Копельвер. Часть I (СИ) - Карабалаев Сергей

— Я и сам хотел вмешаться, — признался старик. — Но ты шустрее меня оказался.

Поверженный Уульмов противник застонал и с трудом поднял голову.

— Убирайся прочь! — прошипел Уульме, поудобнее перехватив палку.

— Уберется. — заверил его старик и, схватив за плечо, поволок в дом.

И только сейчас, когда Уульме неосторожно наступил на порог, он вспомнил о больной ноге и, едва не охнув, присел на скамью.

— У тебя кровь, — заметил старик, вытаращив глаза. — Ты ранен!

— Это не он, — ответил Уульме, кивнув на дверь, за которой остался лежать побирашка.

— Пойдем, — решительно сказал старик. — У меня есть кое-что в моей сумке. Кровь остановит зараз!

Он стал бодро подниматься наверх, в свою комнату, а Уульме поплелся следом.

— Садись, — приказал старик. — Сейчас мы тебя заштопаем. Как новый будешь.

Он вытащил из-под кровати маленький сундучок и принялся перебирать мешочки и склянки.

— Я здесь недавно. Только, можно сказать, и приехал. Как видишь, без охраны. А зря! Охранник мне нужен. В Опелейхе, ежели ты не обвешан с ног и до головы оружием, делать нечего. — продолжал старик, то и дело поглядывая на Уульме и хитро ему улыбаясь. — И только я решил с самого утра поискать себе телохранителя, как услыхал на улице шум, а потом и тебя увидал, как ты, с голыми руками, бросился на того упыря!

— Он здоровый, как боров! — воскликнул Уульме. — На таком пахать можно, в плуг, вместо коня, впрягать! А он ползает ночью по улицам и отбирает у нищих старух кусок хлеба!

— Вот-вот. — согласился старик. Он, наконец, нашел нужный ему порошок и теперь размешивал его с водой в маленькой деревянной ступе. — Постыдился б!

Уульме был с ним согласен.

— Так о чем это я? — напомнил сам себе говорливый Уульмов знакомец. — Мне нужен охранник, а ты, вроде как, не из пугливых. Пойдешь ко мне на службу?

— Пойду! — не раздумывая, согласился Уульме.

— Сталливан, — представился старик. — Сталливан Кевераев.

— Уульме, — пожал протянутую руку юноша.

Сталливан удовлетворился и таким ответом.

— Положи ногу вот сюда. А сам возьми что-нибудь в зубы.

Уульме послушно закусил рукав от рубахи. А Сталливан ловко намазал открытую рану коричневой кашей, заложил чистой тряпочкой и туго перетянул широкой бумажной лентой.

— Три дня и как новый будешь! — пообещал он Уульме.

А тот, одурев от боли, сумел лишь кивнуть.

Уульме встал. Он и сам не мог объяснить, почему его сразу потянуло к этому странному болтливому старику. Он доверился ему, словно другу, которого знал тысячу лет.

— Сталливан. — вслух сказал Уульме на оннарском, укладывая шкатулку обратно в сундук. — Где бы ты ни был, а я помню о тебе.

Вида чистил коня — большого рыжего жеребца по кличке Ветерок. Такое имя коню дали будто бы в шутку, так как он был медлителен и ленив, и больше всего на свете любил сладкие яблоки и душистое сено. У Мелесгарда было сколько угодно слуг и конюших, но и он сам, и Вида с Трикке и седлали и чистили своих лошадей.

Пряный запах опилок и лошадиного пота, курлыканье голубей где-то под крышей, мерное сопение других обитателей конюшни — от всего веяло незыблемостью и крепостью. Вида любил проводить время здесь, до блеска начищая шкуру Ветерка, заплетая ему причудливые косы, а то и ведя с ним долгие беседы.

— Перестань же егозить! — хлопнул Вида коня по наливному гладкому боку, когда тот заплясал на месте и чуть не наступил Виде на ногу.

Ветерок прижал уши и фыркнул. Коню было уже шесть лет, а Виде семнадцать, но они были неразлучными друзьями, пусть Ветерок и не всегда показывал свою любовь к молодому хозяину. Вот и сейчас он сердито раздувал ноздри, косил черным глазом и бил копытом, всем своим видом показывая, как он относится к таким вольностям, как неуважительная и возмутительная чистка ушей.

Двери в конюшню скрипнули, и маленький пострелёнок-посыльный просунул внутрь голову:

— Господин Вида! — позвал он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я здесь! — отозвался Вида.

Слуга змейкой юркнул в щель и вприпрыжку подбежал к Виде, вызвав этим еще большее неудовольствие Ветерка.

— Господин Вида! — выдохнул он, протягивая ладонь, чтобы пощупать Ветерка за мягкий влажный нос. — Господин Мелесгард приказал мне найти тебя сей же миг и передать, чтобы ты, бросив все иные дела да заботы, бежал к нему со всех ног! Господин Ванора и господин Иверди только что отбыли из Угомлика!

Вида отбросил скребницу и щетку и выпрямился. Сердце его на миг остановилось.

— Выборы? — спросил он. Охотники давно должны были выбрать главного обходчего, и Вида уже начинал злиться за их нерасторопность.

Лицо мальчишки просияло.

— Я краем уха услыхал, что они так долго и выбирали, ибо выбрать не могли: с одной стороны ты, господин, а с другой — господин Хольме, с третьей — господин Баса, а с четвертой — господин Грозей. Одни говорили, что господин Баса самый опытный и старый, достойнее всех. Другие, что господин Хольме, хоть и благородных кровей, а лес знает, как свою ладонь, третьи, дескать, что господин Грозей должон быть. Господин Ванора и господин Икен из деревни Шонери долготь судили да рядили, даже поссорились, говорят. Господин Икен за господина Грозея горой стоял, а господин Ванора за тебя…

— Так что ж решили? — выкрикнул Вида, не в силах больше ждать, пока мальчишка закончит свои объяснения. — Кого избрали-то?

Мальчик скосил глаза. За добрые вести в Северном Оннаре полагался подарок, и чем щедрее, тем лучше.

— Я бы сказал… — протянул слуга, чем окончательно вывел Виду из себя. — Но что-то не хочется.

— Золотой подарю! — пообещал Вида, изо всех сил борясь с желанием вытрясти ответ из хитрого мальчишки.

— Господин Мелесгард пир вот-вот начнет. Его среднего сына Виду — тебя, господин, стало быть — избрали главным обходчим на этот год! — торжественно объявил мальчик.

— Ты уверен? Точно не перепутал? Точно меня, а не Грозея?

— Точно, господин. Господин Ванора ясно сказал — лучше господина Виды и нет обходчего!

Не считай Вида себя взрослым и сдержанным мужчиной, он бы запрыгал, заголосил, заплясал на месте от радости. Много месяцев он не находил себе места от волнения, страшась и одновременно предвкушая решение совета обходчих. И вот этот день настал — лучший в его жизни!

— Дочисти коня, — сказал он мальчишке и, не дожидаясь, пока тот справится с задвижкой, побежал в замок.

Он бежал во весь дух, все еще не до конца веря в собственное везенье. А что, если дурак-посыльный ошибся? Или, хуже того, решил его разыграть?

Уже подбегая к замку, Вида заметил отъезжающих охотников. Не обращая внимания на слуг и крестьян, сновавших по двору, он вбежал вовнутрь, одолел высокую крутую лестницу и длинный крытый переход, и оказался в Круглой зале — самом нарядном и богато убранном месте в Угомлике. Не только Мелесгард, но и Зора, Ойка и Трикке ждали его там.

— Вижу по твоим глазам, что ты уже знаешь, какие вести принесли охотники? — спросил Мелесгард, не в силах скрыть радость и гордость за сына.

— Я слышал, — едва отдышавшись, начал Вида, — что Ванора… Они все выбрали меня…

— Так и есть, — подтвердила Зора. И последние сомнения сгорели в сердце Виды, кричащем от счастья.

— Поздравляю, брат! — крикнул Трикке и повис на шее у Виды. — Я с самого начала знал, что выберут тебя! С самого первого дня!

А Ойка, не решаясь повторить смелый поступок Трикке, лишь сжала горячую Видину ладонь. Она тоже всегда знала, что именно Виде выпадет честь вести охотников в лес. Кому же еще, как не ему?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мелесгард, дождавшись, когда Трикке отлипнет от Виды, крепко обнял сына, так, как обнимают мужчин, а не мальчиков.

— Никогда я не гордился тобой больше, чем сегодня! — сказал он.

— Я не подведу охотников, не оплошаю, — пообещал Вида. — Клянусь!

Поклонившись всем сразу, он выбежал вон из залы. Еще нужно было успеть к Игенау, его лучшему другу, который тоже пойдет с ним в обход. Сначала Вида решил, что, окрыленный такими замечательными вестями, он ветром долетит до домика на опушке, но потом понял, что верхом доберется все-таки быстрее. Малыш-посыльный не выполнил приказа своего юного господина и так и оставил Ветерка — наполовину блестящего, наполовину серого от спекшегося пота, но Вида не злился на него. В такой день он простил бы любое прегрешение, любую оплошность!