Диагноз смерти (сборник) - Амброз Бирс

Его появление направило общую беседу в другое русло. Доктор говорил мало, и у меня в памяти почти ничего не сохранилось. Голос у него был глубокий и мелодичный, но производил такое же впечатление, что и взгляд. Когда я вскоре собрался уходить, Дорримор тоже поднялся и надел пальто.

– Мистер Манрич, – сказал он, – нам с вами по пути.

«Черт бы тебя побрал! – подумал я. – Откуда тебе знать, куда я пойду?»

А вслух сказал:

– Буду рад составить вам компанию.

Из клуба мы с доктором вышли вместе. На улице не было ни одного экипажа, даже возчики давно уже спали. В небе круглилась полная луна, с моря дул свежий бриз. Мы пошли вверх по Калифорния-стрит. Я подался туда, надеясь, что доктору нужно в противоположную сторону, к одной из гостиниц.

– Так вы не верите тому, что говорят об индийских факирах? – с напором спросил он.

– А откуда вы это знаете? – спросил я.

Вместо ответа он одной рукой тронул мое плечо, а другой указал на тротуар перед нами. Почти у самых наших ног лежал мертвый мужчина! Голова его была запрокинута, и лицо в лунном свете казалось совершенно белым. В груди у мертвеца торчал меч с рукоятью, украшенной сияющими самоцветами. По камням тротуара растекалась целая лужа крови.

Я был потрясен, испуган – и не только тем, что увидел, но и обстоятельствами, при которых я это увидел. Когда мы поднимались по Калифорния-стрит, вся она была передо мной как на ладони: и проезжая часть, и оба тротуара. Как же я мог при полной луне не заметить этот жуткий труп? Немного оправившись, я понял, что мертвец одет как для выхода: под распахнутым пальто был виден фрак, белый галстук и накрахмаленная манишка, пронзенная мечом. А лицо его… Господи милосердный, это было лицо моего спутника! Если не считать мертвенной бледности, оно в каждой своей черточке, в каждой детали совпадало с лицом доктора Дорримора. То же можно было сказать и об одежде. Совершенно растерянный, я огляделся, ожидая увидеть Дорримора вживе, но его нигде не было. Зябко передернув плечами, я повернулся, намереваясь поскорее покинуть страшное место, но тут кто-то крепко взял меня за плечо. Я едва не заорал от ужаса – прямо передо мной стоял убитый, и меч все так же торчал у него в груди! Впрочем, мертвец тут же вырвал его из раны и отбросил прочь. Блеснув в лунном свете совершенно чистым стальным лезвием и драгоценными камнями на рукояти, меч со звоном упал на тротуар… и исчез! А Дорримор, такой же смуглый, как и прежде, отпустил мое обмякшее плечо и посмотрел на меня так же насмешливо, как и при первой нашей встрече. «Мертвые выглядят совсем по-другому», – успокоил я себя. Я тут же обернулся, но увидел лишь ровный тротуар, совершенно пустой на всем своем протяжении.

– Что значит вся эта дьявольщина, черт бы вас побрал? – воскликнул я довольно агрессивно, хотя, честно сказать, коленки у меня подрагивали.

– Некоторые называют это трюками, – ответил он и саркастически рассмеялся.

Он тут же повернул на Дюпон-стрит, и в следующий раз я встретил его только через пять лет в Обернском ущелье.

III

Назавтра после нашей встречи в ущелье доктор Дорримор нигде не показывался. Портье «Патнэм-хауса» сказал мне, что доктор слегка приболел и из номера не выходит. А вечером того же дня я оказался на вокзале и был приятно удивлен: из Окленда приехала мисс Маргарет Корри со своей маменькой.

Но я рассказываю вовсе не историю любви, да и рассказчик из меня никакой. Кроме того, я уверен, что любовь как таковую наша литература не может изобразить настоящим образом – ведь она изнывает под диктатом ханжества. Путь ее развития определяют письма, подписанные Юными Девами. Тирания этих Юных Дев, а точнее, самозваных цензоров, которые объявили себя единственными верными слугами литературы, заставляет Любовь

Таиться тихо под вуалью,Рекомендованной Моралью

и сохнуть на пуританской диете из сладкой кашки и дистиллированной водицы.

Но здесь надо все-таки сказать, что мы с мисс Корри были помолвлены. Мисс и миссис Корри остановились в моем отеле, и ежедневно в течение целых двух недель я мог видеться с Маргарет. Нужно ли говорить, что от счастья я был буквально на седьмом небе! Золотые были денечки, и единственное, что их омрачало, так это присутствие доктора Дорримора, которого я вынужден был представить дамам.

Он довольно быстро расположил их к себе. А что я мог поделать? О репутации доктора я не мог бы сказать ни единого худого слова. К тому же он обладал манерами прирожденного джентльмена, а в глазах женщин манеры – и есть сам человек. Пару раз я заметил, что мисс Корри прогуливается с доктором. Я был вне себя от ярости и даже пытался протестовать. Но когда меня спросили о причинах, я не смог сказать ничего внятного; к тому же мне показалось, что во взгляде Маргарет мелькнуло нечто вроде брезгливой жалости к несчастному, обезумевшему от ревности. В итоге я впал в уныние, нарочито не обращал внимания на свою нареченную и в конце концов решил от большого ума на следующий же день вернуться в Сан-Франциско. Но об этом своем решении я не сказал никому.

IV

Есть в Оберне старое позаброшенное кладбище. И хоть обретается оно почти в самом сердце города, едва ли возможно представить место более мрачное и безотрадное, особенно ночью. У большинства участков ограды, подгнив, покосились, а у некоторых и вовсе отсутствовали. Одни могилы просели, на других росли, причем уже давно, сосны, чьи корни, конечно, вершили ужасное святотатство. Надгробья, большей частью разбитые, скрывались в зарослях медвежьей ягоды, забор же, некогда окружавший кладбище, повалился, так что коровы и свиньи могли бродить, где им вздумается. В общем, место это служило к бесчестию живых и поруганию мертвых, являя собой, к тому же, воплощенное богохульство.

Вот в этом-то месте и застал меня вечер того дня, когда я принял безумное решение: оставить ту, которую любил больше жизни своей. Подходящее, надо сказать, место. Зыбкий свет ущербной луны, пробиваясь сквозь листву, призрачными пятнами ложился на землю, высвечивая уродливые подробности унылого пейзажа. Казалось, что в угольно-черных тенях таится некая тайна, куда более мрачная, чем сами тени. Я брел по дорожке, усыпанной мелким гравием, и вдруг увидел, как из темноты выступила фигура доктора Дорримора. Я замер, благо вокруг меня простиралась тень. Мне стоило огромных трудов сдержать себя – так хотелось броситься на него и задушить. Вскоре к нему присоединилась другая фигура и повисла у него на руке. Это была Маргарет Корри!

Не помню, что было дальше. Наверное, я бросился-таки, чтобы убить его. Еще знаю, что ранним утром меня, окровавленного и с синяками на горле, нашли случайные прохожие. Меня отвезли в «Патнэм-хаус», и я несколько дней провалялся в горячке. Но все это я знаю лишь потому, что мне потом рассказали. Сам же я помню лишь, что едва очнувшись, позвал к себе портье.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});