Праймзона - Александр Зорич

Уйти вбок героиня лорда Данзаса не успевала.

А потому смогла лишь парировать удар заговоренным щитом Рутгера, который к тому моменту очень вовремя перебросила из походного положения за спиной в боевое, на левую руку.

Магия сошлась с магией, колдовство — с колдовством!

По-змеиному шипя, брызнули веером зеленые искры, каждая размером с воробья.

Кожа, которой был обтянут щит, вдруг разразилась заунывным воем — будто восстала из праха та трехголовая чудь, с которой она была некогда снята!

Вслед за этим произошло нечто такое, чего никогда не видели ни Фрида, ни Болотная Дева.

Алебарда ушла в щит на целый метр.

Но вместо того, чтобы, пройдя сквозь кожу и дерево, выйти с противоположной стороны и пронзить Фриду насквозь, злое железо… как будто испарилось! Оно… провалилось в какую-то запредельную, невероятную пустоту!

Болотная Дева замерла от неожиданности.

В ту секунду она была похожа не на хозяйку гиблых топей и повелительницу чуди, а на простую деревенскую девчонку, вдруг обнаружившую, что ее любимая коровка Буренка доится черным, а не белым молочком.

Фрида была потрясена не меньше — ведь она тоже не знала всех свойств колдовского щита Рутгера!

Однако она не замедлила воспользоваться замешательством противницы.

Фрида рубанула ребром правой руки по основанию железной части алебарды своей противницы, откуда пулями-кугелями Визгуньи были вырваны три гвоздя.

Вспыхнув на секунду алым пламенем, древко сломалось.

Не помня себя от ярости, Болотная Дева схватилась за меч.

Последовав ее примеру, Фрида обнажила кинжал — тот, которым снабдил ее крысолов Дитер.

Болотная Дева посмотрела на кинжал с каким-то неожиданным бесстыдным интересом, будто это был мужской детородный орган.

Так, будто видела подобное оружие первый раз в жизни.

Оранжево-красный краешек солнца готовился исчезнуть за краем мира. Лезвие кинжала дало яркий кровавый отблеск.

И этот отблеск поднял из глубин души Болотной Девы воспоминания о всем том добром и хорошем, чем баловала ее жизнь. В ее сознании произошла мгновенная, но от того не менее бурная, всесокрушающая революция. Болотная Дева вдруг увидела мир добрым и ласковым.

— Почему… мы… ты и я… деремся? Скажи мне… сестра? — спросила она, глядя на Фриду глазами, исполненными недоумения и боли.

— Мы? — глухим от страха и боевого азарта голосом переспросила Фрида. — Мы деремся потому… потому, что ты… этого захотела!

— Я? Захотела? — словно пьяная, переспросила Болотная Дева.

— Да-да, именно ты… Потому что я, ну то есть мы, наш отряд, совершенно не хотим ни с кем драться! Мы идем по своим делам… И мы не считаем вас своими врагами! Это вы, вы считаете врагами нас! — последние слова Фрида практически прокричала.

— Я? Врагами? Нет… Ты хорошая, чистая девушка… У тебя отважное сердце… Ты преданно служишь своему господину и своим друзьям, — как в чаду произнесла Болотная Дева, глядя зачем-то на свои руки.

— Может быть и так, — согласилась Фрида. — То есть и без “может быть”. Всё именно так. Но я была такой и тогда, когда твоя чудь едва не растерзала нас на мелкие кусочки! Такой я остаюсь и теперь…

— Да, ты была такой и раньше, — согласилась Болотная Дева. — Но тогда я этого не видела. А теперь — теперь вижу.

— Значит ли это, что мы можем идти? И вы, ну то есть твои твари, не станете больше преследовать нас?

— Идите. Я разрешаю. Но если ты решишь вернуться, знай: я навсегда твоя сестра… Твоя союзница… Только позови меня по имени — и я приду!

“Надо ли понимать это так, что я победила? Победила в том поединке?” — вот о чем думала Фрида, когда отряд вновь вышел на тропу, оставляя позади и Болотную Деву, и ее удручающе кусачий зверинец, и Змеиную Дамбу.

Фрида не подавала виду, но она была поражена до глубины души.

Но не тем, что им удалось спастись из безвыходного положения.

И даже не тем, что она, самый слабый рукопашный боец в отряде (возможно, помимо Шелти, но и это под вопросом), сумела выстоять в поединке с несомненно более сильным противником.

Но скорее тем, какой была ее противница.

И тем, насколько сильно Болотная Дева была не похожа на нее, на Фриду.

Речь шла даже не о внешности, хотя и внешне никто и никогда не принял бы Болотную Деву с Фридой за сестер.

Речь шла скорее о понимании своего места в мире.

Если Фрида всю жизнь училась подчиняться, то Болотная Дева была настоящей королевой.

И не только потому, что ее платье было расшито жемчугами и изумрудами. Не только потому, что сотни опасных тварей ловили каждый ее жест, каждый ее взгляд, ожидая приказаний.

А потому, что она жила так, как сама хотела. И делала только то, что сама, сама считала правильным.

Стоило Болотной Деве решить, что Фрида — хорошая девушка с чистым сердцем, и она тотчас отпустила ее, разрешила уйти ей и даже ее друзьям.

Фрида, увы, была уверена, что будь она на месте Болотной Девы, она бы… постеснялась болотной чуди, своих подданных! Постеснялась бы менять решение! Испугалась бы показаться побежденной! Она была бы до последнего заложницей ситуации. Первым делом она, Фрида, подумала бы: “А что скажут они? Чего они ожидают от меня?”

Конечно же, чудские уродцы, все эти фрины с иглострелами, ожидали, что их предводительница нарежет наглую девицу с пушкой Визгуньей на тонкие лоскутки! А кусочки сладкого девичьего мяса, оставшиеся от этой процедуры, скормит им, ведь они так проголодались, преследуя непрошеных гостей!

Да, чудь была уверена, что спутники Фриды тотчас отправятся к ним в суп (если, конечно, чудь варит суп). И что именно ради этого затеян весь сыр-бор.

Но Болотная Дева решила иначе. И ей было плевать на чужое мнение! Даже на мнение своих союзников и подопечных!

Фрида знала: она не умеет поступать так.

Не умеет слушать голос своего сердца и ставить слова, сказанные этим голосом, выше, чем слова, к примеру, своего господина, лорда Данзаса.

Плохо ли это?

Может и неплохо.

Но это — страшно неудобно.

И главное, в чем призналась себе Фрида, ей безумно, до смерти хотелось бы попробовать жить как Болотная Дева.

Самостоятельно, самочинно, самодержно.

“Но готова ли я заплатить за такую жизнь бессмертием, которое даруют мне вассальные отношения с моим лордом?”

Ответа на этот вопрос Фрида пока не знала.

Точнее, уже знала. Но все еще боялась признаться себе в том, что знает…

В то утро она была на тропе замыкающей.

Время от времени она бросала тревожные взгляды на болота. Но болота больше не казались ей такими уж убогими и страшными. Может быть потому, что она впервые в жизни посмотрела на них глазами Болотной Девы?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});