Монах - Евгений Щепетнов

Кинжал погрузился в тело врага до самой рукояти, боец прижал руку к животу и грохнулся навзничь. На трибунах завопили и закричали:

— Он убил Бешеного Быка! Он завалил Бешеного Быка! А-а-а!..

«Ага, — мельком отметил Андрей, — видать, боров-то личность всем известная, типа местная знаменитость!» Он подхватил кинжал поверженного Голиафа и побежал к группе бойцов.

Их осталось на ногах двое, и они добивали троих оставшихся заключенных — Марк уже был ранен, впрочем, как и оба его товарища. На глазах Андрея тот, что был с мечом, упал под ударом бойца, и его меч перехватил второй заключенный.

Эти мужественные люди дали Андрею возможность напасть на бойцов сзади, отвлекая их внимание на себя. После нападения Андрея один боец упал, подрубленный как сосна, а второй успел проткнуть мечом Марка и обратным движением зарубить второго заключенного. Теперь их оставалось двое — Андрей и этот боец.

Судя по движениям не очень высокого, длиннорукого бойца, бой обещал быть сложным. Этот противник выглядел крайне опасным и быстрым, и Андрей был сильно обеспокоен исходом сражения. Враг поднял голову, и Андрей увидел, как на его губах зазмеилась тонкая презрительная ухмылка.

— Ты рассчитываешь победить меня, глупец? Эти идиоты и ногтя моего не стоили, они были просто приложение ко мне, мясники! Я боец, настоящий боец. И ты умрешь. Ничего личного — просто или я умру, или ты, другого не дано, а я умирать не хочу. Начнем, пожалуй!

Трибуны заревели, как будто слышали их разговор:

— Мясник! Мясник! Мясник!

— Тебя Мясником звать? — усмехнулся Андрей. — Хорошая кличка, подходящая! Резать детей и женщин — это только настоящий мясник может, ублюдочная трусливая тварь! Ты не мужчина! Ты жалкий кастрат, у тебя давно уже нечем баб трахать, вот ты и заменил свой член кинжалом, урод недоделанный!

Насмешки достигли цели, и Мясник в ярости очертя голову кинулся на Андрея, желая покончить с ним немедленно.

Видимо, он был удивлен, когда встретил жестокое и умелое сопротивление — Андрей на встречной атаке ранил его в плечо, нанеся длинный, сильно кровоточащий порез. Сам он тоже пострадал — меч Мясника рассек ему кожу и мясо до кости, прямо над треснувшими ребрами, что было больно вдвойне.

По боку и бедру потекла теплая струйка крови, Андрей понятия не имел, насколько глубока и опасна рана, но одно ему было ясно — надо быстрее кончать с этим уродом, иначе так можно истечь кровью. Он провел серию быстрых ударов, ни один из которых не достиг цели — противник их парировал и напал сам. Он был очень искусен в фехтовании — не так, как Гнатьев, но точно выше уровнем, чем Андрей.

«Что делать? — лихорадочно размышлял Андрей. — Затягивать схватку нельзя, что-то шибко у меня из раны хлещет, в голове звенит, и во рту пересохло — признак большой кровопотери. Если я сейчас его не добью, мне хана…» Вдруг он заметил, что Марк позади Мясника шевельнулся, подтянул к себе кинжал и сделал Андрею слабый жест — мол, гони на меня!

Андрей осыпал противника градом яростных ударов, принуждая отступить. Мясник не видел, что делается сзади, а потому, сосредоточенно отбивая удары, пятился шаг за шагом. Когда он поравнялся с лежащим на песке Марком, тот в последнем усилии приподнялся и вонзил кинжал в бедро палачу. Мясник застонал, пошатнулся, неловко повернулся, пытаясь удержать равновесие и перенося вес на здоровую ногу… и получил мощнейший удар мечом в левое подреберье, практически перерубивший его до позвоночника. Мясник упал как бревно возле Марка. Марк еще шевелился, пуская кровавые пузыри изо рта, поманил рукой Андрея, тот наклонился к умирающему и услышал:

— Помни, что обещал…

Марк вздрогнул, взгляд его остановился, и он умер.

Андрей закрыл ему глаза, выпрямился и осмотрелся — трибуны молчали, ошеломленные происшедшим, на арене слабо шевелились несколько бойцов Круга, тяжело раненные. Заключенные все были мертвы — после ударов профессионалов никто не выжил. На песке лежали десятки трупов, Андрею навсегда запомнилась картина: женщина закрывала собой ребенка, и их убили одним ударом меча — детские ножки торчали из-под ее тела.

Посмотрев на это, Андрей обошел раненых бойцов и воткнул в каждого меч, поставив точку в этом бесчинстве Зла.

Последний удар меча как будто нажал на спуск, и трибуны заревели, завыли:

— Победил! Боголюб победил! Свободу боголюбу! Свободу боголюбу!

Железные двери со скрежетом открылись, и на арену вышел распорядитель — важный человек лет сорока, с большим круглым черным амулетом на груди. Он зычным голосом крикнул:

— По правилам Круга оставшиеся в живых заключенные, кто бы они ни были, освобождаются, им прощаются их прегрешения, им выдаются сто золотых и земля по их выбору! Каждый преступник, победивший в Круге, может рассчитывать на прощение! Славьте нашего Господина Сагана! Славься, Саган! Славься, Саган! Славься, Саган!

Трибуны все громче и громче повторяли славословие Сагану, и вскоре это напоминало рев турбин самолета: «Славься, Саган! Славься, Саган!» Глаза людей были вытаращены, щеки раздуты в напряжении, они вопили и вопили в экстазе, а некоторые крикуны даже бились в конвульсиях, пуская пену, настолько захватила их эта истерия.

Распорядитель призывно махнул рукой Андрею, и тот пошел за ним на дрожащих ногах — кровотечение стало слабее, рубаха прилипла к ране, но крови вытекло предостаточно, и голова по-прежнему кружилась. Андрей не выпустил из руки меч и был наготове, ожидая любой пакости, но, похоже, никто не собирался на него нападать, и он беспрепятственно вошел в коридор под трибунами амфитеатра, скрывшись с глаз зрителей. Спина распорядителя маячила впереди, Андрей миновал пересечение коридоров, и тут из-за угла на его голову обрушился страшный удар, выключивший его, как испорченный телевизор.

Очнулся он в тесной клетушке, за решеткой. Под головой лежала охапка соломы — правда, посвежее, чем в общей тюрьме. Андрей застонал от боли в голове и в боку, повернулся, с трудом разлепив глаза, осмотрелся и увидел на полу чашку с кашей, кусок хлеба и кружку с водой.

Андрей схватил кружку и жадно выпил все, что в ней было, — ему нужно было восстановить силы, организм был сильно обескровлен. Потом он заставил себя съесть холодную замазку-кашу и кусок хлеба.

Подкрепившись, Андрей лег на спину и, преодолевая муть в голове, стал думать: «Итак, никаким освобождением и не пахнет — это фарс для черни, никто и не собирался никого освобождать. А значит, они точно меня убьют, и очень скоро, чтобы никто не знал, что случилось. Мол, получил свое бабло и уехал из города. Потому и в одиночную камеру засунули. Ну что ж, в ближайшее время все должно разрешиться — вероятно, скоро я узнаю, чего они от меня хотят».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});