Месть - Нэнси Розенберг

— Доказательств нет, ваш доклад — чистая умозрительная спекуляция.

— Доказательства? — произнес Каннингхэм, зажег сигарету, затянулся и облокотился о стенку. — У человека пять пулевых ранений, а они говорят, что это была самозащита, потому что он угрожал им револьвером. Хорош револьвер: когда эксперты решили испытать его, то от первого же выстрела у этого, с позволения сказать, оружия, отвалился боек. Они сами подкинули эту пушку, и ты это хорошо знаешь.

Собеседник покачал головой и опустил глаза.

— Пусть все идет, как идет, Брюс.

— Слушай, Рутерфорд, этот парень, дилер, владел тремя прекрасными, новенькими девятимиллиметровыми «ругерами». К делу подшиты квитанции о покупке им оружия. Зачем же ему было таскать с собой старую рухлядь тридцать восьмого калибра, когда он шел на покупку зелья за двадцать кусков, имея целый арсенал превосходного оружия? Ответь мне на этот вопрос. Если сумеешь, то я согласен на то, чтобы все шло, как оно идет.

— История эта просто классика, как я это понимаю: Фрэнкс и Силвер нащупали контакт и сымитировали, что есть человек, который хочет продать травку. А этот мужик пришел с пушкой, чтобы, не заплатив ни цента, забрать товар. Классический конец карьеры торговца наркотиками. Все. Дело можно закрывать.

Каннингхэм посмотрел в глаза собеседнику и рявкнул:

— Ответь на мой вопрос!

— Мы же не можем сейчас связаться с конструкторами оружия, не правда ли? Тогда следующее, что я от тебя услышу, это то, что поскольку в спортивной куртке подозреваемого не обнаружено следов пистолета, то можно считать доказанным, что он не мог иметь при себе этой старой рухляди и, следовательно, он не винен, как девственница в дубовой роще. Оставь нас в покое, парень. Пусть все идет, как идет. Будем считать, что на свете стало одним торговцем наркотиками меньше, а значит, у нас поубавилось хлопот.

— Это точно, — с досадой произнес Каннингхэм и добавил: — Черт возьми, Рутерфорд, если уж на то пошло, то нам надо вооружиться автоматами, и в течение нескольких часов мы, пожалуй, полностью очистим весь город. Это будет совершенно новый подход к делу. — Он бросил сигарету на пол и тщательно растоптал окурок. Он оттолкнулся от стены и поправил галстук. — Отличная работенка. Теперь я знаю, где взять наличность, когда она мне понадобится. — Он повернулся и громко затопал по коридору.

— Эй, Брюс, — окликнул его Рутерфорд. — Я слышал, что вы наконец добились осуждения по делу об убийстве Оуэн. Ты проделал грандиозную работу.

Брюс, не оглядываясь, вышел на улицу. Гнев его утих. Одно только упоминание Оуэн оказывало на него успокаивающее действие, ему даже стало легче переварить тот факт, что двое его товарищей-полицейских были ничем не лучше, чем обычные уличные зеваки. Бывают все-таки и в его работе праздники. В такие моменты он чувствовал, что на самом деле может прорвать глухую завесу над этой страшной дырой ужасного мира, делая то, что должны делать хорошие люди — убирать с дороги людей плохих.

Дело Оуэн стало настоящей жемчужиной в его короне, в этом он не сомневался. Для него это был эпохальный случай, над которым он работал несколько лет. Бедная старая Этель Оуэн, думал он, возвращаясь на стоянку к своей машине. За три года ее тело так и не нашли, но он смог накопить нужные доказательства и добился осуждения за убийство второй степени. Произошло это всего несколько дней назад. Это первое дело об убийстве в графстве Вентура, которое удалось довести до конца, несмотря на отсутствие трупа. И сделал это именно он, Брюс Каннингхэм. Этим стоило гордиться, думал он, подходя к двери своей гаражной секции.

Он сел за руль, выглянул в окно и, посмотрев на небо, подумал, что, наверное, пойдет дождь. Здесь, в этих местах, он путал времена года; настолько они были похожи между собой, что нагоняло на него тоску. Кроме того, он панически боялся землетрясений. Если над головой пролетал самолет или рядом проезжал грузовик, если почва хотя бы слегка сотрясалась, Каннингхэм немедленно бросался к первому попавшемуся дверному проему, втискивая туда свое громоздкое тело. За свою жизнь он видел больше трупов, чем у него на руках и ногах было пальцев, десятки раз смотрел он в дула направленных на него стволов, но не выносил ощущения содрогавшейся под ногами земли. Из-за этого его дразнили все, включая жену и детей. Правда, его жена Шэрон утверждала, что он хочет уехать обратно в Омаху вовсе не из-за землетрясений. Ему надоели бесчисленные банды и бесконечное насилие и бессмысленность борьбы с тем и с другим. Иногда, ночами, он допоздна засиживался в столовой, когда жена и дети давно спали, стараясь разобраться с доходами семьи и свести концы с концами, раздумывая, стоило ли так мучиться на этой работе ради таких денег. На следующее утро он вставал и, выйдя на улицу, обнаруживал на мостовой тело ребенка, застреленного каким-то маньяком из проезжавшей мимо машины. Он начинал думать о том, что в один прекрасный день, возвращаясь с работы, он, упаси его от этого Господь, увидит тело собственного сына, застреленного по дороге в школу.

Выехав со стоянки, он направился к моргу, продолжая думать о деле Оуэн. Он с первого дня догадался, что Этель убил ее молодой смазливый дружок. В ее доме были найдены вещественные доказательства убийства: кровь и явные следы борьбы. Дружок немедленно уехал за границу, как только снял со счетов старухи Этель все деньги и продал ее новенький «кадиллак», подделав для этого ее подпись на квитанциях. Когда жюри присяжных вынесло вердикт о виновности, был ясный солнечный день, и Каннингхэму показалось, что Этель Оуэн улыбается ему с небес. Может, из-за таких вот случаев он и продолжал служить в полиции, думал он, останавливая машину на стоянке у морга.

Войдя внутрь, он показал свое служебное удостоверение, сказал, что ему нужен труп Эрнандеса, и в сопровождении высокого женоподобного лаборанта прошел в выложенную кафельной плиткой прозекторскую. Лаборант проверил имя на бирке, привязанной к большому пальцу ноги трупа (это было похоже на этикетку в универмаге) и оставил Каннингхэма наедине с телом, уйдя в угловую комнату, где он работал с какими-то бумагами. Стянув с трупа белую простыню, он убедился в том, что тело соответствует описанию более восьмидесяти процентов жертв и пятидесяти процентов подозреваемых в этом графстве: испанец, под тридцать лет (этому двадцать девять), сто пятьдесят фунтов веса, в прошлом осужден за преступление, связанное с насилием. Обернувшись, Каннингхэм убедился, что лаборант не видит его, и, достав из кармана пузырек с камфарой, смочил себе ноздри. Он был не против того, чтобы разглядывать трупы, но отказывался добровольно их нюхать.

Причина смерти очевидна: в середине груди, там, где когда-то было сердце, зияла огромная дыра. Отблеск от стальной поверхности стола сквозь эту дыру заставил его подумать, что там внутри что-то лежит. Он подошел ближе и наклонился, чтобы лучше рассмотреть рану. К нему подошел похожий на мумию женоподобный лаборант и прощебетал:

— Если вы хотите взглянуть на недостающие части, то они сложены в банку с формалином.

Каннингхэм неопределенно хмыкнул. Ему всегда было интересно, какая душевная болезнь заставляет людей искать работу среди трупов, особенно за ту зарплату, которую им платили в этом графстве. Самое странное то, что работники морга всегда веселы и беззаботны, казалось, что они вот-вот начнут насвистывать веселенькую мелодию или чего доброго запоют.

С первого раза он не полностью снял с трупа простыню, и она прикрывала правую верхнюю часть тела. Теперь он рывком сдернул ее, обнажив правое плечо. Причина того, что простыня зацепилась, стала очевидной: рука висела в суставе на остатках сухожилия. На ум Каннингхэму пришло слово «сверхубийство».

— Жидкости тела уже проанализированы? — спросил он лаборанта.

— Сейчас посмотрим, — ответил тот, заглянув в свои бумаги. — Еще не полностью, но, кажется, содержание алкоголя не превышает ноль семь промилле, а наркотики в крови не обнаружены. Дайте нам передохнуть. Этот визитер поступил к нам только сегодня утром, а у нас и без него клиентов хватает. Мы и так регистрируем гораздо больше трупов, чем успеваем исследовать.

— Прекрасно, — без улыбки констатировал Каннингхэм. — Черт, по закону этого парня нельзя даже считать пьяным.

Сказав это, он вспомнил, что преступление было совершено сегодня рано утром. Он достал из кармана пиджака магнитофон и стал перечислять в микрофон видимые телесные повреждения. Закончив, он нажал кнопку «стоп» и снова прикрыл труп простыней. Он увидел все, что должен был увидеть. По дороге назад он сложил губы гузкой и почмокал на прощание лаборанту.

— Пошел я подальше от вашего залежалого товара, сладкий ты мой.

Усевшись в машину, он связался с диспетчерской.

— Шесть-пять-четыре, станция один, — сказал он.