На волоске - Лиза Сивен

Когда я привожу ее в действие, мониторы корабля гаснут; наши аватары разлетаются по кабине в невесомости. Но другие корабли тоже перестают стрелять.

Через несколько минут огромное чрево «Скайдаста» открывает свой грузовой отсек, и причальный крюк протыкает наш корпус, чтобы затащить нас внутрь. Но это уже не имеет значения. С «Галактикой» можно попрощаться.

— Извините, но мне пора, — объявляет Обливион. — Заканчивайте без меня. Хорошо вам провести праздники!

— С меня тоже хватит, — тут же вставляет Ник. — Мне еще вещи собирать, у меня самолет рано утром… Ну, счастливого Рождества, клоуны!

И бросает меня и Алиошу наедине с этой заварухой. Ник как он есть. Алиоша тоже не горит желанием брать вражеские корабли на абордаж.

— Предлагаю спрятать корабль, как мы и собирались, — говорит она. — Не вижу смысла рисковать сегодня еще больше.

— Абсолютно согласен. У меня тоже есть дела… Скажи, тебе не показалось, что они пытались скорее размазать нас, чем напасть и ограбить?

— Все может быть. Обсудим это с остальными после праздников.

Глава 20

Проспать почти шестьсот километров с открытым ртом, прижавшись щекой к холодному окну и кое-как уместив ноги под передним сиденьем… Мне, мягко скажем, не терпелось поскорее добраться до места. Манон часа два играла в «Марио», мешая мне спокойно дрыхнуть бесконечным потоком своих комментариев, которыми она сопровождала каждое свое действие. К счастью, мама не выдержала и отобрала у нее приставку, чтобы папа ни во что не врезался.

Нам все же удается в целости и сохранности добраться до нашего домика: это старое здание видело ремонт последний раз лет двадцать назад. Со стенами толщиной в пятьдесят сантиметров с 4G можно попрощаться — только бы на «Скайдасте» ничего не случилось. Маленькие окна скудно освещают спальни, которые будто когда-то были одним большим чердаком, но в гостиной уютнее некуда благодаря ворсистым коврикам и креслам с бархатной обивкой, которые стоят возле печи. Сразу за ней — панорамное окно, выходящее на живую изгородь и колодец, который мама фотографирует со всех возможных ракурсов для своих «фолловеров». Греясь под скупыми лучами бледного зимнего солнца, я полной грудью вдыхаю влажный воздух, щедро сдобренный деревенскими запахами: наконец-то, вот он, долгожданный отдых! Я смотрю, как птицы дерутся за зерна в кормушке, пока владелец домика объясняет отцу, как разводить огонь. Манон садится на качели и зовет меня, чтобы я ее раскачал, и я охотно уступаю ее капризу, хотя она давно умеет делать все сама.

Потом мама объявляет мобилизацию войск, чтобы быстро выгрузить все из багажника.

— Скажи, — невзначай интересуется Андреа, бросая мне сумку. — Дядя Стефан серьезно влип или?..

— Из-за подарка? Еще как.

Это не дает покоя всем, кроме мамы, потому что она еще не знает о разочаровании, которое ее ждет. GPS заводит нас в лабиринт проселочных дорог, пока мы отчаянно ищем булочную. Такой же потерянный, как мы, велосипедист наконец называет нам то место, где он купил хлеб утром, спасая тем самым наш пикник. Мы выруливаем к Долине без возврата[4] к двум часам пополудни, изголодавшиеся, но с багетами для сэндвичей.

— Чего мы ждем? — канючит Манон, стоя рядом с машиной. — Я хочу есть!

И Пукито не единственная, кто умирает с голоду. Я мог бы съесть целого быка. Мама осторожно тянет время:

— Мы поедим в лесу, милая, потерпи еще пять минуточек.

— Не станете же вы устраивать пикник на парковке! — восклицает папа. — Ну-ка посмотрите сюда.

Он отыскал где-то длинную палку, а потом, оглаживая рукой бороду со странным блеском в глазах, ударил своим посохом в землю и крикнул:

— Вы не пройдете!

Из-за дождя дороги, усеянные опавшими листьями, развезло. На поляне в память о пожаре стоит золотое дерево, окруженное высокими каменными скульптурами в виде обгоревших стволов. Мама встает перед деревом, и я специально фотографирую ее так, чтобы казалось, что золотые ветви — это ее рога, пока Манон карабкается на каменный карниз, нависающий над Зеркалом фей[5]. В озерной глади отражаются небеса и силуэты берез… Но все, что меня волнует, — это сумка с едой. Я замечаю всю прелесть этого мирного уголка уже позже, когда мои челюсти принимаются за работу. Андреа с сэндвичем в руке задумчиво сидит на камне, и ее грустный вид глубоко ранит меня.

— Ты не знаешь, почему она такая несчастная? — вдруг спрашивает у меня Манон.

С высоты своих десяти лет она еще не понимает всей серьезности того, о чем говорит. У нашей кузины более чем достаточно причин ходить как в воду опущенной: бывшая, родители… Еще и проблемы с деньгами.

— Магия Рождества.

Мой ответ оставляет ее в замешательстве, и она вприпрыжку уходит к маме, которая фотографирует, как мы едим. Замечание Манон не выходит у меня из головы; само собой, в Рождество отсутствие родителей давит на Андреа еще больше, чем обычно. Она была для них единственным и любимым ребенком, восьмым чудом света. Ей всегда, сколько я себя помню, доставались самые большие подарки, даже когда мы были совсем маленькими. Я часто завидовал ей из-за крутых игрушек, путешествий по всему миру и легкости, с которой она получала все, чего бы ни пожелала… Ей всегда все удавалось, и она все еще идет к своей мечте стать архитектором, несмотря на все те трудности, которые ей сейчас приходится преодолевать. Я готов поспорить, что ее родители думали, будто без их поддержки она ничего не добьется. И ошиблись по всем пунктам!

В Броселианде так и тянет предаваться мечтам или меланхоличным думам. Бахрома тумана, которая стелется у подножия облетевших деревьев, полнится мелодичным журчанием ручейков. Ветер раскачивает кроны, и ветви шумят и сталкиваются у нас над головами. С них изредка срываются последние листья, и эта крошечная деталь чарует не меньше, чем плеск воды в маленьких канавках.

Андреа первая углубляется в лес по узкой тропинке. Мои родители идут рука об руку. А я сломя голову несусь за своей сестрой каждый раз, когда ей приходит в голову забраться на очередной камень. Пытаясь ее догнать, я вспоминаю, как же здорово перескакивать с камня на камень. А она заливается смехом, как будто ей снова пять.

Запыхавшись, мы останавливаемся у могилы Мерлина. Перед нами простирается лес, полный коричневого, красного и золотого. Ни следа цивилизации. Мы забываем об остальных и остаемся одни в этом бескрайнем лесу. Пукито жмется ко мне. Сегодня я просто-напросто ее старший брат, и никто другой.

— Магический маятник?

Отец в восторге от своей находки. В магазинчике леса Пемпон, куда ему удалось заманить всех нас,