Беллум - Black Winter

взобралась на печь. Капли алого и розового так и остались на полу и раковине. Много. Очень много капель.

- Можете уходить, я всё равно знаю, что я умру! - сказала она, спрятавшись за углом печки.

- Я... я... - Димитра опешила.

На её лице всеми красками расцвёл ужас, отчаяние и...

Я смотрел на то, как у девушки на глаза наворачиваются слёзы. Девочка скрылась за печкой и не видела этого. Не слышала.

И тут передо мной встали тысячи. Тысячи людей в белых халатах. Они смотрят на своих больных и не могут ничем помочь. Не могут соврать. Им запрещено врать. Они могут лишь сказать хорошую правду. Хорошую? Как это?

Они не скажут, что у вас мало шансов выздороветь. Они скажут, что шансы есть. Они не будут уточнять сколько. Они просто скажут, что они есть. И это будет правдой. Но что сказать тому, у кого его нет?

Просто молчать.

Она молчит и я вижу, как из прокушенной губы течёт алая кровь. Совсем не такая розовая, лишённая своих основных свойств. Вполне нормальная. Но шансов всё равно нет.

Если вмешаться в порядок вещей, могу ли я сказать с полной уверенностью, что я не сам себя развлекаю? Что у меня нет любимчиков среди людей? Что я не буду давать власть, или другие привилегия и подарки судьбы первому встречному? Насколько изменится мир, если я не прекращу его менять? Будет ли это нормально, вот так просто вмешиваться в нормальных ход вещей? Мы не помогаем смертельно больным животным, комаров мы давим и не обращаем на их смерть никакого внимания, но тогда почему...

Почему?

Почему обретя столько возможностей теперь я не могу быть полностью уверен в том, что я сделаю правильный выбор? Почему мне кажется, что начни я тут всё менять, у мира не останется ничего своего? Это будет не оригинал, а я сам?

- Мне... мне надо выйти! - сказала Димитра, буквально вырываясь наружу. Обеспокоенные родители не желали её отпускать, но девушка была не в силах терпеть.

Женщина, не в силах сдержать слёз помчалась за ней, а мы с отцом семейства остались наблюдать. Я не сводил глаз с печи, за которой таилась скрытая, удерживаемая маленьким ребёнком обида. Обида к себе, к своему здоровью, ко всему этому несправедливому миру.

Я подошёл на шаг ближе. Отец поднял руку, чтобы остановить меня, но бессильно упал на колени. Его сердце вот-вот разорвётся от безысходности.

Я... мучился. Много. Я бы не хотел ребёнком испытывать всё это, или что-то похожее. Кажется, ребёнок ещё не готов посмотреть смерти в глаза и пойти за ней в долгий и бескрайний путь. Я чувствую. Нет. Я знаю это.

Пусть я и не могу действовать на этот мир глобально. Слишком большие изменения быстро превратят его в мою игрушку, но что если я буду помогать только тем, кого увижу в человеческом теле? Своими глазами. Если я могу что-то изменить, то почему бы мне не изменить это сейчас? У многих нет такой возможности. Пусть и не всем. Пусть и по-одному. Ограничивая себя. Неся минимальный вред.

Я потянул руку к печке. Внутри шмыгнула несуществующими соплями и полосками розового, испуганная и отчаявшаяся девочка. Она готова разрыдаться.

Не надо плакать. Не стоит бояться. Я тут. Я здесь. Всё будет хорошо...

- Выходи, девочка. Давай я покажу тебе фокус...

...

Через минут пять мы сидели и я показывал девочке раз за разом тот самый фокус с монеткой. Она смотрела на то, как монетка пропадает вдавливаясь в ладошку, по щелчку пальцев, у меня во рту, или руке, затем оказываясь в совершенно непредсказуемых местах.

- А тут где? - спросил я, показывая раскрытые ладошки.

- У меня за ухом? - она резво принялась тормошить редкие волосы. Местами, новые кончики, только-только произрастающих локонов щекотали тоненькие пальчики.

- Не угадала! - подмигнул я, быстро-быстро двигая пальцами. Монетка волшебным образом появилась между ними и заиграла, перекатываясь с одного пальца на другой.

- Как ты это делаешь? - улыбаясь и неотрывно следя за происходящим, спросила она.

- Фокусы! - я хлопнул в ладоши, растёр. Монетки как не бывало.

Отец, всё это время смотревший за нами и не в силах встать с колен, смотрел как смеётся его дочка. Жилистая рука закрывала лицо, глаза так и не высохли. Девочка уже не выглядела такой больной. Кожа медленно принялась розоветь. Алая, почти розовая кровь осталась только на небольшом клочке ткани у печи.

Димитра умыла ей лицо от отказывающейся свёртываться крови. Она молча смотрела на нас и с того самого момента как девочка спустилась к нам не отходила ни на шаг. Смотрела температуру, тыкала по пятнам, коих осталось совсем мало, осматривала прорастающие заново волосы.

А я сидел и радовался вместе с девочкой.

- Ярма, доченька... тебе лучше? - обратилась к ней мать - Ой не сидите вы на холоде! Зима нынче, тебе не...

- Маменька! Я себя лучше не чувствовала! - ответила она.

- Оп-ля! - она на секунду отвела взгляд на мать, чем я и воспользовался.

- Блин! Опять проглядела! Давай заново! - весело.

Мы сидели на круглом, узорчатом коврике. Лишь несколько свечек освещали представление в моём исполнении.

Родители девочки три раза бегали за новыми свечами. Два раза пришлось стучаться к соседям.

Мы возились с ней ещё час, пока у меня не закончились места, куда можно было бы спрятать монетку. Нет, я заставлял её летать, но уже с ниточкой или подсовывал немного другую монетку. Брал магниты.

Само-собой после приходилось объяснять принцип работы маленькому, пытливому уму. Хоть что-то я должен же был рассказать?

- Вау! То есть фокусы - это хитрость и никакой магии?

- Да. В общих чертах. Но иногда хитрость может быть настолько продуманной, что магия покажется обманом.

- А как ты монетку прятал? Я даже не видела как ты её себе под ногу поставил!

- А вот это - загадка для тебя. На будущее, - я подмигнул, подбрасывая вверх монетку. Она поймала и вгляделась в маленький кругляшок.

- На... будущее?

Тут она посмотрела на себя. Большинство пятен исчезли словно их и не было. Тело, наверное, показалось ей слишком лёгким. При попытке встать она сделала шаг назад и не стесняясь ничего поковырялась в носу.

- Крови... нет. - Заключила она, смотря на родителей. Последние подбежали к своей дочурке и обняли так крепко, что я не