Апокалипсис Томаса - Дин Кунц

К счастью, не все ангелы вооружились щитом. И только один, на картине Франки, поднимал его над головой, защищая ребенка не от демонов, а от божественного сияния.

Красновато-коричневый щит украшало множество кусочков цветного стекла. После короткой заминки я провел рукой по щиту. Ничего не произошло.

Потом постучал костяшками пальцев тут и там, прислушиваясь, но никаких полостей не обнаружил.

И уже начал думать, что ошибся с выбором мозаичного панно, когда обратил внимание, что один из больших элементов мозаики, площадью примерно в квадратный дюйм, не соединен с соседними. Надавил только на него и почувствовал, что он подается, надавил сильнее, и со щелчком он ушел вглубь на дюйм.

Что-то зашипело, потом заурчало, и целая секция стены, высотой в семь футов и шириной в четыре, на которой и находилось панно, отъехала от меня. Остановилась в трех с половиной футах.

Между стеной толщиной в восемнадцать дюймов и замершей в глубине секцией с каждой стороны образовался зазор шириной в два фута. Узкие лестницы уходили вниз справа и слева.

Мне следовало предполагать, что я обязательно окажусь на месте Индианы Джонса, если моя полная приключений жизнь не оборвется раньше.

Решив, что обе лестницы ведут в одно место, я выбрал правую. Она круто уходила вниз. Я крепко держался за перила, понимая иронию ситуации: пережить нападения многочисленных социопатов, жаждавших убить все живое, и сломать шею, споткнувшись.

И действительно, обе лестницы вели в подземное помещение той же площади, что и мавзолей наверху, с потолком, отстоящим от пола на девять футов, и самой удивительной машиной, которую мне доводилось видеть.

Середину подземелья занимали семь сфер, каждая диаметром футов в шесть, соединенных с полом и потолком трехдюймовыми стержнями или трубами. Трубы-стержни оставались неподвижными, а вот гигантские сферы вращались так быстро, что их поверхности расплывались перед глазами, и хотя я понимал, что они изготовлены из металла, пусть и полые, выглядели они сверкающими пузырями, которые могут улететь в любой момент.

Вдоль северной стены, за исключением выходов с лестниц, и всей южной ряд за рядом располагались яркие маховики нескольких размеров, от маленьких, с компакт-диск, до больших, с канализационный люк… они крепились над корпусами в форме колокола и соединялись с ними посредством сверкающих шатунов, шкивов, поршней. Цапфы соединяли поршни с кривошипно-шатунными механизмами, и маховые колеса вращались, вращались, вращались, одни быстро, другие еще быстрее, какие-то по часовой стрелке, какие-то — против, создавая ощущение сложной синхронизации.

Время от времени с наружной поверхности то одного, то другого маховика к потолку взлетали снопы золотых искр. Нет, не искр, чего-то иного, мне неведомого. Импульсы золотистого света, формой напоминающие дождевые капли, не выстреливались, как настоящие искры, а скользили к потолку, где поглощались сеткой из медной проволоки, сложное плетение которой напоминало персидский ковер.

Если не считать медного потолка и бетонных стен, на все в этом бункере, на все видимые части этих сложных механизмов перед сборкой, похоже, нанесли покрытие из драгоценного металла, золота или серебра. Бункер напоминал мне шкатулку с драгоценностями: вокруг все сверкало, сияло, блестело.

Я и представить себе не мог, для чего создали все это великолепие, но больше всего меня поразило следующее: все двигалось совершенно бесшумно, я не слышал ни жужжания или гудения, ни треска или пощелкивания. Тишину нарушал лишь шепот воздуха, который отбрасывался маховиками в сторону больших сфер. Они словно всасывали его, чтобы он вращался вместе с ними.

Никакие движущиеся части не могли проектироваться и изготавливаться с точностью, полностью исключающей трение, не существовало смазок, обеспечивающих такой эффект. Но я не видел на полу капель смазочных материалов, не чувствовал их запаха, ничто не указывало на присутствие смазки, а от механизмов не шло тепло, выделяющееся при трении.

Неестественность этого странного движения, происходящего в полной тишине, поражала. Я словно оказался в некоем машинном зале, расположенном между нашей и соседней реальностями, где космический механизм, поддерживающий порядок во вселенной, нес вечную службу, не требуя ни регулировки, ни ремонта.

Тем не менее у меня не возникло ощущения, что я перенесся в будущее. Некоторые конструктивные элементы показались мне викторианскими, другие несли отпечаток арт-деко. Ничто не указывало, что это механизм следующего тысячелетия, скорее, он казался антикварным, даже не антикварным, а вневременным, словно существовал всегда.

Чувство, что за мной наблюдают, которое не покидало меня в Роузленде, теперь многократно усилилось.

Со сверкающих ободов вращающихся маховиков, как маленькие шарики, надутые гелием, срывались все новые и новые капли света и поднимались к медной проволочной сетке на потолке. Их подъем резко контрастировал с вращением всех движущихся частей, и внезапно меня охватило ощущение легкости, будто сейчас и я оторвусь от пола и… полечу.

Низкий, с акцентом, бесплотный голос, который я уже слышал до прихода зари, когда подходил к мавзолею, светящемуся, как лампа, произнес у меня за спиной:

— Я тебя видел…

Повернувшись, я никого не заметил.

— …там, где ты еще не побывал, — прошептал голос.

Повернувшись вновь, я увидел усатого мужчину, который стоял в дальнем конце прохода между сферами и маховыми колесами. Высокого, худого, в темном костюме, который болтался на нем, как на вешалке. С такой внешностью и серьезностью он напоминал мне гробовщика.

Голос зазвучал громче:

— Я надеюсь на тебя, — и вдоль дальней стены он двинулся в следующему проходу, исчезнув за сферами.

Я поспешил за ним, повернул направо, всмотрелся в другой проход. Мужчина исчез. Я обошел бункер по периметру, но он, похоже, ушел сквозь стену.

Призраки не говорят. Живые люди не дематериализуются, как призраки.

Подумав о призраках и повернувшись в очередной раз, я оказался лицом к лицу с женщиной в белом. Ее длинные светлые волосы пятнала свежая кровь, и они переплелись, словно после долгой ночной прогулки верхом.

Кровь струилась и по ее ночной рубашке, и впервые она продемонстрировала мне три раны в груди. Одна пуля вошла над сердцем, еще одна — чуть ниже, и оба раза в нее стреляли в упор, потому что материя вокруг ран обуглилась. Еще одну пулю, тоже попавшую в грудь, выпустили с большего расстояния. Вероятно, она попала в женщину первой и, скорее всего, убила ее на месте. Два последующих выстрела, которые убийца произвел в упор, свидетельствовали о распирающей его ярости.

Стреляли, конечно, из винтовки большого калибра. Пули пробили грудь насквозь.

Как только она увидела, что совершенное над ней насилие опечалило меня, раны и кровь поблекли, и теперь она выглядела, как до роковых выстрелов. То есть очаровательной. В ее позе и выражении лица чувствовались сильная воля.

Она пристально всмотрелась в меня, повернулась, пошла по проходу. Через три шага остановилась, чтобы через плечо бросить на меня взгляд.

Осознав, что она хочет куда-то меня отвести, я последовал за красавицей. В углу винтовая лестница вела к еще одному уровню мавзолея, расположенному под этим бункером.

Она хотела, чтобы я спустился туда.

Глава 23

Металлическая спираль ввинчивалась в темноту, и говорю я не об отсутствии света, а об отсутствии надежды, потому что в подвале горел тот же золотистый свет, что и в бункере со сферами и маховыми колесами.

Мне приснился Освенцим, и в том сне я боялся умереть дважды. Аннамария заверила меня, что я умру один раз и только один и «смерть эта не будет иметь никакого значения».

В нашей жизни много дней, когда мы чуть-чуть умираем, нас тяжело ранит утрата или неудача, или страх, или страдания других, которым мы можем предложить только жалость, или кому не можем предложить помощь, потому что для них уже ничего нельзя сделать.

Спиральные ступени, словно бур, ввинчивались в землю под Роузлендом. Когда землю или скалу бурят в поисках воды, на поверхность иной раз поднимают окаменелости или их части. Среди них попадаются странные существа с глазами на ножках, и острыми хвостами, и многосуставными лапками, существа, которые ползали по дну древних, давно исчезнувших морей. Их вид, запечатленный в камне, позволяет чуть расширить наши знания о Земле, но при этом вызывает внезапное подозрение, а не чужаки ли мы в чужой стране. Спускаясь по железным ступеням из бункера в подвал, я слышал только звуки собственных шагов, а в подвале меня ждал ужас, которого я бы не увидел и на планете, вращающейся вокруг далекой звезды.

Здесь потолок от пола отделяли добрых одиннадцать футов.