Вашингтонская площадь - Генри Джеймс

Помедлив, она добавила:

— Всего только раз, один раз.

— Как тебе заблагорассудится, — повторил он, по-прежнему придерживая дверь. — Мое мнение тебе известно. Встречаясь с ним, ты выказываешь свою неблагодарность и жестокость по отношению к отцу и причиняешь ему величайшее огорчение.

Этого бедняжка не вынесла — она залилась слезами и с жалобным возгласом кинулась к своему непреклонному родителю. Она умоляюще протянула к нему руки, но он не принял ее мольбы: вместо того чтобы дать дочери выплакаться у него на груди, он сурово взял ее за локоть, вывел за порог и осторожно, но решительно закрыл дверь. Затем он прислушался. Было тихо, и он знал, что Кэтрин стоит за дверью. Как я уже сказал, ему было жаль ее, но он был так уверен в своей правоте! Наконец он услышал, что она пошла прочь; потом шаги ее легонько заскрипели на лестнице.

Держа руки в карманах, доктор прошелся по кабинету; глаза его блестели — возможно, от гнева, но отчасти также и от удовольствия. "Клянусь небом, она не отступится, — сказал он себе, — не отступится!" То, что Кэтрин "не отступится", казалось ему почти комичным и обещало небезынтересные события. Доктор решил непременно «досмотреть», как он про себя выразился, эту комедию до конца.

19

По причинам, связанным с этим решением, доктор на следующее утро предпринял попытку поговорить со своей сестрой. Он пригласил ее в кабинет и, когда миссис Пенимен пришла туда, выразил надежду, что она будет соблюдать приличия — хотя бы самые азы — и не станет потворствовать племяннице.

— Не понимаю, что ты называешь азами, — сказала миссис Пенимен. — Можно подумать, что ты советуешь мне выучить азбуку.

— Азбуку здравого смысла тебе, очевидно, никогда уже не выучить, позволил себе заметить доктор.

— Ты пригласил меня сюда для оскорблений? — поинтересовалась миссис Пенимен.

— Вовсе нет. Я пригласил тебя, чтобы дать тебе совет. Ты потворствуешь этому молодому человеку, Таунзенду, и это твое личное дело. Твои чувства, твои фантазии, твои симпатии и заблуждения меня не касаются. Я прошу тебя лишь об одном — держи все это при себе. Я изложил Кэтрин свою точку зрения; Кэтрин меня отлично поняла. Всякое поощрение его ухаживаний я буду отныне рассматривать как намеренное непослушание, а твое пособничество Кэтрин в этом деле — как, прости за выражение, прямое предательство. Тебе известно, что предательство считается тяжким преступлением; подумай же о наказании.

Миссис Пенимен распрямила стан, широко раскрыла глаза — она иногда пользовалась этим приемом — и заявила:

— Ты говоришь как какой-нибудь державный властитель!

— Я говорю как отец своей дочери.

— Но не как брат своей сестры! — воскликнула Лавиния.

— Дорогая Лавиния, — сказал доктор, — я подчас действительно сомневаюсь в нашем родстве — мы так не похожи друг на друга. Однако, несмотря на несхожесть характеров, мы в состоянии понять друг друга в критическую минуту, и сейчас это главное. Прекрати свои игры вокруг мистера Таунзенда — большего я от тебя не требую. Полагаю, что последние три недели ты переписывалась с ним; возможно, даже встречалась. Это не вопрос — не трудись мне отвечать.

Доктор был уверен, что Лавиния ответила бы ложью, слушать которую ему было бы неприятно.

— Прекрати свои забавы, — закончил он, — в чем бы они ни заключались. Вот и все, чего я хочу.

— А по-моему, ты хочешь также быть причиной смерти твоей дочери, заметила миссис Пенимен.

— Напротив, я хочу, чтобы она жила долго и счастливо.

— Ты ее убьешь. Она провела ужасную ночь.

— От одной ужасной ночи и даже от десяти ужасных ночей она не умрет. Поверь моему врачебному опыту.

Немного поколебавшись, миссис Пенимен решилась на выпад:

— При всем своем врачебном опыте ты уже лишился двух членов своей семьи!

Решиться-то она решилась, но когда брат в ответ пронзил ее взглядом, острым, как хирургический скальпель, миссис Пенимен сама испугалась своей смелости. Взгляду доктора вполне соответствовали его слова:

— И не побоюсь лишиться общества еще одного!

Миссис Пенимен поднялась, постаравшись принять вид оскорбленной добродетели, и ретировалась в комнату Кэтрин, — девушка давно уже сидела в одиночестве. О ее "ужасной ночи" тетушка знала потому, что накануне вечером, после разговора Кэтрин с отцом, наши дамы сошлись вновь: миссис Пенимен поджидала племянницу на лестнице, на втором этаже. Нет ничего удивительного в том, что столь проницательная особа, как миссис Пенимен, догадалась о беседе в кабинете доктора. Еще менее удивителен тот факт, что сей особе весьма любопытно было узнать, чем завершилась беседа, и это любопытство заставило милую, незлопамятную тетушку пожалеть о резкостях, которыми она давеча обменялась с племянницей. Завидев бедняжку в темном коридоре, миссис Пенимен бросилась к ней с изъявлениями сочувствия. Раненое сердце девушки тоже не вспомнило об обидах; она поняла лишь, что тетя заключает ее в свои объятия. Миссис Пенимен отвела племянницу в ее спальню, и они просидели там вдвоем до рассвета. Уронив голову на теткины колени, девушка долго и почти беззвучно рыдала, пока не излила свое горе. Миссис Пенимен была довольна: она с чистой совестью могла считать, что эта сцена, в сущности, отменила запрет, наложенный Кэтрин на ее отношения с Морисом Таунзендом. Однако радость ее сильно уменьшилась, когда, заглянув к племяннице утром, она обнаружила, что Кэтрин одевается и готовится выйти к завтраку.

— Ты не должна спускаться к завтраку, — сказала она. — Тебе надо прийти в себя после этой кошмарной ночи.

— Я уже пришла в себя, только боюсь опоздать к столу.

— Я тебя не понимаю! — воскликнула миссис Пенимен. — Ты должна по крайней мере три дня оставаться в постели!

— Ну нет, ни за что на свете! — сказала Кэтрин, которая не находила ничего приятного в подобном времяпрепровождении.

Миссис Пенимен была в отчаянье. Она с величайшим неудовольствием заметила, что на лице Кэтрин не осталось и следа ночных слез. Крепкое здоровье девушки только мешало делу.

— Какое впечатление ты думаешь произвести на отца, — воскликнула тетушка, — прискакав к завтраку как ни в чем не бывало, словно ты вовсе не терзалась, словно ничего и не произошло?

— Ему не понравится, если я останусь в постели, — простодушно ответила Кэтрин.

— Именно поэтому ты и должна остаться в постели. Как же еще, по-твоему, можно его разжалобить?

Кэтрин немного подумала.

— Не знаю, — сказала она. — Но только не так. Я не хочу делать ничего необычного.