Селенга - Анатолий Кузнецов

Чем больше Алексей думал, тем непонятнее ему становилось, как это получилось, что его обозвали фашистом. Врач, конечно, разозлился; судя по его виду, он тоже, наверное, долго не спал и устал. Но, с другой стороны, врач был и прав, возражая.

На свете мало людей. Это когда попадаешь в город или стоишь в очереди, кажется, что людей — как муравьев. А ведь на самом деле земля велика и пуста, как вот эти просторы вокруг. Протянулись пустыни и горы, океаны и леса, болота и степи. Кое-где среди них — словно кто пригоршней бросал — там деревенька, там город да тоненькие ниточки дорог, а уйди с дороги в сторону — садись и вой от одиночества. Поселила людей жизнь на этом затерянном в мировых просторах шарике — так уж держаться бы друг друга, радоваться друг другу, воевать за жизнь вместе, а не грызться. Грызться пристало зверям. А людям надо уважать себя. Если бы мастер это понимал, он бы улыбался всегда, а не только сегодня…

Мысли Вахрушева бились, нагоняли одна другую. Он почти не смотрел, да и не узнал бы, куда он едет. Он просто гнал вперед.

Ему вспомнилась Катя-продавщица, стало жалко ее, и он ужаснулся своей подлости, он даже подумал: а может быть, это выдумки, что она где-то живет припеваючи за полковником, может, это неправильный слух, а она все так же одна, ей трудно; может быть, она даже любит и ждет его… И куда девался ребенок? Был ли ребенок?

Полю все не было конца. Вернее, пашни кончились, а потянулась какая-то неведомая земля с редкими кустарниками, мелкими болотцами. То пахло снегом, то пахло снова весенней землей, то ветер доносил странный навозный дух.

Впереди, в длинном луче, запрыгали два зайца. Они прыгали не торопясь, а когда удалялись — садились и поджидали машину, но из луча не уходили, околдованные светом.

Вахрушев только не понимал — два ли зайца на самом деле, или у него двоилось в глазах. Когда однажды машина нырнула в балочку и трудно выкарабкалась из нее, зайцы исчезли. Да были ли они вообще?

Бульдозер стал проваливаться. Попалось вредное болото, свежее, лишь недавно затянувшееся. Впереди замаячило уродливое сухое дерево. Алексей держал на него, сознавая, что дерево должно обязательно стоять на твердом бугре. Он дал полный газ, машина тянула изо всех сил, но с каждым метром проваливалась все глубже.

Не доехав до дерева всего какой-нибудь дюжины метров, бульдозер сел. Мотор не проворачивал. Вахрушев выключил сцепление, обстоятельно, не торопясь, раскурил «Прибой», выбрав самую сохранившуюся папиросу.

«Нет, не ждет она, не любит и не думает обо мне», — подумал он.

Да кто же после такого любит! Наоборот.

Ему стало удивительно, как он раньше не понимал таких простых вещей. Если бы он понимал, он бы, наверное, струсил бросить девушку так нагло и просто. Он трусил, как бы кто не узнал эту историю. Какие пустяки! Сам-то он знал — вот что главное, и забыть об этом не удастся никогда.

Алексей попробовал раскачать машину вперед-назад, потом выглянул, чтобы разобраться, что случилось. Картина была невеселая. Бульдозер засел в трясине по самый двигатель, оттого казался неестественно низким. От попыток раскачаться он только прочнее увяз, развернулся наискось к бугру и накренился. Правая гусеница была абсолютно безнадежна.

— Выйти можно? — спросил доктор.

Алексей вспомнил о его существовании, и ему вдруг стало смешно.

— Можешь радировать «SOS»! — шутливо сказал он. — Полагаю, раньше лета не выберемся.

— Ну, я все-таки пойду, — деловито закопошился врач.

— Не надо, — попросил Вахрушев. — Давай держаться кучи, по одному хуже. Ты протри очки да погляди.

Доктор выглянул. Он поспешно вылез на гусеницу и еще раз осмотрелся.

Начинался рассвет. Клочьями плыл туман. Сколько видел глаз вокруг — были низины, залитые водой. Сплошная вода и вода, а они сидели на одном из вязких островов.

— Так. Приехали, — сказал Вахрушев, почесывая небритую щеку. — Добро, хоть дерево под боком. Будет на чем повеситься.

6

— Скажи, Шура, жена у тебя хорошая баба? — спросил Алексей.

— А какое тебе дело?

— Да нет, я так просто… — с огорчением пробормотал Алексей; ему хотелось, чтобы доктор отозвался о своей жене очень тепло, хорошо, и тогда он ему многое простил бы, и не только ему одному.

— Может быть, все же возможно вызвать трактор? — нервничая, спросил врач.

Вахрушев пожал плечами. «Да, люди перестанут грызть друг друга, — изумленно подумал он. — Они будут жить хорошо, будут жить долго, но не будет уже ни этого врача, ни меня, на этом болоте будет колоситься пшеница…»

— Сколько километров до Павлихи? — раздраженно спросил врач, перебивая его мысли.

— Откуда я знаю?

— Ну все-таки, десять, пятнадцать?

— Не дойдем, — сказал Вахрушев задумчиво. — Не дойдем… Жаль, что не дойдем.

— Хотя бы догадались болотные сапоги взять!

— А дети у вас есть? — спросил Алексей.

— Нет еще.

— Будут?

— Неуместный вопрос.

— Почему же неуместный? Я вот все хочу понять, чего вы из-за этой бабы так убиваетесь?

— Всякий человек должен убиваться.

— Вот то-то, что должен. Но зачем?

— Зачем, зачем!.. Хотя бы ради жизни.

— А жизнь зачем?

— Не знаю.

— Первый раз встречаю такого человека, как вы, — оказал Вахрушев. — А то все знают, да знают. И врут.

— Да вы прекратите эти разговоры или нет? — вспылил врач.

Вахрушев обиженно засопел, взялся за рычаги; машина взвыла, измученно забилась, задрожала, но только еще более наклонилась на правый бок.

Закончив эту демонстрацию, Вахрушев сбросил с себя тужурку, полез в ящик за инструментами. Он стал вынимать все, что могло хоть мало-мальски пригодиться: ключи, молоток, лопатку, какие-то железные пруты.

Врач не знал, что у бульдозера позади кабины имеется лебедка. На нее наматывается трос, которым поднимается нож. Осененный дерзкой идеей, Вахрушев решил отцепить трос от ножа, высвободить его из блоков, захлестнуть за дерево — и тогда при помощи лебедки машина вытащила бы сама себя.

— Так что вылезай-ка, ручки придется замарать, — грубо приказал он врачу.

И на этот раз паренек поспешно, даже слишком поспешно вышел из кабины.

Потом началась воина с тросом. Два человека долго и отчаянно бились над ним, пока наконец удалось отцепить и освободить его. Трос был в мазуте, поэтому оба перепачкались, как трубочисты.

До дерева едва-едва хватило, но не было проволоки, чтобы закрепить. Пошли в ход французские ключи, железные прутья, из которых Вахрушев соорудил хитроумное крепление.

Путешествуя по трясине на бугор и обратно, врач утопил правую калошу. Сколько ее ни искали, так и не нашли.

Вахрушев прогнал пассажира подальше от машины, а сам, весь мокрый и красный, полез в кабину включать лебедку.

Он включил, трос натянулся, дерево скрипнуло, и с него посыпалась труха.

— Господи! — весело взмолился Вахрушев. — Если ты, старый хрен, есть на свете, яви чудо, сделай, чтобы эта гнилуха выдержала!

Трос зазвенел, один из железных прутов дзенькнул, со свистом описал дугу и упал прямо в кусты. Дерево затрещало и рухнуло.

— Ну, значит, нет бога, — сказал Вахрушев.

Он совсем развеселился; он и не подумал сдаваться. Энергично кроя себя за то, что не взял топора, он маленькой тупой лопаткой обрубил ветки, отрубил верхушку дерева. Получилось корявое бревно. Врач устало сел на него, гляди, как Алексей работает. Вахрушев принялся рыть траншею по длине бревна.

— Здорово! — восхищенно сказал врач. — А вы физкультурой не занимались?

— У меня работенка — что твоя физкультура, — ответил Алексей. — Балет — а не работенка! Вот с нею, матушкой-землицей, все в основном и беседуем, у нас с ней давнишние счеты.

— Если бы вы ходили в секцию, из вас получился бы хороший гимнаст.

— Где там те секции!.. Вот на стройке я работал, там были секции, да я сам как-то не ходил… некогда.

— Давайте я вас сменю.

Вахрушев отдал врачу лопатку, а сам направился в кусты за хворостом. Удивительное было вокруг безмолвие — ни шорохов, ни птичьих голосов. Поэтому Вахрушев разговаривал сам с собой.

— Что вы говорите? — крикнул врач.

— Скорее сюда идите! — позвал Вахрушев. — Ведь что я нашел!

Недоумевая, врач пошел к нему с лопаткой в руке.

Среди кустов, на три четверти вросший в землю, темнел ржавый корпус танка, без башни, без гусениц. Бульдозерист и доктор обошли его молча, постучали по броне.

— Как это он затерялся, — удивился Вахрушев, — что и на лом не уперли. Это немецкий, вот, передок у них такой.

— Вероятно, утонул и не смогли вытащить?

— Этот утонет! У танков, брат, движки не то, что у нашего старика. Скорей всего подбили, и башню снесло.

— Хорошие моторы у танков?

— Ну! Золото, а не двигатели…