Искры - Раффи

езде.

В стрельбе я редко давал промах. Недаром я был учеником, хотя и младшим, охотника Аво, того самого человека, про которого рассказывали столько ужасов, но который был всегда добр ко мне и к нашей семье. У него всегда можно было найти ружье, чтоб учиться стрелять. Первый опыт в стрельбе в цель я произвел по нашим курам. Мать прокляла меня, когда увидела убитого мной цыпленка. Она тотчас побежала к учителю жаловаться на меня.

Когда охотник Аво покинул наш город, мать отчасти радовалась этому, так как избавилась от соседа, который, по ее мнению, портил ее сына и сбивал его с пути истинного. Но я долго не мог забыть доброго Аво, охотничьи рассказы которого так захватывали и волновали меня…

Но как велика была моя радость, когда в дороге Саго сказал мне:

— Фархат, знаешь, куда мы едем?

— Нет, об этом Каро мне ничего не говорил.

— Ты, помнишь охотника Аво, того мрачного и молчаливого человека, который когда-то жил по соседству с вами? Мы едем к нему. Он живет вон там, в горах. — Саго указал на запад, точно в темноте я мог что-нибудь разглядеть и увидеть, где именно находится дом охотника.

— Как же, помню, — ответил я. — Теперь он должно быть совсем состарился? — спросил я. — Ведь с тех пор прошло уже двенадцать лет!

— Драконы не скоро старятся. Ты найдешь его мало изменившимся, — сказал Саго со своей обычной иронической улыбкой. — А ты помнишь, — продолжал Саго, — прежнего сына охотника Аво, которого звали Асо. Его мы в школе называли «ослиным сыном».

— Да, да, конечно, — ответил я. — Наш учитель называл его «дохлым». Это тот самый, который, ничему не мог научиться и очень быстро уставал, когда мы ходили гулять. Ученикам часто приходилось таскать его на спине, когда мы возвращались с поля, так как он сам не мог уже идти.

— Вот, вот, он самый. Если ты его увидишь теперь, совсем не узнаешь. Он страшно потолстел — теперь он похож на горного медведя. Видимо, ему горный климат помог.

— А что он теперь делает?

— Черт его знает! Теперь он отец семейства. У него свое хозяйство — пашет, сеет. У него жена, которая ежегодно рожает по паре детей. Дом его полон детьми — жужжат, как мухи.

— И опять он такой же желчный, как прежде?

— Нет, он теперь приличный человек. Когда пойдешь к нему, он готов всю душу отдать. Старается угостить всем, что только есть у него. И тогда только отпускает.

— Значит, богат?

— У него есть плуг, есть соха. Это только у нас с тобой ничего нет, Фархат.

Но меня больше всего интересовала дочь охотника, Маро, и я хотел узнать про нее, прежде чем встречу ее.

— А Маро? — спросил я.

— Маро? — повторил Саго с воодушевлением. — Теперь эта смугленькая чертовка своими черными глазами всех людей сводит с ума. И чертовски кусается и царапается как и прежде.

— У нее всегда был кошачий характер.

Но Саго почему-то впал в грустное настроение, когда мы с ним стали говорить о Маро. Он закурил трубку. Затем, видимо, желая перевести разговор на другую тему, он предложил мне трубку.

— На, кури эту чертову кадильницу, — сказал он, давая мне трубку.

Я сказал, что не курю.

— В логове разбойников не постничают, насмешливо кинул он.

Я попросил объяснить, что он хочет этим сказать.

— Очень просто, — объяснил он. — Суфии, которые сперва не курят, потом начинают жевать табак и глотать опиум. Таков уж конец всех постников.

Я взял у него трубку и она, действительно, мне понравилась, хотя я курил в первый раз.

— Вот это я понимаю! — сказал Саго с особенным удовольствием. — Наконец-то ты познал нечто ценное. Это, братец мой, нравится и человеку, и его создателю.

Саго эту свою трубку подарил мне, говоря, что у него есть еще другая и велел как только приедем, попросить у него табаку. Он уверял, что без табаку и водки путешествие теряет всю свою прелесть. И я без колебаний принял у него бутылку, которую он достал из висевшей на седле сумки и предложил выпить. Хотя я никогда не пил водки, но все же глотнул немного и вернул бутылку ему. Когда я выпил, мне показалось, что обожгли мне глотку. Сам Саго выпил довольно много.

— Согревает, — объяснил он. — На гóрах будет свежо.

И в самом деле, чем дальше мы поднимались в горы, тем становилось холоднее. Наш маленький караван двигался довольно быстро. Лошади привыкшие к горным тропинкам, пробирались по каменистой узкой дороге, как дикие козы. Мы ехали по краю ущелья, по неровной, каменистой узкой тропинке, которая то спускалась вниз, то поднималась. Нам часто приходилось слезать и идти пешком. Это меня сильно утомило. Но Саго совершенно не уставал. Словно все эти спуски и подъемы, все эти утесы и камни вливали в него еще больше энергии и вдохновения. Каро и Аслан ехали впереди нас и о чем-то без устали говорили. Ветер мешал нам слышать их голоса. Саго без конца говорил со мной о всяких вещах. Но как ни старался я выпытать что-нибудь из их прошлой жизни в чужих краях, мне это не удавалось. Он ничего не сказал мне об этом.

Но как чарующе действуют на человека горы, особенно страшные и прекрасные горы Армении! Это они вдохновили Саго, который вдруг своим прекрасным голосом затянул какую-то песню…

Глава 15.

ДОМИК ОХОТНИКА

Уже ночь подходила к концу, когда мы доехали до селения К. в Душманских горах. Постоянные нападения с этих гор на Салмаст дали повод назвать эти горы Душманскими, т. е. вражескими.

За селом на холме одиноко стоял маленький дом, окно которого в такой поздний час было, все же освещено каким-то тусклым светом.

Наш караван направился туда. В нескольких шагах от дома мы все остановились, и Каро один подошел к дому. Я не знаю, что сказал он там, но скоро двери дома широко распахнулись, и на пороге появилась богатырская фигура с лампочкой в руке. В ней я тотчас узнал охотника Аво.

Каро дал нам знак, и мы подъехали к дому. Первой нашей заботой было размещение коней. Сонному сторожу конюшни, видимо, не очень-то понравилось столь неожиданное и неурочное появление гостей.

— Сам черт в такой час не вылезает из своего логова, — пробормотал он, ведя наших коней в конюшню. Это был хорошо мне знакомый Мхэ, который прежде помогал Аво в охоте, а теперь, видимо, получил повышение и стал стражем конюшни и хлева. Наши