Далекая радуга - Аркадий и Борис Стругацкие

– Забавно, однако. Вот мы совершенствуемся, совершенствуемся, становимся лучше, умнее, добрее, а до чего все-таки приятно, когда кто-нибудь принимает за тебя решение…

ГЛАВА 9

«Тариэль-Второй», десантный сигма-Д-звездолет, создавался для переброски на большие расстояния небольших групп исследователей с минимальным комплектом лабораторного оборудования. Он был очень хорош для высадки на планеты с бешеными атмосферами, обладал огромным запасом хода, был прочен, надежен и на девяносто пять процентов состоял из энергетических емкостей. Разумеется, на корабле был жилой отсек из пяти крошечных кают, крошечной кают-компании, миниатюрного камбуза и вместительной рубки, сплошь заставленной пультами приборов управления и контроля. Был на корабле и грузовой отсек – довольно обширное помещение с голыми стенами и низким потолком, лишенное принудительного кондиционирования, пригодное (в самом крайнем случае) для устройства походной лаборатории. Нормально «Тариэль-Второй» принимал на борт до десяти человек, считая с экипажем.

Детей грузили через оба люка: младших – через пассажирский, старших – через грузовой. Возле люков толпились люди, и их было гораздо больше, чем ожидал Горбовский. С первого же взгляда было видно, что здесь не только воспитатели и родители. Поодаль громоздились ящики с нерозданными ульмотронами и с оборудованием для Следопытов Лаланды. Взрослые были молчаливы, но у корабля стоял непривычный шум: писк, смех, тонкоголосое нестройное пение – тот гомон, который во все времена был так характерен для интернатов, детских площадок и амбулаторий. Знакомых лиц видно не было, только в стороне Горбовский узнал Алю Постышеву. Да и она была совсем другая – поникшая и грустная, одетая изящно и аккуратно. Она сидела на пустом ящике, положив руки на колени, и смотрела на корабль. Она ждала.

Горбовский вылез из птерокара и направился к звездолету. Когда он проходил мимо Али, она жалостно улыбнулась ему и сказала: «А я Марка жду». – «Да-да, он скоро выйдет»,– ласково сказал Горбовский и пошел дальше. Но его сразу остановили, и он понял, что добраться до люка будет не так просто.

Крупный бородатый человек в панаме преградил ему дорогу.

– Товарищ Горбовский,– сказал он.– Я вас прошу, возьмите.

Он протянул Горбовскому длинный тяжелый сверток.

– Что это? – спросил Горбовский.

– Моя последняя картина. Я Иоганн Сурд.

– Иоганн Сурд,– повторил Горбовский.– Я не знал, что вы здесь.

– Возьмите. Она весит совсем немного. Это лучшее, что я сделал в жизни. Я привозил ее сюда на выставку. Это «Ветер»…

У Горбовского все сжалось внутри.

– Давайте,– сказал он и бережно принял сверток.

Сурд поклонился.

– Спасибо, Горбовский,– сказал он и исчез в толпе.

Кто-то крепко и больно схватил Горбовского за руку. Он обернулся и увидел молоденькую женщину. У нее дрожали губы и лицо было мокрое от слез.

– Вы капитан? – спросили она надорванным голосом.

– Да, да. Я капитан.

Она еще больнее стиснула его руку.

– Там мой мальчик… На корабле…– Губы начали кривиться.– Я боюсь…

Горбовский сделал удивленное лицо.

– Но чего же? Там он в полной безопасности.

– Вы уверены? Вы обещаете мне?..

– Он там в полной безопасности,– повторил Горбовский решительно.– Это очень хороший корабль!

– Столько детей,– сказала она, всхлипывая.– Столько детей!..

Она отпустила его руку и отвернулась. Горбовский, потоптавшись в нерешительности, пошел дальше, загораживая руками и боками шедевр Сурда, но его тут же схватили с обеих сторон под локти.

– Это весит всего три кило,– сказал бледный угловатый мужчина.– Я никогда никого ни о чем не просил…

– Вижу,– согласился Горбовский. Это действительно было заметно.

– Здесь отчет о наблюдениях Волны за десять лет. Шесть миллионов фотокопий.

– Это очень важно! – подтвердил второй человек, державший Горбовского за левый локоть. У него были толстые добрые губы, небритые щеки и маленькие умоляющие глазки.– Понимаете, это Маляев…– Он указал пальцем на первого.– Вы непременно должны взять эту папку…

– Помолчите, Патрик,– сказал Маляев.– Леонид Андреевич, поймите… Чтобы это больше не повторилось… Чтобы больше никогда,– он задохнулся,– чтобы больше никто и никогда не ставил перед нами этот позорный выбор…

– Несите за мной,– сказал Горбовский.– У меня заняты руки.

Они отпустили его, и он сделал шаг вперед, но ударился коленом о большой, закутанный в брезент предмет, который с явным трудом держали на весу двое юношей в одинаковых синих беретах.

– Может, возьмете? – пропыхтел один.

– Если можно…– сказал другой.

– Мы два года ее строили…

– Пожалуйста.

Горбовский покачал головой и стал их осторожно обходить.

– Леонид Андреевич,– жалобно сказал первый.– Мы вас умоляем.

Горбовский снова покачал головой.

– Не унижайся,– сказал второй сердито. Он вдруг отпустил свой угол, и закутанный предмет с треском ударился о землю.– Ну что ты держишь?

Он с неожиданной яростью пнул свой аппарат ногой и, сильно прихрамывая, пошел прочь.

– Володька! – крикнул первый с тревогой ему вслед.– Не сходи с ума!

Горбовский отвернулся.

– Скульпторам, конечно, надеяться не на что,– сказал над его ухом вкрадчивый голос.

Горбовский только помотал головой: говорить он не мог. За его спиной, наступая ему на пятки, хрипло дышал Маляев.

Еще группа каких-то людей с рулонами, свертками и пакетами в руках разом стронулась с места и пошла рядом.

– Может быть, имеет смысл сделать так…– нервно и отрывисто заговорил один из них.– Может быть, все… Сложить все у грузового люка… Мы понимаем, что шансов мало… Но вдруг все-таки останутся места… В конце концов, это не люди, это вещи… Рассовать их где-нибудь… как-нибудь…

– Да… да…– сказал Горбовский.– Я вас прошу, займитесь этим.– Он приостановился и переложил шедевр на другое плечо.– Сообщите об этом всем. Пусть сложат у грузового люка. Шагах в десяти и в стороне. Хорошо?

В толпе произошло движение, стало не так тесно. Люди с рулонами и свертками стали расходиться, и Горбовский выбрался, наконец, на свободное пространство возле пассажирского люка, где малыши, выстроенные парами, ждали очереди попасть в руки Перси Диксона.

Карапузы в разноцветных курточках, штанишках и шапочках пребывали в состоянии радостного возбуждения, вызванного перспективой всамделишного звездного перелета. Они были очень заняты друг другом и голубоватой громадой корабля и одаривали толпившихся вокруг родителей разве что рассеянными взглядами. Им было не до родителей. В круглом отверстии люка стоял Перси Диксон, облаченный в стариннейшую, давно забытую парадную форму звездолетчика, тяжелую и душную, с наспех посеребренными пуговицами, со значками и ослепительными позументами. Пот градом катился по его волосатому лицу, и время от времени он взревывал морским голосом: «По бим-бом-брамселям! По местам стоять, с якоря сниматься!» Это было очень весело, и восторженные мальки не спускали с него завороженных глаз. Тут же были двое воспитателей: мужчина держал в руке списки, а женщина очень весело пела с ребятишками песенку о храбром носороге. Ребятишки, не отрывая глаз от Диксона, подпевали с большим азартом, и каждый тянул свое.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});