — она действительно сложена руками человека.

Уже на закате, когда с гор подкрадывались сумерки, из-под самой нижней плиты показалась... человеческая кость, светло-желтая, хрупкая и почти рассыпавшаяся от времени, пролежав в земле сотни, может быть, тысячи лет. Недаром из нее исчезло все органическое вещество. Вдруг в лессовидном суглинке блеснуло что-то голубоватое и прозрачное, похожее на кусок тающего льда, и из-под лопаты выкатился отшлифованный до блеска каменный диск. Да ведь это «священный камень Востока» — белый нефрит, о котором с таким поэтическим жаром писал в своей книге академик Александр Ферсман.

Белый саянский нефрит в форме колец и дисков находил в свое время на берегах Ангары, в Глазкове, второй такой же увлеченный искатель древностей, известный иркутский краевед-археолог Михаил Овчинников. Замечательная коллекция нефритовых украшений, собранная Овчинниковым, стала достопримечательностью иркутского музея. На нее с завистью смотрели и геологи — ценители камней, и проезжие археологи. Да и трудно не любить этот прекрасный камень, в котором отражается и голубое чистое небо, и прозрачная гладь воды, и зелень свежей травы.

...На столе перед Петри лежали кости человека и нефритовый диск, привезенные Окладниковым с Хабсагайского холма и реки Лены. Однако тех, кто склонился над столом, волновал не столько сам нефритовый диск, сколько то, что он обнаружен в могиле древнего человека, в одной из могил нового, ранее неизвестного ученым древнего кладбища неолитических племен Прибайкалья.

До сих пор подобные могилы обнаруживались случайно — при строительных работах, в канавах, прорытых для фундамента, в выемках для железной дороги. Так же собирал нефритовые изделия редкой красоты и Овчинников. Сколько раз приходил он слишком поздно; кости погребенных оказывались выброшенными и переломанными, драгоценные черепа — документы этнической истории древней Сибири — свалены в насыпь и погребены навечно. А за случайно уцелевшие вещи требовали неслыханные суммы, которые и не снились Овчинникову, скромному письмоводителю архивной комиссии. На неолитические погребения не везло и самому профессору Петри, хотя он жил в Иркутске и мог каждое утро, направляясь на лекции; видеть на противоположной стороне Ангары так хорошо знакомое всем иркутянам Глазковское предместье, то самое, в котором при прокладке железнодорожного полотна и собрал свою изумительную коллекцию Овчинников.

Лена! Вот тот район, где находятся еще неведомые богатства неолитической культуры, новые могильники каменного века, может быть, еще более важные для доистории Сибири, чем прославленный главковский и китойский могильники на Ангаре. Такой вывод сделал Окладников после раскопок на Хабсагайском холме.

Важным оказался и другой вывод: в каменных кладках, открытых на Хабсагайском холме, наука получила драгоценную путеводную нить, надежный ориентир, который поведет последующие поколения археологов к подземным сокровищам. Много раз, наверное, археологи ходили над захороненными в земле костяками с их богатым погребальным снаряжением, но не догадывались об этом. Ведь не могут же они видеть «сквозь землю»? И сейчас еще не изобретены такие приборы, которые могли бы показать спрятанные на глубине даже десяти-пятнадцати сантиметров нефритовые топоры и черепа неолитических охотников и рыболовов.

Каменные кладки, о существовании которых не подозревали ни Витковский, когда он копал грунтовый китойский могильник, ни Овчинников и Петри, были теперь прослежены по обоим берегам Лены, начиная от Качуга и до устья реки Илги, а затем и на Ангаре.

Лена оказалась вопреки ожиданиям Б. Петри не беднее Ангары, а может быть, и богаче. Куда бы ни приходили археологи, они снова и снова находили эти скопления камней, а под ними — неолитические костяки и захоронения людей каменного и неолитического времени. Нужно только зорко следить жадным неуемным глазом охотника-следопыта за каждым камнем на высоких речных берегах, и особенно там, где в Ангару или Лену впадала какая-нибудь маленькая речка, часто даже ничтожный по размерам ключик.

Костяк за костяком, комплекс за комплексом — так складывалась стройная и неожиданная по богатству фактов историческая картина жизни древних охотников и рыболовов сибирской тайги: открылось, распахнулось окно в неведомый, исчезнувший мир далекого прошлого.

Своеобразные тенденции в развитии духовной и материальной культуры, прослеженные на ранних этапах, древней истории — в палеолите, не исчезли в более позднее время, а проявились, причем особенно ярко, в неолитическое время на Ангаре. Пять-шесть тысяч лет назад в Восточной Сибири происходило формирование оригинального комплекса охотников и рыболовов, отличного от мира оседлых рыболовов и земледельцев Дальнего Востока.

Наиболее полно исторический процесс развития культуры неолитического населения прослеживается сейчас в Прибайкалье. Историю неолитической культуры здесь, на верхней Лене, в долине Ангары от Иркутска до Братска, а также вокруг Байкала археологи делят на ряд этапов.

Первый этап, переходный от палеолита к неолиту, представлен многослойными поселениями в устье реки Белой, в пади Ленковка, на Верхоленской горе и погребениями в пади Частые и в пади Хиньской на Ангаре. Вероятно, к этому переходному этапу относятся и некоторые слабо изученные еще поселения на острове Ольхоне и на соседнем берегу Байкала, материалы которых впервые были частично изданы в 30-х годах Г. Дебецем.

Поселение в пади Ленковка по своему характеру и составу изделий из камня почти ничем не отличается от позднепалеолитических поселений. Однако обитатели Ленковки, в хозяйстве которых важнейшее место занимала охота на северного оленя и лошадь, поселились уже на площадке современной первой надпойменной террасы Ангары, в то время только что освободившейся от воды. А в фаунистических остатках со стоянки имеются кости косули, типичного лесного животного. В инвентаре Ленковки особо видное место принадлежит гарпунам. Это связано с началом рыболовства. Селившийся раньше на открытых местах высоких террас человек теперь все чаще начинает спускаться в поймы рек. Он изменил вековой охотничьей традиции, и это свидетельство того, что рыболовство становится важной отраслью хозяйства.

Поселение в устье реки Белой замечательно тем, что здесь в силу особых геологических условий длительное обитание древних рыболовов-охотников в эпоху перехода от палеолита к неолиту отражено в 14 культурных горизонтах, раскрывающих перед нами в динамике историю жизни поселения на большом отрезке времени вплоть до появления неолитической культуры. Уже с самого начала это было обширное, долгообитаемое, окруженное массивами дремучей тайги поселение рыболовов-охотников, живущих целиком в эпоху геологической современности. У них сформировалась своеобразная культура, характеризующаяся более высоким по сравнению с предшествующим этапом развитием материальной культуры.

В Усть-Белой впервые люди поселились в то время, когда современная первая надпойменная терраса реки Белой еще только сформировалась как пойма и представляла собой обширную песчаную отмель. Поселение разбили у самой воды на участке высокого берега, не заливаемого паводками, но повседневная деятельность людей в значительной степени протекала по береговой отмели. Здесь жгли костры, изготовляли и чинили охотничью и рыболовную снасть, после удачной охоты или лова устраивали обильную трапезу.

Периодические паводки заносили костры на отмели песком и илом, но вода отступала, и на берегу широкого плеса вновь вспыхивали яркие огни. Люди не покидали Усть-Белую, а, наоборот, по мере того как расширялось не заливаемое водой пространство, двигались вслед за отступающей рекой до тех пор, пока вся терраса не освободилась окончательно от воды и поселение не охватило ее площадь полностью. Легкие переносные чумы ставились уже на территории бывшей отмели, и здесь же выкапывались хозяйственные ямы для хранения съестных запасов. В настоящее время здесь вскрыто свыше 40 кострищ и тысячи предметов — остатков материальной культуры.