Перед лицом закона - А РЕКУНКОВ

Он хотел, чтобы ему посочувствовали. Но сочувствия он не вызывал.

По очень простой причине. Каждый нормальный человек живет под сенью закона. Общество охраняет его своим коллективным мнением, своей нравственной поддержкой, наконец, всей силой юридических, административных институтов.

Илизаров почти всю сознательную жизнь жил вне общества, вне здоровой человеческой организации. Он существовал в своем особом мирке, темном и жестоком, где моральные законы подменялись властью чистогана, мошенничеством и просто заурядной подлостью. Он даже не мог обратиться за защитой к милиции — пришлось бы слишком много рассказывать. Он мог рассчитывать только на себя. Живя вне общества, он тем самым лишился его покровительства и защиты.

Илизаров вспомнил, что в день убийства Миша К. позвонил ему в шесть утра. Спросил: нет ли бриллиантов для продажи? Илизарова удивил и сам звонок — в столь неурочное время, и то, что Миша К. говорил о запретных вещах «открытым текстом» по телефону.

— Ты что, с ума сошел? — отходя от сна, прорычал он в трубку.

— Вот видите, ребята, — сказал Миша кому-то, стоявшему рядом. — У него ничего нет.

Потом Илизаров догадался, что «те двое» хотели и его заманить с бриллиантами на квартиру к другу, что крайне необычным тоном разговора «покровитель» хотел предупредить его о грозившей опасности.

В панике Илизаров кинулся в Баку к прихватил с собой все самое ценное — и в первую очередь картины Рубенса и Рембрандта. Он отвалил за них чудовищные деньги. Особенно за Рубенса, у которого был паспорт всемирно известной картинной галереи. Он надеялся, что рано или поздно выедет «туда» и тогда ливень зеленых купюр осыплет его — только подставляй шапку. Картины он спрятал в Москве, на квартире сестры.

И все же он дрожал: и за жизнь, и за сокровища. Выходя из подъезда или входя в него, пугливо озирался.

Уже после ареста он узнал, что за Рубенса он дрожал напрасно: эксперты не признали полотна подлинниками. Правда, цена им все равно внушительная, если даже, перед нами работы неизвестных голландских или фламандских мастеров. Только, естественно, не миллионная, на которую рассчитывал их владелец.

При этом известии Илизарова чуть не хватил удар. Будто земля уплывала из-под ног. Сколько средств, сколько ловкости потребовалось, чтобы раздобыть эти полотна! Даже в общество бакинских коллекционеров вступил. Конечно, не затем, чтобы отличиться на ниве общественной деятельности. А чтобы свести знакомство с «нужными людьми» да заодно и самому как-то «легализироваться».

Илизаров не поверил специалистам, хотя под заключением стояли авторитетные имена, и потребовал на суде повторной экспертизы. И хотя по решению суда полотна, как и все незаконно нажитое Илизаровым, подлежат конфискации, он все же стоял на своем. Тут уж, как говорится, затронут его престиж, его «деловая репутация».

Я слушал Илизарова и Боксинера на суде и все пытался понять генезис их личностей. Ну, дед и отец Илизарова — это понятно. Они унаследовали мораль прошлого. Можно как-то объяснить и внутренний облик Клайна — он с детства тоже рос в затхлой атмосфере стяжательства. Но Илизаров и Боксинер? Почему они, получившие образование в наших школах, в наших вузах, где прививались принципы нашей нравственности, всю энергию отдали грязным аферам? Почему не приложили силы в сфере разумной деятельности? Тем более что дипломы институтов выводили их на широкую дорогу. Только шагай — не ленись.

Оба молодых «одаренных» дельца росли в таких семьях, где человеческая личность взвешивалась на караты и унции, где важны были не доброта, не благородство, не талант, а только тугой бумажник, только количество ковров, только драгоценности в кубышке. В этих семьях всякий общественно полезный труд, если он только не сулил пятизначные цифры в месяц, вызывал глухую осеннюю тоску. Слово «работа» означало «красть». Да в этих семьях никто и не работал, а только числился. Вот эти понятия о жизни с детства прививались Илизарову и Боксинеру. Уроки тараканьей морали оказались действенней уроков школьных. Двуногие тараканы — не только паразиты, но и разносчики заразы. Нравственной! И тем они особенно опасны!

Илизаров был честолюбив. Деньги давали ему ощущение силы. В минуты откровенности он признавался следователю, что в «бизнесе» его привлекал не столько результат, сколько сам процесс — острый, рискованный, будоражащий нервы. Если хотите, это был комплекс коммерческого бонапартизма: приятно было сознавать, что в этой запрещенной игре ты можешь сделать «мат» партнеру.

Он и в Израиль-то собрался, движимый прежде всего желанием развернуть коммерческие таланты. Наша действительность их как-то стесняла. Странные у нас законы: они, видите ли, не одобряют жульничества и темных махинаций!

Не считаясь ни с какими нормами нашего общежития, Илизаров умел выкручиваться из весьма затруднительных ситуаций. Как-то, например, в одной бакинской газете о его некоторых «делишках» подготовили фельетон. Прослышав о грядущих неприятностях, Илизаров позвонил в редакцию и заявил, что если фельетон будет опубликован, то он зарубит топором всех соседей.

И в редакции решили за благо не связываться со «странным типом». Кто его знает, а вдруг и впрямь осуществит свою угрозу?

И в суде Илизаров вел себя вызывающе, кричал на судью, обрывал свидетелей, закатывал истерики...

Продолжая семейную «традицию», Илизаров попал в среду людей, также не блиставших добродетелями. На суде, в частности, всплыли многие подробности, когда «компаньоны», клявшиеся друг другу в верности, действовали даже между собой как мошенники.

Однажды Клайн, например, привез три тысячи долларов. Илизаров быстро нашел на них покупателя и вскоре вручил будапештскому партнеру толстую пачку денег. Тот принял не моргнув глазом. А вскоре к Илизарову заявился разъяренный покупатель и набросился на него с кулаками. Доллары оказались фальшивыми! В магазине «Березка» их новый владелец с трудом ускользнул от объяснений с милицией.

Клайн прикинулся тоже обманутым: мол, подвел зарубежный клиент. Он пообещал возместить убыток, но потом о нем «запамятовал».

Золотые десятирублевки Боксинер приобрел у женщины, с которой он находился в отношениях более чем дружеских. Но вот теперь, встретившись с ней на суде, этот «джентльмен» готов разорвать ее в клочья. Жаль только, что мешают барьер и охрана.

Кстати, Боксинер ловко надул и Илизарова, когда перепродавал ему эти монеты. Он не постеснялся нажиться на своем друге на целых десять тысяч рублей!

У Илизарова был еще враг и конкурент. Однажды, идя к нему на свидание, он прежде заехал в комиссионный магазин и купил за 500 рублей японский магнитофон: лишь затем, чтобы тайком записать беседу и потом шантажировать этой записью противника.

Э. отличался исключительной «широтой натуры». Он любил кутить в гостиницах с друзьями, непременно в окружении небольшого ансамбля девиц сомнительного поведения, которым в загуле имел обыкновение наклеивать на лоб купюры пятидесятирублевого достоинства.

В общем, как можно судить по настоящему делу, нынешний подпольный миллионер непохож на своего предшественника 20-х годов. Он уже не ходит в потертой толстовке, не пьет жидкий чай без сахара. Сегодня он облачен в импортный костюм, закатывает банкеты в ресторанах, разъезжает в собственной машине. Иногда даже иностранной марки. Да, он живет в страхе. Но не настолько, чтобы скрывать свое благосостояние. Потому что как-то незаметно мы стали терпимее к нему. Потому что мещанское «умеет жить» звучит теперь все одобрительней. Иногда чуть ли не комплиментом.

И все же главное не в этом. Более существенным в этом деле представляется то, что эти люди грабили свою Родину. Беззастенчиво, не терзаясь угрызениями совести.

Грабителям не читают морали. Их попросту изолируют от общества. Их заставляют в судебном порядке познать цену настоящего труда.

И все же трудно удержаться от сентенций.

За каждым бриллиантом, золотым кольцом, уникальной монетой, за каждой картиной видится тяжкий труд сотен и тысяч людей, которые мерзли на якутских морозах, продувались стылыми ветрами Колымы, подвергались массированным атакам гнуса. За каждым подлинным шедевром живописи видятся талант, творческие муки и душа его автора. Творцы художественных ценностей иногда годами, десятилетиями создавали то, что мы называем национальным достоянием. Оно, это достояние, не рождается вдруг, оно накапливается веками. Оно принадлежит народу — и только ему!

Между прочим, в трагические минуты нашей истории, скажем, во время минувшей войны, мы не только получали от союзников помощь по ленд-лизу. Мы платили за хлеб и оружие золотом и драгоценностями! В тот период у нас не было иного выхода. Пусть вечный металл всего лишь символ подлинного богатства, но символ пока еще необходимый для жизнедеятельности каждого государства.