Летающие кочевники - Аркадий Стругацкий

— Не начинай лекцию, — перебил Илью Матвеевича Почиталин. — Видно, тебе не дают покоя лавры члена общества «Знание». Объясни в двух словах…

— В двух словах? — Илья Матвеевич бросил негодующий взгляд на своего бывшего школьного приятеля. — Да тут и миллиона слов не хватит. Дело не в словах. Слова еще не в состоянии охватить сущность этого загадочного явления и его передать. Это, дорогой Павлуша, еще проблема.

— А в чем, собственно, заключается эта проблема? — спросил Почиталин и вдруг почувствовал себя тем самым студентом, которого он провалил за полное непонимание первобытного мышления. Каждую экзаменационную сессию почему-то находился такой студент или студентка, которые не понимали самых элементарных вещей. — В чем, собственно, ее суть, дорогой Ильюша? Как я понимаю, все это немножко похоже на представления первобытного человека о реальном мире…

Илья Матвеевич обиженно встал и подошел к ультрамикроскопу. На лице его появилась презрительная усмешка, знакомая Почиталину еще со школьных лет.

— Крайне неудачное сравнение, — сказал он строго. — И кроме того, ты унижаешь биологическую науку, которая выходит на передний край человеческого знания. Что тебя заставило сказать такие неосмотрительные слова?

Неосмотрительные слова? Почиталин почувствовал себя неловко.

— Понимаешь, Ильюша, человек каменного века мысленно одушевлял предметы своей материальной культуры и весь мир — горы, реки, камни. Ну, а здесь… Что такое летающая ладья? Это предмет материальной культуры. И вдруг это оказывается организмом, да к тому же связанным биологической связью с разумным существом, на нем прилетевшим. Здравый смысл отказывается это понять.

— Здравый смысл? — Илья Матвеевич резко повернулся к своему приятелю. — Мы решаем трудную задачу, согласуя ее с фактом! Ладья вместе с ее обитателями — одно существо. Казалось бы, абсурд. Но это факт. На планете, с которой прилетели к нам «пестрые», иные взаимоотношения организма со средой. Какие? Не скажу, исследования еще не закончены. По-видимому, эволюция на этой загадочной планете шла своими путями. Я уже говорил, мы тоже связаны с земной биосферой цепкой причинной связью. Об этом хорошо написал еще академик Вернадский. Но эта связь все же не симбиоз, к счастью, не симбиоз, а то мы жили бы, скажем, в трамвае, питались кусками трамвая и без этого трамвая себя чувствовали как рыба на берегу. Извини, Павлуша, за неудачное сравнение. Ну, не трамвай, а троллейбус или реактивный самолет. От этого ничего не изменится.

Почиталин постарался представить себя живущим в троллейбусе от рождения до самой смерти, но это ему не удалось, как не удалось студенту представить себе живым стул, на котором он сидел, сдавая зачет. Почиталину стало не по себе. С несвойственной ему робостью он взглянул на ультрафиолетовый микроскоп, где томился крошечный кусочек загадочного мира неизвестной планеты.

Почиталин долго сидел молча, а затем спросил своего приятеля неуверенно и робко:

— И все-таки, что такое симбиоз? Я отказываюсь понимать. Ведь я думал…

Илья Матвеевич мечтательно улыбнулся.

— Ты помнишь, наверно, Павлуша, нашего гимназического преподавателя естествознания…

— Природоведения.

— Ну да. Анания Ананиевича. Мы еще называли его Акакием Акакиевичем. Помнишь, он принес в класс лишайник и долго объяснял нам, что лишайник составной организм. В нем сожительствует гриб и зеленая водоросль, или сине-зеленая дробянка.

— Но здесь же, Ильюша, не гриб, а летающая ладья. И сожительствует с ней не зеленая водоросль, а человекоподобное существо. Парадокс. И даже абсурд!

— Да, парадокс, Павлуша, но не абсурд. Наши отдаленные предки были ненамного элементарнее нас. Эволюция вела организмы к усложнению. Но одновременно усложнялась и среда. Организм всегда связан со средой, с миром, который его окружает. На неизвестной нам планете, на которой обитают «пестрые», между средой и организмом существует иной тип связи, не такой, как у нас. Пока я тебе больше ничего не могу сказать. Сейчас все биологи мира заняты разгадкой этой непомерно сложной задачи. Ты извини меня, Павлуша, надо бежать на заседание ученого совета. Если тебя уж так интересует эта проблема, позвони годков этак через пять или через десять. Не думаю, что ученые раньше разгрызут этот орешек…

* * *

Профессор Почиталин стоял возле витрины. Через стекло смотрел на него индейский вождь из племени сиу. Казалось, оба они размышляли — красивый, стройный, молодцеватый экспонат с орлиным носом и худощавыми ногами, и тучный, лысый профессор, чуточку похожий на мистера Пиквика.

Мускулистые ноги вождя были как живые. Вот-вот они сделают шаг — и вождь выйдет из остановившегося навсегда мгновения в наш век и заговорит на своем гортанном языке, скажет что-нибудь величавое, образное и прекрасное, как он сам и его воинственное племя.

Но вождь молчал. Шаги его застыли, остановились, и только одежда его казалась вечно живой и поэтичной, как слова из поэмы о Гайавате.

Профессор смотрел сквозь очки на неподвижного своего друга и вдруг, словно забыв, что это только экспонат, доверительно произнес:

— Понимаешь? Симбиогенез. Он, он повлиял на законы первобытного мышления.

Сказав это своим приятным, интеллигентным и деликатным голосом, профессор надел пальто, берет и вышел на улицу. Моросил дождь. В автобусе от пассажиров пахло дождем и мокрыми весенними ветвями.

Дома профессор сказал жене, чтобы она не беспокоила его, он не намерен подходить даже к телефону. И сразу же сел за работу. Проработал он до двух часов ночи, принял таблетку депрессина и нырнул под одеяло.

Приснился ему вождь из племени сиу, стоявший за стеклом музейной витрины. Он вдруг присел, весь сжавшись, как пружина, и, издав воинственный клич, выпрыгнул из своего застывшего мгновения, со звоном разбив стекло.

Профессор проснулся. Сердце его тревожно билось. В ушах еще звенело разбитое стекло и воинственный клич индейского вождя. Он взглянул в угол и увидел там притаившегося человека, присевшего и готового к прыжку. В руках этого человека было копье. Нет, это был не индейский вождь из племени сиу, а один из «пестрых». Маленькие глазки «пестрого» с ненавистью смотрели на Почиталина и, казалось, изучали его полное дряблое профессорское тело, выбирая место для удара.

— Ради бога, пощадите, — сказал профессор своим красивым, интеллигентным, деликатным голосом. — Я всегда был другом первобытных людей.

Затем он проснулся. На этот раз уже проснулся по-настоящему, вернувшись в тот домашний, уютный и безопасный мир, из которого увел его сон.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});