( Не ) мой ребенок (СИ) - Рымарь Диана

Человек женат! Я ношу ребенка его жены, как бы глупо это ни звучало.

Переспать с ним — это самое ужасное, что я могла совершить. Что теперь будет?

Главное — зачем он вообще ко мне полез? Был Мистер Деликатность все это время, и — бабах! — превратился в сексуального маньяка.

А это его «я думал, ты кукушка, поэтому решил сделать тебя суррогатной матерью»…

Л — логика. Совершенно мне непонятная!

Если тебе не нравятся моральные качества человека, зачем иметь с ним дело? Я бы ни за что не стала брать в суррогатные матери человека, который, по моему мнению, совершил что-то ужасное.

И в то, что я ему понравилась с первого взгляда, тоже не верю. Он был со мной подчеркнуто вежлив и холоден. Вел себя максимально отстраненно. Причем как в личном общении, так и по телефону. Эти его рубленые фразы, как будто с роботом общалась, честное слово. Ни одного теплого взгляда в мою сторону.

Может, он какую таблетку принял?

Или его огрели по голове, пока ехал ко мне в лифте?

Я скорее поверю в это, чем в то, что у Глеба Викторовича внезапно проснулись ко мне чувства. Не тот это человек, чтобы поддаться чувствам.

Его предложение съехаться кажется мне издевкой. Это он так пошутил?

Он женат, да и к тому же кто делает подобные предложения женщине после одного единственного соития?

А хотела бы я вообще с ним съехаться?

Еще недавно я бы, наверное, ответила — да.

Как мужчина он вау, чего греха таить, очень мне внешне понравился. Высокий, красивый, с самыми удивительными на свете глазами. К тому же щедрый, заботливый.

Но я успела пожить с ним в одном доме и многое про него поняла. Не все то золото, что блестит. Я своими глазами видела, как он обращается со своей женой. Для него женщина — предмет интерьера. Причем не особенно нужный предмет. Например, как тренажер, который по большей части используешь как вешалку, ибо по прямому назначению он тебе сто лет в обед не сдался.

Можно как угодно относиться к Анжеле, она жуткая стерва, это бесспорно. Ее почти невозможно жалеть после того, что она сказала про ребенка. Однако мне было искренне за нее больно, когда Глеб Викторович игнорировал ее. Едва ли вообще замечал, что делал ей плохо. Совершенно очевидно, что ему плевать на ее чувства. Зачем она его терпела столько лет?

Заполучить такого равнодушного мужа… О, нет, это не по мне. Это будет бесконечный психологический прессинг.

Он не в пример лучше Антона, конечно же. Но у меня вряд ли получится жить с таким киборгом.

Тогда что делать с ребенком? Вдруг если я не соглашусь на его условия, он его заберет? Да о чем я вообще? Естественно он мне его не оставит!

Как только думаю об этом, мне становится почти физически больно.

После душа снова включаю телевизор для фона, достаю альбом и простой карандаш. Бездумно вожу им по бумаге, а в голове уже настоящий винегрет из мыслей. Теряю счет времени, через некоторое время начинаю дремать на удобной диванной подушке.

«Я найду тебя, сучка!» — вдруг врезается в уши голос Антона. Понять не могу, сон это или явь.

И вдруг распахиваю глаза о того, что из прихожей слышится звонок в дверь.

Смотрю на часы — двенадцать. Кто может заявиться ко мне в полночь?

Холодею от страха и замираю на месте, но почти сразу мой телефон пиликает сообщением.

«Мирослава, ты спишь?» — интересуется Глеб Викторович.

«Это вы за дверью?» — пишу ответ.

«Да, открой, пожалуйста», — тут же отвечает он.

Медленно выдыхаю. Чувствую, как сердцебиение немного успокаивается. Поплотнее запахиваю теплый халат и иду открывать.

— Извини за поздний визит… — начинает он прямо с прихожей. — Но мне не хотелось оставлять тебя надолго. Я… Ты такая красивая!

Оглядываю себя и понимаю — врет. Мои волосы убраны в гульку, на лице ни грамма косметики, губы искусаны из-за дневных переживаний, а халат надежно скрывает фигуру. Но взгляд Глеба Викторовича красноречивее десятка комплиментов. Его интерес меня дико смущает.

— Глеб Викторович, я…

— Пожалуйста, просто Глеб… И не выкай мне больше, прошу тебя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

С этими словами он проходит в гостиную, усаживается на диван — прямо на то место, где я еще недавно спала.

Он обращает внимание на лежащий на соседней диванной подушке раскрытый альбом.

— Это что? — спрашивает, беря в руки мою работу.

На белом листке бумаги рисунок младенца в колыбели, выполненный простым карандашом. Мой первый по-настоящему получившийся рисунок. Не знаю, откуда взялся этот образ, он просто пришел мне в голову, и все, а рука нарисовала его сама.

— Только не говори мне, что ты художница… — пыхтит он недовольно.

Видимо, Глеб Викторович не поклонник искусства.

Тут же забираю у него альбом, закрываю и кладу на стол.

— Не скажу, — мотаю головой.

Зачем ему эти лишние знания обо мне?

— Ладно, с этим разберемся потом, — машет он рукой. — Мирослава, я уладил нюансы, ты подумала над моим предложением?

— Каким именно? — на всякий случай уточняю. — И что за нюансы имеются в виду?

— Я уже поручил своему юристу заняться вопросом развода, а Анжела уже завтра утром покинет Москву, она переезжает в Питер. Как ты понимаешь, мое предложение съехаться в силе как никогда.

Плюхаюсь в кресло напротив.

— Вот так да… — ошарашенно охаю.

Не ожидала я от Глеба такой прыти. Но боже мой, какие формулировки! Вот что такое для него брак — всего лишь нюансы. И как съезжаться с таким человеком?

Мне становится не по себе.

— А как же быть с тем, что она мама моего ребенка? — спрашиваю с замиранием сердца. — Вы это обговорили?

И тут замечаю, как Глеб морщится, медлит. Кажется, будто решает, как поступить.

— По этому поводу не переживай, — машет он рукой.

— Почему? — спрашиваю настороженным голосом.

— Это твой ребенок, Мирослава.

Его слова откликаются во мне дикой, почти животной любовью к еще нерожденному малышу. Да-да, мой! Чьих бы кровей ни был, но он мой душою…

— В сердце я всегда буду считать его своим, — киваю. — Я понимаю, что Анжеле сейчас ребенок не нужен. Но она ведь может передумать…

— Ты меня не поняла, Мирослава, — качает головой Глеб. — Ты — биологическая мать ребенка, которого носишь.

Последние слова Глеба ни в какую не хотят укладываться в моей голове.

— Т-то есть как? Этого не может быть!

Глеб разводит руками:

— Яйцеклетка Анжелы до сих пор хранится в клинике, я могу легко это доказать. Врачи оплодотворили твою яйцеклетку, Мирослава.

На миг теряю дар речи. С силой выдавливаю из себя:

— Но как? Это же невозможно… я не…

Не сдавала никакой яйцеклетки — хочу я сказать, и не успеваю.

Глеб перебивает меня резким вопросом:

— Еще недавно ты хотела этого ребенка, так, Мирослава?

— Хотела, — киваю с чувством. — Хочу! Но я все равно не понимаю, как…

— Так ли это важно? — спрашивает Глеб. — Просто прими как данность, что ребенок мой и твой. Все просто.

— Ты издеваешься? — впервые за все время нашего знакомства я обращаюсь к Глебу на «ты» и даже этого не замечаю. — Как такое могло случиться? Врачи же не идиоты, чтобы так сглупить…

— Это не врачебная ошибка, — качает он головой. — Все было сделано по моему заказу.

Слушаю его, а перед глазами все плывет, ладони потеют. В голове уже даже не винегрет, а нечто, чему нет названия.

Каким моральным уродом надо быть, чтобы провернуть такое без ведома женщины? И это я с ним должна съезжаться? Изображать любовь?

Глеб замечает резкую перемену моего настроения.

— Я дам тебе время подумать над моим предложением, — говорит он резко погрубевшим голосом, поднимается с места. — Через неделю я вернусь за твоим положительным ответом.

Глава 31. Страж

Глеб

Граждане, объясните дураку: кто меня дергал за язык? За каким чертом я дал ей неделю на размышления? Я был пьян или под наркотой? На кой хрен я это вообще ляпнул?