Цветы в Пустоте (СИ) - Сергеева Александра Александровна

　　 На самом деле голод он испытывал скорее информационный, чем физический — во всяком случае, страдал он больше именно разумом, чем телом. Три дня абсолютного бездействия, пока он висел на проклятой стене, извели его невыносимой скукой: он не привык так долго довольствоваться отсутствием каких-либо задач. То есть, конечно, он любил предаваться созерцанию — но это при условии, что ему было, что созерцать. Решение в уме дифференциальных уравнений шестой степени не помогало уже после первых же суток.

　　 Аргза что-то неопределённо промычал, припав губами к его шее. В это время как раз вернулся Джерри, у которого во время падения на пол выпал пластиковый пропуск в столовую, и в итоге получилась донельзя неловкая немая сцена.

　　 — Кхм, — механик кашлянул, привлекая внимание. — Босс, я тут выронил кое-что, позвольте забрать?

　　 Варвар недовольно помахал в его сторону рукой, показывая, что занят. Сильвенио отвернулся и закрыл глаза, в свою очередь, делая вид, что его тут вообще нет и никаких непотребств с ним сейчас не творят. Джерри хотел было уйти молча, но в последний момент вдруг остановился и хмуро глянул на Аргзу.

　　 — Босс, хватит, а? Сильвенио уже скоро тошнить начнёт от вашего постоянного недотраха! Вы можете хотя бы делать это с ним не так часто?

　　 — Я сейчас сверну ему шею, как курёнку, и даже не буду ни секунды жалеть о потере нашего главного механика, — тихо, но очень отчётливо пробормотал варвар на ухо Сильвенио, полностью игнорируя рыжего горе-храбреца.

　　 Лиам только мученически вздохнул и наклонил голову так, чтобы длинная чёлка закрыла его лицо целиком. Больше всего в общении с людьми его печалили такие споры, в которых не выявлялась никакая истина, а только тратился, что называется, вербальный фонтан. Сейчас было очевидно, что Джерри это маленькое противостояние (нашёл кому противостоять, герой!) ни за что не выиграть. Аргза же был не в том настроении, чтобы кого-то калечить, сегодня он был вполне благодушен, так что и ничего серьёзного механику сейчас схлопотать не угрожало.

　　 И верно: тот уже собрался, по-видимому, ещё что-нибудь опасное сказать, но пират, круто развернувшись, молча поймал его за шкирку и буквально вышвырнул в коридор, на этот раз не забыв закрыть изнутри дверь.

　　 — Так что, Лиам, тебя уже тошнит? — он улыбнулся, возвращаясь к прерванному занятию.

　　 — В данный момент, сир, должен заметить, что даже если гипотетически процесс пищеварительного обмена в моём организме мог бы быть каким-то образом связан с вашими действиями, испытывать тошноту мне было бы затруднительно хотя бы потому, что мой желудок уже три дня как пуст. И не то чтобы я намекаю, но…

　　 Джерри, словно очнувшись, поспешил убраться подальше, чтобы не слушать всего этого.

　　 Вечером Сильвенио, уже сытый и свободный, заглянул к нему с чашкой чая, как обычно. Каморка механиков, тесная и неуютная, где обитали ещё трое стажёров, была сплошь завалена всяким техническим хламом и разнообразными инструментами, от отвёрток до разводных ключей. Непонятно, как в таком хаосе вообще можно было жить, да ещё вчетвером, но прибираться здесь даже Сильвенио в голову не приходило, хотя он и любил чистоту.

　　 Джерри лежал на жёсткой кушетке, бездумно уставившись в потолок, и допивал бутылку дешёвого тёмного пива. На полу таких бутылок скопилось уже штук десять, и откуда он достал столько выпивки — оставалось загадкой. Вид у него был крайне меланхоличный.

　　 — Что с тобой происходит?

　　 Тот повернулся на его голос, с трудом фокусируя взгляд.

　　 — С чего ты взял, что что-то происходит?

　　 — Ты ведёшь себя очень странно, дружище, — Сильвенио немного расчистил от железного хлама стол и присел на его край, болтая ногами. — Я помню, что у тебя скоро годовщина смерти отца и что ты всегда хандришь по мере её приближения, но в этот раз твоё настроение меня действительно беспокоит. Господин Аргза…

　　 — Чёрт, не называй его господином хотя бы здесь!

　　 — Я бы рад, но, видишь ли, благодаря ему у меня развился синдром параноидального расстройства личности, и мне постоянно кажется, что он следит за мной и за моими словами… Так вот, господин Аргза даже послал тебе предупреждение, что если ты не уймёшься, то сильно рискуешь его по-настоящему разозлить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

　　 — Да плевать я хотел! — механик запустил пустой бутылкой в стену, чуть не попав при этом в Сильвенио. — Тоже мне, нашёлся доброжелатель грёбаный! Пошёл он нахрен, вот что я скажу! Что он мне сделает? Побьёт? Я привык уже! Еды лишит? Ха, тоже привык, и вообще у меня заначка жратвы есть. Трахнет? Да я, может, даже не против буду, учитывая, что у меня тут даже подрочить времени не находится!

　　 Сильвенио подавился зелёным чаем, который пил, и долго откашливался. Чем пьянее становился Джерри, тем более странные речи говорил.

　　 — Эммм… Послушай, не хочу сейчас навязывать свою паранойю и тебе, но ты бы, и правда, поосторожнее со словами… Поверь мне, я на личном опыте знаю, что он может придумать нечто такое, что побьёт все твои представления о прежних наказаниях. Вспомни, как он обращался тогда со мной, когда я рискнул высказаться слишком вольно…

　　 — Ты слабак, — заявил рыжий безапелляционно. — И вообще. После того, как я в юности был в него влюблён, мне уже ничего не страшно.

　　 Сильвенио подавился чаем повторно и на этот раз кашлял так долго, что чуть не задохнулся. Чашку пришлось поставить от греха подальше.

　　 — Что, прости?

　　 Механик пожал плечами — в точности, как Хенна, тоже огорошившая Сильвенио в своё время подобным откровением. Но она тогда и то поразила его этим меньше.

　　 — Ну да. В юности все совершают ошибки и все неудачно влюбляются, и часто это накладывается одно на другое. Ну… кроме тебя, пожалуй. Но ты-то у нас исключение из всех возможных правил, а я-то нормальный человек, и… В общем, у меня и выбора не было особо, если так посудить: я был подростком, а на корабле даже девчонок симпатичных отродясь не было… А босс наш, согласись, единственная более-менее впечатляющая на этом грёбаном судне личность. Сильный. Уверенный. Крутой, ха… ну, ты понял, короче. Признаться, я даже чутка ревновал его к тебе поначалу, видя, как он с тобой носится! А потом всё как-то само собой прошло… Не иначе, помешательство было! Теперь-то мозги на место встали, не смотри на меня так. Могу поспорить, что и ты, если бы пожил со своим миротворцем немного, быстро бы перестал по нему сохнуть.

　　 — Я по нему не "сохну", как ты выражаешься. Мы с Мартином даже не общаемся, а грущу я только потому, что переживаю за тебя. Ты сделал ошибочные выводы.

　　 — Ага, конечно… Чёрт с тобой! Блин, чувак, да я первым тебе счастья пожелаю, если тебе когда-нибудь удастся к нему прорваться! Да только помяни моё слово: нету на свете любви! Нету её… понимаешь? А, ничего ты не понимаешь!

　　 Сильвенио покачал головой и, спрыгнув со стола, укрыл друга куцым одеялом.

　　 — Ты очень много выпил, Джерри. Оставь все эти рассуждения на потом, ладно? Тебе нужно поспать.

　　 Механик согласно опустил веки: пиво его разморило. Но, когда Сильвенио уже собрался уходить, он вдруг резко схватил его за руку, вновь распахнув глаза.

　　 — Устроим бунт, — сказал он с неожиданной убеждённостью. — Давно ведь уже пора. Я уже очень долго об этом думаю, ты знал? Бунт — это то, что нам нужно, брат. Нас ведь не меньше двух сотен, угнетаемых им рабочих! Если мы объединимся, то сможем свергнуть Паука! Ты ведь со мной, да? С нами? Ты с нами, брат?

　　 Сильвенио поёжился, машинально заозиравшись. Для его прогрессирующей паранойи такие разговоры звучали слишком громко даже для пустой комнаты механиков. Он заморгал, аккуратно высвобождая руку из его хватки, и сбивчиво прошептал:

　　 — Да… с вами, да… ты только не говори об этом пока вслух, и… и ты пьян, мой друг, проспись, а потом, может, поговорим об этом… если не забудешь и не одумаешься. Мы поговорим об этом и всё обсудим, обещаю…

　　 И Джерри уснул, совершенно его обещаниями успокоенный. А Сильвенио ушёл, предварительно захватив чашку со злополучным чаем и заодно бутылки с остатками выпивки, чтобы друг, проснувшись, не ушёл снова в запой. Он постарался задвинуть на самый край сознания озвученную механиком опасную мысль. Подальше, поглубже, чтобы над ней невозможно было размышлять всерьёз…