Пророк во фраке. Русская миссия Теодора Герцля - Геннадий Ефимович Каган

и поблагодарить ее за неоценимые усилия. Но Герцлю предстояла еще одна встреча, которой он с самого начала придавал далеко не второстепенное значение, — встреча с действительным статским советником Николаем Генриховичем Гарт-вигом, начальником азиатского департамента Министерства иностранных дел и президентом императорского Русско-Палестинского общества.

Герцль подъехал к департаменту и попросил доложить о своем прибытии. Здесь его заставили ждать. В своем дневнике он описывает встречу с Гартвигом такими словами:

"В приемной, которая вместе с тем была и библиотекой, я изучал здешнее собрание книг, в высшей степени примечательное, мне даже трудно сравнить его с чем-нибудь... По-русски большебородый лысый господин среднего роста и тучной комплекции, одетый в светлый летний костюм, прошел через залу, держа под мышкой стопку бумаг. Испытующе посмотрел на меня, целиком захваченного книгами из его библиотеки.

Меня позвали в кабинет, и я понял, что это и есть Гартвиг.

Кратко (мне доводилось заниматься этим едва ли не в десятый раз) я изложил суть своего дела. Гартвиг дипломатично повел себя так, словно слышит все это впервые. Естественно, я сообщил ему, что Плеве пообещал мне, согласовав это обещание с императором, посредничество российского правительства в переговорах с турецким султаном.

Тут он задышал дружелюбнее... И сообщил мне, в свою очередь, что господин Жоне, русский посол в Берне, к настоящему времени уже удалившийся в мир иной, изучил, изнывая в швейцарской столице от безделья, сионистское движение и представил в министерство подробный доклад на эту тему. В Министерстве иностранных дел к нашим идеям отнеслись с симпатией, однако, поскольку высочайшей отмашки не последовало, дело просто-напросто зависло. Конечно, он, Гартвиг, наслышан о базельских конгрессах...

И ему хотелось бы получить отчет о предстоящем конгрессе, с тем чтобы положить его на стол министру. Я пообещал представить такой отчет в течение двух недель. А Гартвиг выразил готовность выяснить у русского посла в Константинополе Соловьева, что еще можно предпринять в общих интересах.

На этом мы и простились. Я попросил его с неизменной благожелательностью относиться к нашему делу, и он заверил меня, что именно так и будет”.

Разумеется, для Герцля эта беседа представляла интерес только в плане обмена информацией и никак не более того, но он был рад уже тому, что она вообще имела место. А готовность Гарт-вига связаться с русским послом в Константинополе тоже до некоторой степени обнадеживала.

Но уже через полтора часа обещания господина Гартвига потеряли какой бы то ни было практический смысл.

В гостиничном вестибюле Герцля дожидался генерал в отставке Киреев из Павловска. И прибыл он не только затем, чтобы попрощаться. После того как Герцль с Киреевым присели за столик и генерал налил из хрустального графина, поданного по его распоряжению одним из татар-официантов, неизбежной русской водки, а затем произнес здравицу в честь отъезжающего, Киреев доверительно сообщил, что в ближайшее время едва ли имеет смысл надеяться на дружественное заступничество России перед Турцией в палестинском вопросе. В ответ на убийство русского консула русский флот подойдет к турецким берегам, причем буквально к самому Константинополю. Эта акция устрашения, по словам генерала, уже началась: флот вышел в открытое море. А после того как Турция поневоле выполнит все пять пунктов предъявляемого ей сейчас ультиматума, в обозримом будущем отношения между двумя империями будут лишены малейшего оттенка дружественности.

Эта новость стала для Герцля воистину сокрушительной. Но при всей симпатии, которую он с первой встречи питал к удалившемуся на покой и, не исключено, как раз поэтому излишне словоохотливому генералу, у него остались некоторые сомнения в стопроцентной достоверности пессимистического прогноза на будущее, сделанного Киреевым. Как и в любом другом месте, расположенном неподалеку от центра власти, при царском дворе наверняка должна существовать политическая кухня, на которой в связи с любыми международными осложнениями готовят и подогревают слухи порой самого сумасбродного свойства — вроде ультиматума великой державе в связи с более чем темным убийством какого-то консула. И разве Плеве в разговоре с самим Герцлем не исключил, причем в самой категоричной форме, возможность серьезных осложнений с Турцией? Ведь и в России наверняка знают английскую пословицу о том, что мести следует дать остыть и сервировать ее к столу в холодном виде. Конечно, это всего лишь надежда, но Герцль не собирался позволить генералу в отставке лишить себя в вечер перед отъездом из столицы Российской империи последней надежды.

Но генерал Киреев оказался не единственным, кто попытался влить ложку дегтя в бочку меда, как гласит весьма уместная в данных обстоятельствах русская поговорка. В гостиницу “Европейская” прибыл взволнованный доктор Брук, витебский член сионистского исполкома, и в категорической форме отсоветовал Герцлю еще раз, уже на обратном пути, задерживаться в Вильне. Довольно велика вероятность того, что там Герцлю устроят провокацию, пояснил витебский сионист. Ведь в Вильне сосредоточено руководство Бунда — социалистической и рево-люционистской еврейской организации, и эти люди злы на Герцля из-за его встречи с Плеве, а также из-за недобрых слов, сказанных им по их адресу на петербургском званом обеде. “Куда угодно, только не в Вильну!” — отчаянно вскричал д-р Брук. Вдобавок ко всему, в российскую провинцию уже запущен слух о том, что Герцль погиб в результате якобы состоявшегося покушения на него.

Пытаясь успокоить Брука, Герцль объяснил ему, что не может выставлять себя на смех отказом от уже данного согласия на встречу с общественностью в Вильне. И, чтобы избавиться от паникера, поручил ему отправиться в Вильну первым и прозондировать тамошнюю ситуацию. Разумеется, сам Герцль всем этим кривотолкам значения не придал. Однако кое-какие из русско-еврейских газет тут же за них ухватились.

Герцль уже уехал из Петербурга, когда в “Будущности” появилось следующее сообщение:

“31 июля нами получен телеграфный запрос из Минска: “Жив ли еще д-р Герцль?” Телеграммы аналогичного содержания получены в редакциях остальных еврейских газет и журналов Петербурга и некоторых других городов. Журнал “Северо-Западный край” пишет в связи с этими совершенно безосновательными слухами:

“Воспользовавшись пребыванием д-ра Герцля в Петербурге, некий минский филистер запустил утку, согласно которой на жизнь вождя сионизма было совершено покушение. Поэтому 30 июля — именно в этот день и была запущена утка — многие пришли в волнение. Уже к одиннадцати утра о покушении говорил весь город, причем кое-кто утверждал, будто д-ра Герцля уже нет в живых. Мало того, говорили, будто в нашей редакции имеется удостоверяющая эту прискорбную весть телеграмма. Поэтому посетители, поодиночке и группами, на протяжении всего дня буквально брали редакцию приступом — и наши опровержения не могли их успокоить. К вечеру слух