О смелых и отважных - Александр Власов

— И зачем только кладбища в городе устраивают? — произнес он, забыв про водителя.

Но тот услышал и, почувствовав в голосе мальчишки затаенную тоску, неумело пошутил:

— А где жить мертвым?

— Везли бы подальше…

— Ты, видать, никого из близких не хоронил?

— Хоронил.

И Глебка вдруг отчетливо увидел белый крест над могилой матери на Охте и красную звезду над холмиком отца под Узловой. Услышал прощальный салют. И, точно эхо того салюта, из глубины Лавры донесся третий выстрел.

Глебка вздрогнул, зажмурился. Ему подумалось, что эта пуля могла попасть в Дубка. Чтобы отогнать дурную мысль, он сильно дернул за брусья. Ворота железно брякнули, как листья металлического венка.

— Пойдем! — воскликнул он и схватил водителя за рукав.

— Куда?

— Да к ним! Бой же идет!

— Это не бой… Постреливают — мазуриков из нор выкуривают, — спокойно ответил водитель.

Так они простояли часа два, пока не послышались голоса и шаги.

Глебка сразу узнал Дубка. Матрос шел впереди. За ним в кольце патрульных вели бандитов со связанными за спиной руками. Потом тяжело шагали матросы с мешками муки. Двое вели раненого. Мужчина в очках и Глаша замыкали колонну.

— Глебушка! — крикнула она. — Как нога?… Перебинтовать ее надо потуже! Я чичас!…

Только под утро привел Дубок Глашу и Глебку на свою холостяцкую квартиру. На буржуйке вскипятили чай. Глаша нарезала тонкие лепестки хлеба и крохотные кусочки селедки. Это был весь запас, который хранился у матроса в кухонном столе.

Отпив глоток горячего чаю, Дубок сказал:

— Приказ найти Юрия отменяется. Это дело вам не по зубам. Другие займутся… Жилье ваше с сегодняшнего дня здесь. Рядом школу ремонтируют — помогать будете… Но с тебя вина за Юрия не снимается!

Матрос взглянул на Глебку и надолго замолчал после своей непривычно длинной речи.

ДВЕ ОПЕРАЦИИ

Юрию не спалось. Он слышал, как часы пробили и двенадцать, и час, а сон не приходил. Все эти дни какая-то неясная тревога по капельке накапливалась в сердце. Он почувствовал ее первый раз, когда Бессонов подробно расспросил про всех знакомых Юрию художников. Особенно интересовался карлик теми, у кого Юрий бывал дома: адрес, сколько человек в семье, как расположена квартира, какая в ней обстановка, есть ли там картины. Бессонов объяснил, что все эти сведенья нужны ЧК, чтобы скорее удалось освободить отца и мать.

Сначала Юрий не увидел в вопросах карлика ничего подозрительного. Он думал, что чекисты побывают у названных им художников, расспросят про папу с мамой и, конечно, ничего плохого про них не услышат. Но зачем знать Бессонову, как обставлены квартиры и есть ли там картины? Уж не собирается ли он конфисковать их?

Это была первая тревожная капелька, а потом их стало больше. Юрий почувствовал фальшивые нотки во взаимоотношениях чекистов. В чем это выражалось, он не уловил. Просто чувствовал, и все.

Лежал Юрий в постели с открытыми глазами и слушал холодное тиканье часов. В доме больше никого не было. Вокруг дома — тоже. Эта деревянная, деревенского типа избенка стояла на отшибе в глухой части Обводного канала.

Уходя, Бессонов всегда запирал дверь снаружи, а возвращаясь, никого с собой не приводил. Пока его не было, никто ни разу не стукнул ни в дверь, ни в низенькие окна с двойными рамами. Чтобы Юрий не скучал, Бессонов принес ему несколько книг по искусству и сказал, что эксперту они пригодятся. Сам же карлик был поразительным профаном. Он любил неуместно произносить слово «Ренессанс», а передвижников называл подвижниками. Этими двумя словами исчерпывались все его познания в искусстве, что тоже казалось Юрию подозрительным.

Он понимал, что чекистам совсем не обязательно во всех тонкостях разбираться в искусстве. Но у Бессонова и его подчиненных было пугающее отсутствие всяких знаний. По сравнению с ними Юрий казался профессионалом, хотя и его знания были весьма поверхностные. И это тоже настораживало. Разве чекисты не могут найти в Петрограде настоящего эксперта?

Много вопросов задавал себе Юрий и ни на один не находил ответа. И вспоминал он многое: и Таракановку, и Глашу, и Дубка. Но об одном человеке он старался не думать — о Глебке…

В третьем часу ночи Юрий почувствовал, что глаза у него начинают, наконец, слипаться. Он осторожно, чтобы не отпугнуть сон, повернулся на правый бок. С улицы донесся скрежет. Была оттепель. На мостовой в проталинах обнажился булыжник, и сани задевали за камни полозьями. Этот скрежет приближался к дому. В такой поздний час мог приехать только Бессонов.

Карлик в ту ночь был такой же, как всегда, словно ничего с ним не произошло. Он похвалил Юрия за то, что тот так чутко, по-чекистски, спит, и приказал одеваться.

— Сегодня у нас две операции, — сказал он. — Потом у тебя будет большая работа. А к тому времени, я думаю, отец и мать уже вернутся домой. Я проконтролировал: ордер на старую квартиру им выписан.

— Вы правду говорите? — дрогнувшим голосом спросил Юрий.

У него не было прежнего доверия к карлику, но в эту новость ему так хотелось поверить, что он постарался заглушить в себе сомнения.

— Ничего не сказать — это я могу, — веско заявил Бессонов. — Но если говорю, то только правду!

И опять у Юрия потеплело на душе. Он быстро оделся и доложил:

— Я готов.

Карлик сунул в круглую печку какие-то тряпки и бумаги, открыл вьюшку и поджег. В топке завыло. Бессонов тщательно перемешал кочергой горящий хлам, и они вышли на улицу. В санях на прежних местах сидели два матроса. А вместо чекиста, похожего на Ленского, Юрий увидел женщину в меховом пальто.

— Добрый день! — по привычке произнес он.

Ответила только женщина.

— Ночь, да и то не добрая! — сказала она, оглянувшись.

— Нервы! Нервы! — предостерегающе проскрипел карлик и спросил у Юрия: — А ты чему удивляешься?

Юрий действительно был ошеломлен. Когда женщина оглянулась, он узнал в ней чекиста, похожего на Ленского.

— Нам и не так приходится наряжаться, — пояснил Бессонов и подтолкнул мальчишку к саням.

— Кто же вы? — не сдержал любопытства Юрий. — Мужчина или женщина?

— А вот это не важно! — поспешил проскрипеть карлик.

— Кому как! — игриво, но невесело возразила Графинька.

Сани прежней дорогой доехали до спуска на лед Обводного канала.

— Выдержит? — спросил Бессонов.

— Здесь еще ничего, а на Неве много промоин, — ответил матрос, правивший лошадью. — Дня через три тронуться может.

— Лед? — спросил Юрий.

— Ты сегодня слишком разговорчив, — недовольно проскрипел карлик, и после этого замечания долго никто не произносил ни слова.

Ехали около часа. Обводный канал давно остался позади. Сворачивали то влево, то вправо, а остановились у красивого трехэтажного здания с высокими застекленными дверями и широкими окнами.

Поднятый с постели председатель домкома не сразу понял, к кому пожаловали ночные гости, а когда разобрался, уважительным шепотком предупредил:

— Он хоть и царский, но профессор! Хирург по животам. А в брюхе что сейчас, что при царе — требуха единая! Может, он сгодится и нам? Может, не стоит забижать?

Матрос не расслышал последнее слово и грубо ответил:

— Забирать не будем! Обыск!

Председатель домкома благоразумно решил с чекистами не спорить и послушно повел их в профессорскую квартиру.

Хирург еще не ложился или уже встал, потому что дверь он открыл сам, и никаких следов сна на его лице не было. Юрий увидел очень высокого, старого, но совсем еще крепкого человека. Длинные сильные пальцы сжимали яркую керосиновую лампу — кобру, которая свернулась в кольцо и угрожающе подняла раздутую голову. В раскрытую пасть вставлялось стекло.

Вопросительно шевельнув похожими на крылья бровями, он произнес:

— Ну-с?

Матрос без обычной напористости подал ему ордер на обыск. Хирург отставил бумажку на вытянутую руку и прочитал текст.

— Вы не ошиблись?

— Фамилия ваша? — в свою очередь спросил Бессонов.

Хирург наклонил голову, рассмотрел карлика и ответил:

— Моя.

— Значит? — вопросительно произнес Бессонов.

— Значит — ко мне.

— Логично! — улыбнулся карлик.

— Не все логично, но… проходите, пожалуйста.

В богатой прихожей хирург поставил лампу на инкрустированный столик.

— Прошу вас подождать. — Он указал на широкий кожаный диван. — Всего одну минуту… Я хочу показать вам документ.

— Никаких… — начал было матрос.

Бессонов остановил его и сказал:

— Пожалуйста.

Хирург вернулся очень быстро. В одной руке он все еще держал ордер на обыск, в другой — какую-то свою бумагу. Оба документа он положил на стол в круг света от лампы, разгладил и, обращаясь к Бессонову, развел руками: