Крылов - Николай Степанов

Я не могу вспомнить тех минут, которые случилось мне у вас проводить, чтобы не оглядываться к Москве, как верный магометанин, возвращаясь с поклонения, набожно оглядывается к Мекке. „Вот лесть!“ — скажете вы, и я знаю, что тот, кому случится увидеть мое письмо, будет бранить меня, как льстеца, но зато я надеюсь, что те, которые увидят вас, будут точно за меня стряпчими в этом деле. Но я позабываю, что воображение о ваших достоинствах завлекает меня в похвалы, которые никогда не кончатся, если я дам себе волю, — а вы их столько-столько слышите!» В этом была и лесть, которую сам автор письма слегка высмеивал, и восхищение женщиной, которая ему нравилась и в то же время была недосягаема по своему общественному положению.

В том же письме он, несмотря на шутливый тон, проговаривается об истинном положении вещей: «До сих пор все предприятия мои опровергались, и, кажется, счастье старалось на всяком моем шагу запнуть меня; это было, есть и, может, вечно так будет; но пусть только надежда, мой верный друг, пусть только одна она не отлучается от меня и проводит меня до моего гроба — пусть оставит она меня, когда, переехав Стикс, увижу я на дверях ада страшную надпись:

Lasciate ogni speranza, o voi ch’entrate![11]

Надпись ужасная, которою Дант страшнее изобразил ад, нежели множеством других своих стихов. Итак, пусть только тогда она меня оставит, и я по крайней мере скажу, что я в жизни имел утешительного товарища.

Воспоминание моих старых и еще вновь приключившихся мне несчастий и потерей завело меня к скучному, может быть, для вас болтовству; но простите пустыннику, который рад, сыскавши первый случай говорить чувствительному сердцу».

Он спохватился, что утомил свою заочную собеседницу жалобами на злоключения, не выдержал шутливого тона светской болтовни, которая, не задевая за живое, могла развлечь избалованную успехом красавицу. Оборвав свои жалобы, Крылов приписал: «Я встал, дал успокоиться моей памяти и протолкал, так сказать, из головы все мои несчастия и теперь опять весело продолжаю мое письмо: иначе я бы замучил вас Еремииным своим плачем».

Через несколько месяцев его уединение было нарушено событием, которого он не ожидал: «божественная Екатерина» неожиданно скончалась. Это произошло 5 ноября 1796 года.

Казацкое

Смерть Екатерины многое изменила.

На престол вступил Павел I. Он ненавидел свою мать и стремился делать все наперекор тому, что делала Екатерина. Первым его мероприятием было торжественное перенесение останков Петра III из Александро-Невской лавры в Зимний дворец. Там были установлены два открытых гроба: один с уже истлевшим мертвецом, другой с умертвившей его женою. Придворные, вынужденные присутствовать при этой страшной церемонии, падали в обморок от отвращения и удушливого запаха. Затем оба гроба были торжественно перевезены в Петропавловский собор и там преданы погребению.

Покончив с траурной церемонией, Павел принялся искоренять порядки, установленные покойной императрицей. Прежде всего он уволил со службы ее приближенных и фаворитов, разослав их по деревням. Он приблизил и наградил тех, кто был при ней в немилости, на важнейшие должности назначил своих гатчинцев, голштинских немцев, тупых поклонников фрунта и шагистики. Наперекор матери он вернул из ссылки Радищева и освободил из заточения Новикова. Но Павел отнюдь не собирался осуществлять либеральные мероприятия. Он установил еще более деспотическое правление и палочную дисциплину, придирчиво искореняя всякий либеральный дух. Щеголеватость воинской одежды при Екатерине была сочтена им женоподобною. Он ввел прусскую форму: узкие неудобные мундиры с фалдами, низкие треугольные шляпы. Солдаты и офицеры должны были носить букли и косы, туго перевитые проволокою, намазанные салом и посыпанные мукой.

Шагистика, беспрекословное угождение зачастую безумным прихотям императора стали обязательными. Ежедневно под его гнев подпадали десятки придворных, офицеров, солдат. Он не терпел противоречия, был мрачен, подозрителен и жесток.

При таком императоре не приходилось и думать о возвращении к литературной деятельности, а тем более к журналистике. Крылов снова решил переждать. Оставаться у Бенкендорфов дальше было неудобно: он и так явно злоупотреблял их гостеприимством. Поэтому Иван Андреевич принял предложение одного из их знакомцев, князя С. Ф. Голицына, — занять при нем должность личного секретаря и учителя его детей.

Князь Сергей Федорович Голицын принадлежал к числу видных военных деятелей екатерининских времен. Он получил образование в кадетском корпусе, изучал математические науки. Женившись на «племяннице» Потемкина, он получил за ней немалое приданое, в том числе имение Казацкое, а также покровительство всесильного князя Таврического.

Сергей Федорович был небольшого роста, но сложения весьма плотного. Он косил на один глаз и имел обыкновение его прищуривать. Это придавало ему несколько насмешливый вид. Он был умен и храбр и пользовался всеобщим уважением. Павел, вступив на престол, осыпал его наградами. Однако за слишком прямо высказанное мнение Голицын вынужден был оставить службу и поселиться в Москве. Война с Францией заставила Павла призвать из деревенского уединения Суворова и вспомнить о других боевых генералах. Голицын был назначен в действующую армию командиром корпуса, но еще не успел доехать до места назначения, как снова впал в немилость и вместо заграничного похода отправился в свое поместье. Опальному генералу не было еще и пятидесяти лет, и вынужденное безделье его тяготило, а незаслуженная опала вызывала недовольство императором и его гатчинской кликой.

Близко знавшая Крылова в этот период его жизни М. П. Сумарокова рассказывала: «Знакомство Крылова с князем Голицыным началось около времени коронации императора Павла, совершившейся в апреле 1797 года. Вскоре после этого события князь впал в немилость за неуважение к какому-то из новых временщиков и получил повеление жить в деревне. Он отправился в Казацкое, и с ним и несколько лиц, хотевших показать ему свою преданность; тогда он взял с собою и Крылова. Поехали на Зубриловку (что ныне в Балашовском уезде Саратовской губернии), и вот в какое время (в июле и августе 1797 года) Крылов прожил в этом прекрасном имении, где он страдал от комаров и мошек, искал спасения от них на высокой колокольне и однажды найден был спящим под самыми колоколами».

Голицыны недолго пробыли в Зубриловке. Княгиня желала скорее переехать в свое киевское имение — Казацкое. Это имение было в забросе, до него не доходили руки. Бескрайние черноземные поля, благодатная природа, армия крепостных холопов, казалось, обеспечивали верный и большой доход, однако Казацкое приносило лишь убытки, и княгине хотелось убедиться в причинах нерадения управляющего и увеличить свои доходы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});