Рыбный промысел в Древней Руси - Андрей Куза

Значит, действительно, рыбный промысел на Руси XV–XVI вв. являлся одной из важнейших отраслей крестьянской экономики. Размах, оснащенность, круглогодичность лова заставляют задуматься над причинами, его породившими. Не приходится сомневаться, что во многих случаях потребности личного хозяйства крестьянина в рыбе перекрывались в несколько раз. При этом сами крестьяне названы «пашенными», т. е. по-прежнему крепко связанными с земледелием. Следовательно, рыболовство уже предполагало сбыт своей продукции на сторону. Иными словами, добыча рыбы для крестьян стала не только дополнительным источником питания, но и источником денежных средств. Сведения о торговле крестьян рыбой как нельзя лучше подтверждают настоящий тезис[354].

С другой стороны, превращение рыболовства в мелкотоварное производство засвидетельствовано появлением ловецких деревень и слобод, а также отдельных рыбных ловцов-профессионалов, окончательно порвавших или почти порвавших с земледелием[355]. В качестве примера таких поселений Л. В. Данилова приводит Ушинский и Взвадский погосты Шелонской пятины около озера Ильмень[356]. В конце XV в. в первом из них были 81 двор и 143 тяглецов, а во втором – соответственно 88 и 130[357]. И там, и там пашни не имелось вовсе, зато отмечены рыбные ловли (зимние и летние) в озере. Жители погостов занимались также скотоводством, поскольку в Писцовой книге учтены у них большие сенокосы. Весь оброк они вносили деньгами. Однако в недавнем прошлом, как можно судить по составу оброка – «за рыбное», «за коробщину» и «за мелкий доход», – хлебопашество здесь еще не существовало.

Аналогичный характер имел и Голинский погост с 29 дворами, где жили «непашенные люди рыболове»[358].

Много «непашенных» рыбных ловцов насчитал В. Н. Бернадский в селениях Вотской пятины: Пужавиной Веси, Кобоне, Вельце и по нижнему течению Невы: Васильевский остров и устье Охты[359]. Широкое распространение получили специальные рыболовные селения – посады. Например, в посадах по берегам Чудского озера, состоявших из 5–7 дворов, жили большей частью «непашенные» ловцы, платившие в казну и помещикам оброк рыбой и деньгами[360].

Итак, наметившийся еще в деревне XII в. процесс постепенного отделения рыболовства от сельского хозяйства спустя четыре столетия зашел довольно далеко. Его вехи и этапы четко улавливаются в источниках: от повышения удельного веса лова рыбы в отдельных крестьянских дворах к появлению «пашенных» ловцов, а за ними и «непашенных» рыболовов и целых поселков рыбаков-профессионалов. Таким образом, рост общественного разделения труда в Древней Руси прекрасно иллюстрируется развитием рыбного промысла, приобретавшим «в богатых рыбой районах характер товарного производства»[361].

б) Рыбный промысел в феодальной вотчине

Рассматривая выше историю крестьянского рыболовства на Руси в X–XVI вв., приходилось говорить как о рыбной ловле крестьян черносотных волостей, так и владельческих поселений. Но специализированный рыбный промысел существовал параллельно в последних столетиях этого периода и внутри самой феодальной усадьбы. «Рыбные угодья – тони в больших реках и озерах», богато оснащенные рыбные промыслы – необходимая принадлежность каждого крупного владельческого хозяйства»[362]. Источники пестрят примерами такого рода.

Попробуем разобраться на конкретных материалах в существе дела. Уже Повесть временных лет упоминает о ловищах княгини Ольги: «… ловища ее суть по всей земли…»[363] Новгородский князь Всеволод Мстиславович в первой половине XII в. в числе прочих пожалований дал Юрьеву монастырю «ловища на Ловати»[364], а его брат Изяслав тогда же испросил у Новгорода для основанного им Пантелеймонова монастыря земли и тони, где посторонние могли ловить рыбу только с разрешения игумена[365]. Около 1192 г. Варлаам передал Спасо-Хутынскому монастырю «ловища рыбьная» на Волхове, Волховце и Слудици[366]. Антоний Римлянин «на потребу монастырю» купил на Волхове «рыбную ловитву» и отгородил ее межами[367].

Князь Ростислав Мстиславович передал Смоленской епископии в 1136–1137 гг., помимо сёл, земель, дворов и сеножатей, озёра[368].

Из приведенных примеров видно, что рыболовные угодья в X–XIII вв. были составными частями владений не только духовных, но и светских феодалов. Всё это подтверждается также находками орудий лова в заведомо владельческих поселениях. Каменные и глиняные грузила от сетей найдены при раскопках Рюрикова городища – резиденции новгородских князей[369], в княжеском селе Ракоме под Новгородом[370]. Железная острога, рыболовные крючки и грузила обнаружены в замке черниговских князей – Любече[371]. О рыболовстве в боярском и княжеском хозяйствах свидетельствуют поплавки и грузила со знаками собственности, в том числе со знаками «Рюриковичей», начиная с Владимира Святославича, известные в Новгороде[372], а также в Пскове и Ладоге[373].

Таким образом, параллельно с процессом становления феодальных вотчин внутри них формируются специфические отрасли хозяйства, поставляющие к столу феодала различные продукты питания. Немалое место занимали там рыбные ловища. К сожалению, археологические находки пока не позволяют сколько-нибудь подробно охарактеризовать вотчинное рыболовство в X–XIII вв. Тяжелые каменные грузила из плиток девонского известняка, обнаруженные на Рюриковом городище и селище Ракоме, совершенно тождественные грузилам из культурного слоя Новгорода, свидетельствуют о неводном лове. Материалы из Любеча, а также Зборовского городища – типичного феодального замка, расположенного на Днепре напротив древнерусского города Рогачёва, где были найдены железная блесна, острога, рыболовный крючок и глиняные грузила, свидетельствуют о менее развитом, индивидуальном промысле. В общем, повторяется картина, свойственная всем памятникам того времени: озерное рыболовство опережает в своем развитии речное.

Если археологические источники лишь констатируют наличие рыбной ловли в хозяйстве феодала-вотчинника X–XIII вв., то несколько драгоценных свидетельств актовых документов приоткрывают завесу над принципами организации владельческих рыбных промыслов. В исследуемое время зависимое население, по-видимому, приписывалось к рыбным угодьям феодала для их обслуживания. Во всяком случае, Варлаам Хутынский наделил свой монастырь «ловищами рыбными» вместе с селами и челядью[374]. Смоленская уставная грамота сообщает, что рыболовные снасти – невод, курица и бредник – для княжеских ловель входили в ежегодный «урок» с города Торопца[375]. Наконец, имелись специальные люди, следившие за промыслом и своевременными поставками рыбы ко двору феодала. Согласно договорным грамотам Новгорода с князьями XIII в., в Ладогу, где вылавливались во множестве осетры, посылался княжеский «осетренник»[376].

Всё вышесказанное убеждает нас в том, что одним из стимулов развития рыбного промысла было становление феодальных вотчин. Структуру крупного владельческого хозяйства по данным Русской Правды прекрасно обрисовал Б. Д. Греков[377], а по археологическим материалам (раскопки в Любече) – Б. А. Рыбаков[378].

Оказывается, в вотчине в числе слуг жили люди разных профессий, не считая управляющих (тиунов, ключников, старост) всех рангов. Были там и закупы – крестьяне, получившие «купу» – ссуду деньгами, зерном или другими продуктами, – обязанные теперь отрабатывать долг феодалу. О присутствии среди них специалистов-рыболовов письменные источники не знают. Но нет сомнений (археологические находки), что они там были. Просто их профессиональная принадлежность скрыта под общими терминами «рядовичи», «смерды», «холопы» и «ремесленники», расшифровывающимися в исключительных случаях. Всё та же грамота смоленского князя Ростислава Мстиславовича передает епископу кроме прочих пожалований: «на горе огород, с капустником и с женою и с детми, за рекою, тетеревник с женою и с детми», а также «село Ясенское, и с бортником и с землею и с исгои»[379]. Поэтому отрицать профессию рыбного ловца в вотчине, признавая существование специалистов-бортников, огородников, тетеревников, не приходится. Ведь кто-то должен был обслуживать обширные рыболовные угодья.

Были ли эти ловцы «пашенными» или промысел уже стал основой их благополучия, об этом данных нет. Думается, всё же рыболовство в какой-то мере сочеталось с земледелием, т. к. его полное отделение документально засвидетельствовано позднее.