Внутренний Замок или Обители - Тереза Авильская

это я уже говорила. Душа, охваченная пламенем, словно птица феникс, вся преображается, и вполне благочестиво предположить, что грехи ее в тот миг прощены. Вот такую очищенную душу Бог соединяет с Собой, и никто иной об этом не ведает, даже сама душа не может сказать об этом после, хотя чувства ее и не спали, как бывает в обмороке или в припадке, когда теряют сознание.

4. Насколько я могу понять, душа до того никогда не воспринимала так трезво то, что от Бога, и не была так озарена познанием Его величия. Вроде бы, этого быть не может, ведь силы ее и чувства так сосредоточены, что их можно счесть мертвыми, как же допустить, что она проникла в эту тайну? Не знаю, а может — и никто не знает, кроме Самого Создателя, и это же мы вправе сказать о многом другом, что бывает в таком состоянии, то есть в этих двух обителях. Ведь шестую и седьмую можно бы соединить в одну, ибо из одной в другую нет закрытых дверей. Правда, в седьмой происходит то, что чуждо тем, кто еще не вошел в нее, и только поэтому мне показалось, что лучше их разделить.

5. Когда душа в таком состоянии и Господу угодно открыть ей некоторые тайны, скажем — небо, и дать ей иные видения, воспринимаемые воображением, она способна потом их описать, ибо они настолько запечатлены в памяти, что никогда невозможно их забыть. А вот когда это — видения умные, описать их нельзя, ибо они весьма возвышены и недоступны пониманию живущих на земле. Однако вернувшись в обычное состояние, душа может передать нечто о многих из этих умственных видений. Возможно, некоторые из вас не знают, что такое — видения, и особенно — умные. Я объясню это, когда надо. Так мне велели настоятели, и, хотя это, быть может, покажется некстати, все же некоторым принесет пользу.

6. Вы скажете мне: если душа не вспомнит возвышенных милостей, оказанных Господом, какую же пользу могут они принести ей? Ох, доченьки, очень большую; ведь даже если видения не опишешь, они запечатлелись в недрах души и забыть их нельзя. Тогда вы спросите: если они безобразны и невозможно воспринять их душевными силами, как же о них можно помнить? Я тоже не понимаю, но все же знаю, что некоторые истины о величии Божьем остаются в душе столь непоколебимо, что если бы даже наша вера не учила, Кто Он, и не велела верить в Него, душа поклонилась бы Ему в тот миг, как поклонился Иаков, когда узрел в видении лествицу[64]. Конечно, тогда же он непременно уразумел и другие тайны, которые уже не мог выразить — ведь если бы внутренний свет не был больше, он бы не понял столь сокровенных и великих вещей при одном виде лествицы, по которой всходили и спускались ангелы.

7. Я не уверена, что объясняю точно — ведь хотя я и слышала обо всем этом, я не знаю, хорошо ли я все запомнила. Моисей тоже не смог сказать всего, что он видел в купине, а лишь столько, сколько было угодно Богу[65]. Но если бы Тот не уверил его в истине Своего Откровения так, чтобы он узрел и поверил, что это — Он, Моисей не решился бы на такие многочисленные и великие подвиги. Конечно, ему было дано уразуметь что-то великое в шипах этой купины, вот он и отважился совершить все, что он сделал для Израиля. Так что, сестрицы, нам подобает не проникать в Божий тайны, дабы понять их, а верить в Его могущество; допустим же, что таким немощным червям, как мы, не охватить Божиего величия. Воздадим Ему хвалу за то, что, по Его милости, мы уразумели хоть малую часть.

8. Я бы хотела найти сравнение, чтобы пояснить то, о чем я говорю, но ни одно не подходит, однако скажем так: вы входите в покои какого-нибудь царя или вельможи, и там очень много хрустальной и глиняной посуды, и других вещей, и они так расположены, что, войдя, можно увидеть все сразу. Однажды меня ввели в такой зал у герцогини Альбы (исполняя послушание, я остановилась там проездом, она меня очень просила через моих настоятелей). Вошла я и испугалась, удивляясь, к чему бы такая куча вещей; но тут же поняла, что и это может послужить прославлению Господа. А теперь вот радуюсь, что это здесь пригодится. Хотя я была там какое-то время, я не смогла удержать в памяти всего, что увидела, ни одну из вещей не помню, словно их и не видела, так что не могла сказать после, как они сделаны, запомнила только все вместе. Так и здесь, когда душа воедино с Богом в чертоге высшего неба, которое — в нас самих (ведь, ясное дело, если Бог — в наших душах, то там же и Его обитель). Хотя душа и в экстазе, не всегда угодно Господу, чтобы она видела эти тайны (она поглощена тем, что Ему радуется, и довольно с нее); но порой Его воля отрешает ее от высшего созерцания и тогда она видит все, что только есть в том чертоге. Когда же она придет в себя, в ней остается все великое, что она видела, но она не может хоть что-либо описать, ибо ее естество не способно подняться до того, что Бог сверхъестественным образом благоволил открыть ей.

9. То ли это видения, которые воспринимаются воображением? Этого я не говорю, тут — видение умное; я ведь не учена и, по неуклюжести не умею объяснить лучше. Так что если я до сих пор что-то сказала о такой молитве, ясно, что если сказала хорошо, это не от меня, а от Бога. Сама я думаю, если в исступлении душе не открывается что-то сокровенное — это не подлинный экстаз, а просто природная слабость, свойственная людям некрепкого сложения, как мы, женщины, — только соприкоснется хоть как-то дух с естеством, они теряют силу и отрешаются; я уже это говорила, когда шла речь о молитве покоя. Все это — совсем не экстаз, ведь в экстазе душа восхищена Богом вся, целиком, и Он, как Своей невесте, показывает ей частицу Царствия, принадлежащего ей по праву. Как бы это не было мало, это много, как и все в Господе, Который не желает помехи ни от способностей, ни от чувств души; вот Он сразу и велит затворить двери всех