Шестая загадка - Яир Лапид

сколько?

Дальнейшее походило на то, как если бы панда нырнула в бассейн и вдруг обнаружила, что в него забыли налить воду. Голубые глаза рабби подернулись льдом.

– Семь с половиной тысяч. И вы получите лучший участок на этом кладбище.

– У меня с собой только пять тысяч. Можно принести остальное перед погребением?

– Это не совсем удобно. Лучше прямо сейчас съездите за деньгами.

– Вы принимаете фантики от «Монополии»?

– Что-что?

Я сунул руку под рубашку и извлек оттуда микрофон. Потом привстал, достал из заднего кармана включенный магнитофон и выложил все это хозяйство на стол. Он оглядел его, поднял глаза на меня и за долю секунды все понял. Я не раз наблюдал у преступников похожую реакцию: подсознательно они все время ждут, что их схватят за руку, и в тот момент, когда это случается, испытывают нечто похожее на дежавю.

– Вы из полиции?

– Я частный детектив. Но много лет проработал в полиции и до сих пор иногда с ними сотрудничаю. Они будут счастливы получить эту кассету.

– Что я должен сделать, чтобы вы отдали ее мне?

Я объяснил.

Он посмотрел на меня и начал, как автомат, повторять: «Нет, нет, нет». Я встал, и тут он, как антипод первого автомата, забормотал: «Да, да, да». Убедившись, что его сопротивление полностью сломлено, я снова сел, и мы обсудили все детали. Как мужчина с мужчиной, как он и предлагал. Когда все было оговорено, он протянул руку к кассете, но я опередил его и сунул кассету в карман. Его кукольная лапка повисла в воздухе, и после короткого колебания он протянул ее мне для рукопожатия. Я принял ее, но вдруг, вспомнив о настоящих родителях Рани Шарона, принялся сжимать его руку и сжимал ее все сильнее, до тех пор, пока его рот не раскрылся в крике. Тогда я вплотную приблизил к нему лицо и прошептал:

– Если закричите и сюда кто-нибудь войдет, мне придется объяснить, что я здесь делаю.

Я стискивал его ладонь, пока его лоб не покрылся холодной испариной и я не услышал, как хрустнули кости. Только тогда я ослабил хватку. Он отпрянул от меня, держась за покалеченную руку. Я поднялся и направился к двери. На пороге я в последний раз обернулся:

– Если не возникнет осложнений, сегодня ночью получите кассету.

Я вышел из здания и на минуту остановился на бетонном крыльце, чтобы хоть немного привыкнуть к жаре. Чуть поодаль сидели двое мужчин в шортах. Между ног у них стояло по синему ведру с цветами. За ними виднелся киоск с мороженым и прохладительными напитками. На мгновение меня возмутило все это мелкое предпринимательство на фоне смерти, но я тут же почувствовал укол совести. Людям ведь надо как-то жить. Чтобы компенсировать свои недобрые мысли, я купил в киоске шоколадное мороженое и по пути к машине съел его, убеждая себя, что организму для сохранения минимальной бдительности необходим сахар.

16

Среда, 8 августа 2001, полдень

Меньше чем через час я вместе со своей бдительностью сидел напротив Жаки в кафе «Шалом» на площади у мэрии, которую никак не мог привыкнуть называть площадью Рабина.

– Мне понадобится машина скорой помощи.

– Скорой помощи?

– Сегодня ночью.

– Сегодня ночью?

– Может, хватит за мной повторять?

Пяти минут разговора с ним хватало, чтобы заразиться его манерой: он выдавал очередь коротких фраз с неожиданными паузами на размышление. В первую нашу встречу нас разделяли прутья решетки диаметром в 24 миллиметра, окрашенные в синий цвет. Это было в обезьяннике полицейского участка Яффы, на коричневых стенах которого красовались арестантские перлы типа: «Шлюха подзаборная, хочу тебя трахнуть». Я был двадцатишестилетним полицейским, оставленным на внеочередное дежурство, а он – двадцатидвухлетним подозреваемым в краже со взломом, громко требовавшим своего адвоката. Я удивился: откуда у парня его возраста «свой» адвокат. Он окинул меня бесстрастным взглядом: «Должен же кто-то присматривать за моим бухгалтером». В конце концов выяснилось, что никакого адвоката у него нет, но я уже принес нам два стакана крепчайшего черного кофе, и Жаки ни с того ни с сего принялся рассказывать мне о своем отце.

Отец Жаки работал таможенным экспертом. Низенький худощавый тунисец, он каждый день ездил из Яффы в Ашдод оценивать стоимость ввозимых в страну товаров. На его зарплату жили шесть человек. Он сам, Жаки, его мать и две сестры, а также бабушка, которая перебралась к ним после смерти дедушки, потому что государство лишило ее дешевой муниципальной квартиры. Жили они очень бедно, и большую часть своего детства Жаки провел на лестничной площадке, вставив в выключатель лампы с таймером спичку, чтобы не играть в темноте. В 14 лет он бросил школу и пошел продавать альбомы с наклейками «Этот удивительный мир». Через месяц он взял ручку и бумагу, произвел подсчеты и выяснил, что его заработок вдвое больше отцовского. Тогда он сел на автобус и с двумя пересадками отправился в Ашдод. У него созрел план. Его отец уволится, получит компенсацию, и они вместе откроют компанию по продаже альбомов и наклеек. В результате – при любом раскладе – доходы семьи резко возрастут.

Увидев Жаки у себя в кабинете, его отец очень удивился и велел ему посидеть в сторонке, пока он не закончит со срочными делами. Жаки примостился на полу в уголке и еще раз проверил свои выкладки. В это время в комнату зашел отцовский начальник – выпускник университета двадцати девяти лет от роду. Он взял у отца бумаги, сел на стул и начал их проверять. Напротив стула, на котором сидел начальник, было окно. Ему в глаза, мешая читать, бил солнечный свет. Через несколько минут это ему надоело. «Встань, Рафаэль, – приказал он отцу Жаки, – а то мне солнце в глаза светит». Рафаэль послушно встал и поменялся с ним местами. Так он и сидел, положив руки на колени и безостановочно моргая, вынужденный вместо парня на тридцать лет моложе себя терпеть слепящий свет солнца. По лбу у него катились крупные капли пота. Когда начальник дочитал бумаги и ушел, отец спросил у Жаки, зачем он пришел. «Просто так, – ответил тот. – Соскучился».

Гораздо позже я узнал, что был единственным человеком, с кем Жаки поделился этой историей. Ему было стыдно не за отца, а за себя. Он чувствовал, что предал его, не предложив сменить работу.

– Ты только зря заморочил бы ему голову, – возразил я. – Не каждому дано заниматься бизнесом. Многие люди слишком боятся независимости.

Жаки кивнул, но выражение упрямства с его лица не исчезло:

– Он