Вексельное право - Георгий Лосьев

– До свидания, и прошу извинить. Не хотелось ворошить прошлое…

Мне тоже не хотелось, но я решил узнать судьбу Кати Логиновой.

– Она – моя жена.

– Вот как! Что ж… Передайте привет от меня.

– Не нужно. Вас она ненавидит.

– Гм… В какой-то мере правильно. Ну, тогда кланяйтесь матери.

– Умерла… Давно, еще до войны.

– А вы счастливы, майор Павлов?

– Иногда жалею, что вернулся домой с войны. Я одинок. Катя меня не любит, порой даже ненавидит. Так же, как и вас…

Промелькнули домики пригорода, колеса загремели на стрелках, вагон качнуло; поплыло за окнами многолюдье перрона; состав дернулся и остановился.

Я выглянул из тамбура и увидел широкую спину Павлова. Он медленно шагал по перрону, и его никто не встречал.

СОБОЛИНАЯ ИСТОРИЯ

Жители нашего города любили вечерами прогуливаться по центральной улице.

Среди фланирующих часто можно было встретить довольно приметную пару. Он – высокий и худощавый, с сухим выхоленным лицом, в пенсне с золотым ободком, одет всегда в пальто-пыльник, на голове – жесткий котелок, какие сохранились теперь только в театральном реквизите. Именно этот котелок сразу выдавал иностранное происхождение владельца. Его спутница была так же высока, умеренно красива и весьма элегантна.

То был германский консул герр Адольф Клейнкопф и его супруга Эльвира.

Германские консульства в Сибири появились неизвестно к чему: начиная еще с 1914 года все немцы, не пожелавшие почему-либо принять русское подданство, репатриировались на родину. Оставшиеся же – после ликвидации колчаковщины – стали советскими гражданами, проживали в своих Блюменфельдах и Мариенталях в Славгородском округе и в двадцатых годах вряд ли нуждались в защите своих интересов со стороны Веймарской республики.

В нашем городе германское консульство помещалось в двухэтажном кирпичном особнячке, на дверях которого висел выпуклый овальный щит, покрытый белой эмалью, с черным орлом и надписью: «Дейч консулат». Выглядело это внушительно. Перед зданием консульства расхаживал милиционер.

Чету Клейнкопф часто сопровождал хорошо одетый человек неопределенного возраста, с глазами алкоголика или наркомана. Он водил за собой на ремешке огромного дога, похожего на знаменитую собаку Баскервилей, которая так ярко описана Койан-Дойлем.

Звали этого человека Альфред Розенталь, он занимал пост секретаря консульства. Однако знакомые чекисты уверяли, что он – никакой не Розенталь, а принявший германское подданство бывший белогвардейский штабс-капитан Розенберг.

Вся эта троица, видимо, не была особенно обременена делами государства, которое она представляла, так как с утра и до вечера толкалась в магазинах.

Однажды я поинтересовался у приятеля из ГПУ, что покупают у нас эти иностранцы, которые довольно сносно владели русским языком.

– Меха покупают, – ответил приятель. – Мягкой рухлядью увлекаются. Сибирь!.. Купят здесь за червонец, а у себя в Германии десять сдерут.

– Значит, спекуляция?

– Ну, нельзя все мерить нашими мерками. Нам известно только, что этот самый бывший колчаковский Розенталь то и дело путешествует в Берлин с багажом.

Как-то меня вызвал начальник.

– Есть у тебя партикулярное платье? Костюм приличный?

– Нет, Викентий Юзефович. Не шибко приличный есть: по третьему году…

– Черт вас знает, куда вы жалованье деваете! Вот, видишь, понадобился костюм, а у тебя и нет.

– Семья же, Викентий Юзефович…

– У всех семья! Ступай к коменданту, пусть подберет подходящее в гардеробной. Два костюма.

– А второй для кого?

Кравчик мгновенно вскипел. Была у него такая способность – бурлить, как самовар, но и быстро остывать, как дорожный чайник.

– Кому, кому… Конюху Дормидонту! На мой рост нужен костюм, понятно? – И добавил уже миролюбиво: – Ты ведь, кажется, языки изучаешь?

– Да, немецкий и французский.

– Можешь что-нибудь по-немецки?

– Что-нибудь могу.

– Фразу связать можешь? Ну, скажем: «Разрешите вас заверить, что будут приняты все меры к розыску похищенного…» Можешь это?

– Не смогу. Могу «гутен таг» или «гутен абенд». А можно узнать, товарищ начальник, для чего это требуется?

– Германского консула обокрали. Международный скандал!

Моего сомнительного знания немецкого языка и не потребовалось.

Мы сидели в консульском кабинете и беседовали по-русски, причем герр Клейнкопф применял по адресу похитителей довольно энергичные выражения.

Выяснилось следующее.

Консул самолично приобрел соболиную подборку, уплатив за нее солидную сумму.

– Я пиль намерен стелать фрау Эльвира шупу, – пояснял консул. – Такой редкий покупка и – пошалюста!..

В кабинете царил полумрак, и я не сразу приметил Альфреда Розенталя. Секретарь сидел в углу, в массивном кресле, откуда торчала лишь одна голова да видны были руки, лежавшие на подлокотниках.

Из рассказа консула выходило, что двадцать три шкурки соболя Баргузинского кряжа сорта «головка» исчезли при совершенно загадочных обстоятельствах.

Фрау Эльвира Клейнкопф ехала к портному-меховщику. Соболя – легкий, но объемистый сверток – лежали под сиденьем пролетки. Показав шкурки портному, фрау приказала кучеру отнести их и положить на прежнее место, а сама осталась еще на некоторое время, чтобы вручить портному задаток. Как истая немка, она потребовала расписку.

Закончив все дела, фрау Эльвира направилась к пролетке, и тут произошла неприятность: подвернулась нога.

О дальнейшем в протоколе было сказано:

«Когда кучер Шульце и горничная Маргарита помогли мне войти в дом и уложили меня в постель, я спохватилась, что оставила в пролетке меха и приказала горничной принести сверток. Вернувшись, она сказала, что сверток исчез…».

– Нефероятно! – пожимал плечами консул. – В мой дом ошень честный прислуга. Майн хунд… мой собак – честный немецкий собак…

– Загадка! – сказал я, когда мы с Кравчиком возвращались к себе. – Понимаете, Викентий Юзефович, через такой забор-брандмауэр, которым обнесен консульский двор, не сразу перелезешь. Серьезный заборище, и высота, и битое стекло наверху, и гвозди…

– Прислуга! – уверенно ответил на это начальник, который был скор на открытые подозрения. – Безусловно, прислуга. Этот кучер показался мне подозрительным старичком. Заметил, как у него руки тряслись, когда протокол подписывал? То-то!.. А может, и горничная. Она ведь дочь старика?

– Дочь.

– Ну, все ясно! Только вот с какого боку эту парочку взять? Тут, голубок, надо очень и очень осторожно. А главное – выяснить, где сейчас соболя… Черт!.. Как бы консул не учинил скандала. Надо бы обыскать помещение, но для такой операции необходимо согласие немца и нашего Наркоминдела. Понимаешь, какая складывается ситуация-конъюнктура? Ладно, начинай все же с агентурной проверки торговцев, скорняков, всех комиссионок и так далее. Понял?

И началась охота за соболями Баргузинского кряжа.

В дело включилась наша секретная часть. Она провела тщательную агентурную проверку, выяснила то, что касалось прислуги. Но все оставалось по-прежнему: соболей закапканить не удавалось.

Прошло две недели.

Как-то к нам в комнату зашел начальник секретной части Подкопаев с агентом Петровым. В руках у начальника был добротный, желтой кожи, чемодан. Поставив его на стол, Подкопаев повернул в замке ключ, и крышка эффектно откинулась. Чемодан был набит баргузинскими соболями сорта «головка».

– Пишите расписку, инспекторы! – подмигнул он. – Опять активная часть в «хвостистах», а мы, секретчики, – на высоте, как всегда!

В комнату набились сотрудники. Пришел и Кравчик. Восхищенно мял роскошные шкурки, встряхивал, любуясь игрой черного меха.

– Докладывай! – наконец приказал он Подкопаеву. – Сперва методика…

– Ну, это уж, товарищ начальник, только вам одному. С глазу на глаз… А как получилось – сейчас скажу. Однако без методики. Так вот… Зашли мы с Петровым в международный вагон московского экспресса уже за Омском. Надо было дать время ворюге успокоиться и почувствовать себя в полной безопасности. Ну, заходим в вагон, проводнику показали служебную бирку. Подошли к третьему купе, открыли, а он, гадюка, пиво пьет и сардинами закусывает! Никакого понятия: ну, кто же пиво – сардинами?..

– Без деталей, – нахмурился начальник.

– Слушаю!.. Так вот, таким образом. Пьет пиво и абонировал все двухместное купе. Мы проводника – за дверь и купе на защелку. Я и говорю: отложите, мол, сардины и откройте свои чемоданы. А он с таким, понимаете, акцентом… Ну-ка, Петров, изобрази!

– Ви пришель дипломатический фагон. Исфольте упираться фон! Я есть дипломатический курьер, – изобразил Петров довольно удачно.

– Да кто он, черт подери? – не вытерпел Викентий Юзефович. – Кто?