Пиксельный - Александр Александрович Интелл

я напоминаю престарелого.

Мне очень… очень… плохо. Я никуда и ни к кому больше не пойду. Хватит с меня увлекательных встреч с одноклассниками и бывшими девушками. Дома никто не ждет, друзей нет.

Не хочу больше никого видеть. Глаза от вас устали! Живут во лжи, вечно замалчивают, притворяются, отыгрывают роль, пытаются соответствовать всяким статусам.

Все это – большая ролевая игра, и каждый не тот, за кого играет, лишь притворяется. Точно люди в мире – персонажи. Слепленные болванчики. Компьютерная игра.

Все вокруг – это кто? Запрограммированные NPC в игре без онлайна, или тут MMORPG, и за каждым персом скрывается реальный человек(?), сидящий за компом в темной комнате? Его можно согнать с компа?

Одно я знаю точно про гопников. Это ненастоящие люди. Это роли, которые отыгрывают молодые парни, сами со временем превращаясь в болванчиков. Это хреновая роль в сатирическом спектакле.

А Лена? Лена играет девочку-эмо, Роман – ответственного клерка, Елена Васильевна – мать-дуру, а моя… Кого она играет?

Но я в этом театре больше не актер.

Я оказываюсь в незнакомом районе города – среди старых трехэтажек. Стоят памятниками прошлой эпохи с вычурными фасадами и крышей, точно из детских книжек.

Дома, сотворившие между собой уютный дворик, наполняют сердце восхищением, каким-то уютом и теплом. Но им безразличны мои горести и страданиям, и на меня они смотрят, скорее с недоверием, нежели с приветствием.

Я прохожу третий двор квартала чужих зданий и замечаю небольшую пристройку в одном из них. Асфальтовая дорожка ведет к внушительной железной двери, а над ней вывеска, и под светом слабой лампочки, она говорит крупными буквами «МЕЧТА». Я порываюсь мотыльком на свет лампочки, но боль в ноге заставляет плестись раненой собакой.

Дойдя до крыльца, еще раз читаю вывеску: «МЕЧТА». Все верно. Правая рука ложится на узорчатую металлическую ручку, я тяну на себя…

Всего лишь магазинчик. Застекленные витрины и стеллажи набиты всякой ерундовой снедью: чипсы, кириешки, шоколадные батончики, сушеные кальмары, жвачка, сок в малых количествах, алкоголь в больших количествах, огромный выбор лапши быстрого приготовления.

Я не двигался с места и смотрел на все, не понимая, что делать. Но стало неудобно перед продавщицей, и я купил коньяк в небольшой бутылке, пачку чипсов, сигареты и шоколадный батончик. Потом вышел и заплакал, уже второй раз за сегодняшний день. Держать в руках все вещи было неудобно, я медленно опустился на корточки, прислонился к железной двери и продолжал тихо скулить, со стороны, наверняка похожий на эмо.

Из-за угла вышли люди, стало неудобно и перед ними: я быстро поднялся, разложил купленное по карманам пальто, словно только украл, и направился к ближайшей остановке.

По дороге я вспомнил, что не купил спичек или зажигалки, и теперь обречен подкуривать у прохожих.

Я достаю пачку из наружного кармана, распечатываю ее, и вынимаю сигарету. Последний раз я пробовал курить лет в восемнадцать, но сигареты постепенно вышли из обихода. Сейчас же я дурнем шагаю к остановке с неприкуренной сигаретой, снова пытаясь привыкнуть к этому идиотскому ощущению, когда во рту свернутая бумажка с непонятным содержанием.

На остановке я прошу подкурить у первого встречного. Вот такая картинка: стою, жду нужную маршрутку, пытаюсь переставлять ноги от холода, курю. И мне это не нравится. От втягиваемого дыма тошнит, горло жжет и легкие тянет, что хочется закашлять. Я выбрасываю сигарету в урну и хочу отдать оставшиеся парню, который дал прикурить. Но забоявшись выглядеть идиотом, в урну следом кидаю и пачка.

Завидев номер 23, машу рукой, и маршрутка отзывается поворотником, начиная сбавлять ход. Машина останавливается неаккуратно, вдалеке от меня, что с учетом больной ноги, выливается в дополнительное испытание. Заходя в машину, я слышу бурчание водилы: «Молодые, а ходят как старики!». Азартно и живо дискутировать нет сил.

В маршрутке я встречаю довольно противного типа. Он по несчастью соседствует напротив, талантливо развалившись на два места. Лицо его скривилось, выражая полное отвращение, когда я неловко присел. Сперва он бросил пренебрежительный взгляд на мой верх, а после – с презрением осмотрел больную ногу. Личное пространство пацана нарушено! Господин восседает, расставив ноги широко, по-царски. Лицо, ну как бы это сказать помягче – бандитская рожа. Такой пацанчик из того самого бумера: славянский тип, короткая стрижка, щеки, будто набитые дробленкой и глаза с ненавистью пяти демонов ада.

Я сосредотачиваюсь на окне. Мое самое любимое занятие в маршрутке – смотреть в окно, чтобы не видеть чужие лица, вроде этого бумера.

Грязная дорога – образцовое место на земле. Можно увидеть всю убогость построенного нами мира, всю силу бесцветия. Хотели комфорта, чистоты и скорости, а получили тесную, грязную маршрутку в пробке. И шансон, шансон…

Домой не хочется, я выхожу на две остановки раньше, в надежде прогуляться по парку, что поблизости, распить бутылку коньяка, устроившуюся в кармане.

От остановки до парка буквально пара минут пешком; я не успеваю заметить, как из тесной маршрутки с рвотным бумером и хамским водилой, оказываюсь в тихом, безлюдном месте, окруженным качающимися деревьями, подобно струнам, на которых играет ветер. Они конечно не поют, как в Locko-Rocko или PADAPON, но песню я непременно чувствую. Звуки от шелеста листочков, которые вот-вот отпадут, пускают еле уловимую мелодию. Нужно только прислушаться. А бывает, деревья поют дуэтами: веточки соприкасаются друг с другом, и получается очень редкая, но яркая нота. Нужно только прислушаться. Ведь не концерт, деревья это делают не напоказ и не за деньги. Они такие, какие есть.

Я нахожу самую чистую лавочку, удобно усаживаюсь, достаю из правого кармана бутылку коньяка, отвинчиваю крышечку и вкусно отпиваю обжигающей жидкости.

MP3, Hi-Fi, Blu-ray, Next-Gen, GPS, HD… Все это потеряло ценность для меня. Что бы там ни было. Исчезло, растворилось, утекло и больше ничего не значит. Больше этим не живу. Мне вообще больше нечем жить. Нечем и незачем. Но все равно живу. Поэтому что трус. И все исчезло. Все. Ничего не помню, ничего не знаю. И себя не помню, себя не знаю. Пропал, стерт, погиб. Но почему-то все еще жив. Интересно? Нет, не интересно. Просто грустно. Ничего нет, ничего не было, ничего не будет. И только мысли остались. Они не могут дать мне ответ на будущее, на прошлое и даже на настоящее. Я не могу сделать вывод, не могу подытожить, не могу проанализировать, не могу заключить. И только мысли остались…

Ночь. Сижу на скамейке в парке, бутылка в руке.

Вдруг ветер успокаивается, точно бы потеряв тревогу, и песен деревьев как не бывало. Я встаю со скамейки и ухожу прочь. Я добиваю бутылку коньяка и кидаю куда-то в сторону. Слышно, как от удара стекло разлетается на мелкие кусочки.