Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сумасшедшие!.. — хрипит он. — Не вздумайте еще что выкинуть! Очень прошу вас! Меня вы все равно уже не спасете, а себя сгубите!
В его голосе звучит такая безнадежность и прорываются такие нотки смертной тоски, что у нас не остается никакого сомнения в том, что трагедия на выемке близится к концу. Окруженный немцами Андрей некоторое время еще пытается стронуть валун с места, но, убедившись в тщетности своих усилий, решительно отбрасывает бом и выпрямляется.
— Штайн вег![56] — орет на него Черный, добиваясь беспрекословного выполнения своего приказа, однако Андрей на этот раз и не собирается повиноваться, продолжая оставаться недвижимым и коченея на морозе.
— Да двигайся же, черт! — едва не рыдая, умоляет его Полковник. — Сгубишь же себя на такой стуже! Шевелись, тебе говорят!
— Все одно — конец! — надорванным голосом бросает в нашу сторону мученик. — Сил моих больше нет, так что прощайте, товарищи! Не забывайте, о чем говорил. Я не дожил, может, из вас кто дотянет до освобождения и расскажет людям обо всем и всех нас, а заодно и обо мне тоже.
Крик Черного заглушает его последние слова.
— Иван! — вопит унтер, подзывая Козьму. — Ду гут арбайтен. Штайн вег![57]
Некоторое время Жилин мнется. Не менее нас потрясенный происходящим, он теперь полон растерянности и страха — и перед немцами, и перед нами. Заметив его колебания, унтер раздражается.
— Штайн вег, Иван! — теряя терпение, требует он.
Приверженность немцам в конечном итоге берет в Жилине верх. Схватив бом, он ловко подводит его под камень и, повиснув на нем всей тяжестью своего грузного тела, страгивает валун с места.
— Гут, Иван, гут! — вопят в восторге конвоиры и сами бросаются помогать Козьме. С их помощью через несколько минут огромный валун оказывается на бровке.
«Доказав» с помощью Жилина, что работа, порученная Андрею, вполне выполнима, немцы забывают о Козьме и бросаются к Осокину. Наделенный немалой силой Глухой наносит ему убийственный удар прикладом. Свалив его наземь, они старательно топчут Андрея ногами.
— Насмерть забивают гады! — скрипит зубами Полковник. — Пропал Доходяга!
Забыв обо всем на свете и не сдерживая слез, мы беспомощно толчемся на месте, наблюдая за избиением товарища. Неожиданно Черный останавливает расходившихся конвоиров. Он делает им знак рукой, и они отшатываются от потерявшего сознание Андрея. Выпачканный кровью, он лежит некоторое время в беспамятстве, потом открывает глубоко запавшие измученные глаза и начинает шевелиться. Тяжкий стон вырывается у него из груди. Спустя несколько минут, с непостижимым в его состоянии упорством, он перевертывается, становится на четвереньки и делает попытку встать на ноги, что ему с огромным трудом удается. Опираясь на руки, он выпрямляется, шатаясь от усилий. Этого достаточно, чтобы демон, задремавший было в Черном, вновь в нем проснулся.
— Саботирен ауф ден геданкен коммен, шталине комиссар![58] — накинулся он на свою жертву, заведомо обрекая Андрея на неминуемую смерть, и, выждав, когда Осокин окончательно встанет на ноги, выхватывает у конвоира карабин и, не прицеливаясь, стреляет в него.
Несколько секунд Андрей продолжает стоять, тонкий и высохший, как чахлая былинка, а затем, будто надломленный, медленно и бесшумно оседает на утоптанный ногами грязный снег. Его тело содрогается в последних смертных корчах. Словно в поисках чего-то, навсегда безвозвратно утраченного, мечется по снегу его рука, а тонкие обескровленные пальцы, кажется, перебирают струны какого-то музыкального инструмента.
Получив необходимую разрядку и, видимо, в точности выполнив приказ коменданта, Черный успокаивается и, сделав какие-то распоряжения конвойным, покидает нашу команду. Вслед за ним уходит с участка и вызванное им подкрепление, за исключением нескольких человек, оставленных для захоронения. Непосредственно не участвовавшие в умерщвлении несчастного, конвоиры взволнованы случившимся не менее нас. С чувством некой виноватости они заставляют поднять тело Андрея и в полном молчании сопровождают нас на верх откоса, где дают понять, что здесь можно вырыть могилу для комераден[59]. Отойдя в сторону, они до конца печального ритуала не вмешиваются в нашу работу, заставив лишь развести костер.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Мы сами выбираем место для могилы, избрав для нее подножие огромной финской сосны. Копая поочередно, мы, закончив свою горестную работу, застилаем яму хвоей и, постояв несколько минут в скорбном молчании над трупом убитого товарища, осторожно опускаем его на дно могилы. После этого бросаем в нее по горсти чужой финской земли и засыпаем могилу. Одинокий печальный холмик мы старательно обкладываем камнем. Набравшись смелости, Павло просит конвойных разрешить команде обозначить могилу. В знак согласия те равнодушно машут руками и продолжают прерванный меж собою разговор. Недолго думая, Полковник стесывает кору столетней сосны и, вытащив утаиваемый самодельный складень, начинает старательно вырезать простую и бесхитростную надпись, текст которой составили всей командой. Вскоре на свежем затесе дерева появляются незатейливые и корявые строки:
Здесь, на чужой земле и вдали от Родины, лежит убитый по доносу предателя военнопленный Андрей Осокин. Вечная тебе память, дорогой товарищ! Мы помним все и ничего не забудем!— Кажись, ничего? А? Как считаете, мужики? — критически оценивая проделанное, допытывается Полковник.
Только покончив с погребением, мы вспоминаем об истинном виновнике непоправимой утраты и замечаем стоящего поодаль Жилина.
— Добился своего? — подходит к нему Полковник. — Сгубил-таки человека, мизинца которого не стоишь! На костях товарищей свое благополучие надумал строить, гадюка!
— Да при чем тут я? — пряча глаза, оправдывается Козьма. — Кто виноват, что его немцы невзлюбили?
— Молчи, змея! Не обманешь теперь никого! Еще оправдывается, зараза! — с трудом сдерживаясь, шипит Полковник и, откашлявшись, неожиданно плюет Жилину в лицо густым и вязким плевком.
Страшась нашего гнева, Козьма безропотно сносит оскорбление и молча обтирает затепленное плевком лицо.
— Напрасно стараешься, Иуда! Всего содеянного тобой теперь тебе до смерти не стереть будет, — бросает, отходя, Полковник.
К нам подходит один из конвоиров.
— Фертиг?[60] — спрашивает он нас.
— Я, я, гер вахман, фертиг! — отвечает за всех Полковник. — Нох айн момент![61]
Постояв с минуту над сиротливой могилой, мы спускаемся вниз, в выемку.
Возмездие
На обратном пути мы тяжело переживаем трагическую кончину своего товарища. Глубокая скорбь о нем умножается нашими воспоминаниями об Андрее. Его мученическая гибель рассматривается нами в сопоставлении с нашим собственным будущим, приоткрыть завесу над которым и предугадать свою судьбу мы тщетно пытаемся. Что сулит оно нам? Можем ли мы быть уверены, что завтрашний день не унесет с собой и нас? Дальше этого наши мысли не идут.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})В глубоком молчании мы прибываем на лагерную остановку, разгружаемся и, влитые в общую колонну, следуем к лагерю. В колонне догадываются о чрезвычайном событии в нашей команде, но, видя наши усталые и удрученные лица, не отваживаются досаждать нам вопросами. В таком состоянии, полные тягостного молчания, прибываем мы в лагерь.
Отбыв поверку, мы поспешно расходимся по палаткам. У входа меня останавливает дядя Вася.
- Герои подполья. О борьбе советских патриотов в тылу немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны. Выпуск первый - В. Быстров - О войне
- Фальшивомонетчики. Экономическая диверсия нацистской Германии. Операция «Бернхард» 1941-1945 - Антони Пири - О войне
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Восстание - Елена Гвоздева - Исторические приключения / О войне
- Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича) - Георгий Брянцев - О войне
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне
- Присутствие духа - Макс Соломонович Бременер - Детская проза / О войне
- На грани смерти - Николай Владимирович Струтинский - Биографии и Мемуары / О войне
- Баллада об ушедших на задание - Игорь Акимов - О войне
- С нами были девушки - Владимир Кашин - О войне