Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 6 - Семён Афанасьев

суду имеют право делать только они, не вы. Увы. Иначе материал может не быть признан полученным судом законным путём. Тьфу, ну и конструкция…

— Чем это опасно лично для меня?

— Если на вашей записи из этого умного дома обнаружится что-то такое, что оправдывает вас, либо иным образом говорит в вашу пользу, департамент полиции Токио может опротестовать данное свидетельство. Оно будет признано невалидным и на итоговое решение суда никак не повлияет. Холостой выстрел, говоря проще.

— Департамент полиции Токио сходу не согласен! — Садатоши, явно сориентировавшись только по ему понятному поводу, реагирует на слова судьи практически мгновенно. — Ваша честь, я — самый старший из присутствующих тут сотрудников токийской полиции! И по званию, и по должности! Я также — процессуальная единица данного заседания! Я не буду возражать против приобщения этого материала к делу, а личность ходатайствующего неважна. Давайте посмотрим запись?

— На каком основании делаете это заявление? — неприязненно интересуется представитель восьмёрки, поворачиваясь к коллеге из другого бюро.

— Моё личное мнение, — уверенно кивает специалист по якудзе. — И этого более чем достаточно. — Затем он обращается к судье. — Ваша честь, или у вас есть ещё какая-то токийская полиция?!

— Я возражаю против ломки любых процедур, ваша честь. — Хмурится и перехватывает слово инспектор Оно, до которого начинают доходить некоторые нюансы ситуации. — Я первый раз участвую в подобном заседании, обычно мои служебные обязанности лежат несколько в иной сфере. Но я более чем уверен: закон нерушим.

— Дебил. — Масахиро Асада разваливается в своём кресле и виснет на предплечьях конвоя, не обращая внимания на то, что штурмовики вынуждены его удерживать своей мускульной силой.

— Прошу прощения? — Инспектор Оно сжимает губы в тонкую полоску и оборачивается назад, на голос из зала.

— Да родственник у меня один есть, дебил! Он однажды точно так же в коровью лепёшку вступил!

— Поясните мысль. — Судья не уточняет статуса своего требования.

— Старший инспектор Садатоши старший не только по званию, — охотно отвечает светловолосый. — Он и по опыту старше, молчу про должность. У него, я знаю точно, в отличие от инспектора Оно, опыт судебных заседаний как раз таки есть. Он сейчас выдвинул абсолютно незначительный момент на щит, который ни на что не повлияет. А инспектор Оно, из духа противоречия, бросился его оспаривать и вцепился, как уличный кобель в палку… ПАРДОН! Инспектор Оно среагировал скорее эмоционально, чем расчетливо.

— И что? — судья не стесняется демонстрировать откровенное любопытство.

— А сейчас сами увидите. Я-то Садатоши хорошо знаю…

— Ваша честь! — Оно, слегка побледнев, сжимает губы в узкую полоску. — У меня есть все основания полагать личную и неформальную связь между старшим инспектором и Масахиро Асадой! Это же прямо видно из их контекста общения! Они ж явно знакомы и за пределами этого зала!

Судья, не говоря ни слова, переводит заинтересованный взгляд на сотрудника девятки.

— У меня лично, — полицейский выделяет "лично", — нет никаких объяснений. — Садатоши с чувством превосходства косится на более молодого сотрудника. — Скажу больше: я не понимаю, каким образом личные измышления моего коллеги сейчас являются предметом нашего с вами разбирательства. Он же сказал, "У меня есть основания…"? Так?

— Фигура речи, — нервно парирует Оно.

— Меня учили, что в суде нет фигур речи, — Хидэоми неодобрительно качает головой. — Есть процессуальные формулировки и формы. А как вы говорите, так вы и мыслите.

— Пожалуйста, ближе к теме, — судья недовольно морщится.

— Департамент полиции Токио и его девятое бюро, в моём лице, — Садатоши делает паузу, прикрывая глаза на мгновение, — просят уважаемый суд рассматривать различия наших оценок с позиции нашей разницы в иерархии.

— Это как? — Оно словно спотыкается на ходу.

— Звание. Должность. Выслуга. Новичок первого года службы не может иметь ту же экспертность суждений, что и ветеран, прослуживший пятнадцать лет.

— Я служу далеко не первый год, — цедит сотрудник восьмёрки.

— А говорите почему-то от своего имени, а не от имени подразделения, — без паузы замечает Хидэоми. — Инспектор Оно, это была просто оговорка? Или своё частное мнение вы считаете слишком рискованным, чтобы представлять на данном заседании всё подразделение?

— А вы имеете такое право? — судья вопросительно смотрит на представителя девятки.

— Конечно, — уверенно кивает Садатоши. — Перед выездом сюда я оформил соответствующий приказ директора бюро.

Он извлекает служебный гаджет, сканирует голограмму на столе судьи и что-то отправляет по локальной сети:

— Вот, пожалуйста.

Инспектор Оно с нескрываемой неприязнью отворачивается и глядит в окно.

— Я это и имел в виду, Ваша честь, — раздаётся со стороны Асады, которого сейчас никто ни о чём не спрашивал. — Если у одного боксёра опыт на сотни боёв, если он знает всех на всех турнирах, то даже при равном классе новичок ему не соперник: трибуны задавят. В том смысле, что будут отвлекать. А уж если и в классе разница присутствует, и она в пользу ветерана… — старшеклассник беззаботно присвистывает.

— Попрошу соблюдать порядок в зале, — судья недовольно сводит брови.

— Да я молчу, молчу. Хотя мне и есть что сказать, — под взглядами сразу нескольких взрослых подросток демонстративно накрывает рот ладонями. — Молчу я!

— Инспектор Оно, какова была цель вашего визита в частное домовладение, находящееся по адресу…? — Судья называет адрес дома актрисы Рейко.

— По названному адресу находилась подозреваемая, Коюмэ Вака. У нас был приказ директора восьмого бюро задержать её и препроводить к нам для дальнейшего дознания.

— В чём обвинялась Коюмэ?

— Незаконное использование запрещённых элементов нейросети, — уверенно заявляет Оно. — В результате мониторинга наших источников стало известно: переживая клиническую смерть, она продолжала оставаться в сознании.

— Вы сейчас не бредите? — судья удивлённо смотрит на полицейского поверх очков. — Прошу прощения за текст и отход от норм, но вы сейчас это серьёзно заявили?!

— Оговорка, — Оно чуть краснеет и коротко кланятется. — Я неточно выразился. Разумеется, вы правы: когда она умерла, и какое-то время пребывала в состоянии клинической смерти, ничего чувствовать она не могла! Но вот после того, как её реанимировали, в ее сознании присутствовали элементы памяти о том, что происходило, когда она была мертва! Я не сложно объясняю?

— Вынужден попросить уточнить формулировку,