Возвращение - Сьюзен Виггз

София продолжала наблюдать. Ной сгреб в охапку старшего ребенка, мальчика лет шести, и подбросил его в воздух, отчего малыш радостно засмеялся. Двое других детей тоже засмеялись и захлопали в укутанные варежками ладоши. Идиллическую сценку дополняли две прыгающие по снегу собаки — взрослая и уже знакомый Софии щенок. Такие картинки со счастливым семейством обычно изображали на сентиментальных рождественских открытках. Играя с детьми, Ной чувствовал себя в своей стихии, словно самой судьбой ему предназначалась роль отца. У него было для этого достаточно энергии.

Что-то здесь не сходится, размышляла София, снимая с вешалки в прихожей пальто и надевая его. Ее смущал взгляд, которым Ной одарил ее, когда она спустилась в кухню в ночной сорочке. Это да еще то, что ни одна женщина не потерпела бы подобной обстановки в гостиной: музыкальная система, неоновые часы в виде пивной банки на стене и выставленная на всеобщее обозрение коллекция старых номерных знаков и колпаков ступицы колеса.

Она вышла на крыльцо и на мгновение замерла, полной грудью глотнув морозного воздуха. Затем помахала рукой, чтобы привлечь к себе внимание.

Ной тут же ее заметил и замахал в ответ.

— София, это Гейл, — представил он женщину, — а это Генри, Мэнди и малыш Джордж, которого все зовут Медвежонок.

София поприветствовала семью, призвав на помощь все свои дипломатические навыки.

— Рада познакомиться. Со стороны Ноя было очень мило помочь мне вчера ночью.

— Ной внимателен ко всем, — отозвалась Гейл.

«Это означает: смотри, не возомни себя особенной», — подумала София.

— Что ж, нам пора возвращаться домой, — продолжала Гейл, — у меня пирог в духовке. Увидимся, Ной. Рада была познакомиться, София.

Каждый ребенок непременно захотел обняться на прощание с Ноем. Затем Гейл зашагала прочь, везя за собой санки. Ной отряхнул снег с ботинок и распахнул перед Софией дверь. Женщина вошла внутрь, и щенок посеменил за ней, а взрослая собака побежала по направлению к лесу.

София почувствовала… она и сама не сумела бы объяснить, что именно. В основном облегчение оттого, что эти люди — не семья Ноя.

— Гейл живет по соседству, — пояснил Ной, отвечая на ее невысказанный вопрос. — Она и дети устали сидеть взаперти, вот и вышли на прогулку.

Соседка, значит, подумала София. Не жена. Не следовало бы испытывать такое чувство облегчения, но она ничего не могла с собой поделать. Ей очень хотелось, чтобы Ной оказался хорошим парнем. Пока он оправдывал ее ожидания.

Она последовала за ним в светлую просторную кухню.

— Кофе будете? — предложил Ной.

— Да, с удовольствием. Я сама себе налью.

Женщине не хотелось чувствовать себя гостьей в его доме, но Ноя ситуация, похоже, ничуть не смущала.

Осмотревшись вокруг, она сказала:

— У вас слишком большой дом для одного человека. — София тут же осознала, что сказала глупость. — Я имею в виду, если вы живете один.

— Так и есть. Это семейный дом, — пояснил он. — Раньше здесь была молочная ферма, но потом мои родители прикрыли ее и перебрались во Флориду, чтобы насладиться законным отдыхом. Окончив ветеринарную школу, я решил открыть практику прямо здесь.

Женщина снова обвела взглядом старомодную кухню: выскобленный сосновый стол, буфет, раковина и современный магнитофон, из динамиков которого лилась незнакомая Софии музыка в стиле ска или хип-хоп. Дэзи наверняка бы это понравилось.

— Как это мило — жить в доме, в котором вырос, — заметила женщина.

— Полагаю, да. А вы откуда родом? — поинтересовался он.

— Из Сиэтла, но мы много раз переезжали.

Каждые несколько лет ее родители вдруг решали, что пришло время сменить обстановку. Дома, в которых они жили, становились все более роскошными, так как практика родителей приносила все больший доход. Внешнее выражение успешности и благосостояния было очень важно для семьи Линдстром, гораздо более важно, нежели то, что дочери постоянно приходилось привыкать к новой школе и пытаться завести новых друзей.

— Я, бывало, завидовала детям, которые жили как вы, — призналась София. — Тем, кто мог назвать домом какое-то одно место.

— Хорошо, что мне здесь нравилось, иначе я бы возненавидел все на свете, — ответил Ной, печально улыбаясь.

София зажала между ладонями кофейную чашку из толстого фарфора. На ней была изображена корова под аркой радуги и подпись: «Молочная ферма Шепардов, Авалон, штат Нью-Йорк».

— Это настоящая старинная чашка, — заметила София, — а не одна из псевдовинтажных вещиц, которыми изобилую сувенирные магазины.

— Да, она подлинная. — Ной долил ей кофе. — Так вы жили за границей?

Конечно же ему интересно. София не могла его в этом винить. Вопрос заключался в том, как много ему можно рассказать?

— Я жила в Гааге, — сказала она и, мгновение помедлив, добавила: — В Голландии. — Она не была уверена, знает ли он, где это. — Я служила помощником заместителя адвоката в Международном суде. Последнее дело, над которым я работала, заключалось в привлечении к ответственности военного диктатора, связанного с синдикатом, незаконно сбывающим алмазы.

— Я и не знал, что американским гражданам позволено работать в Международном суде, ведь наша страна не входит в эту организацию.

София удивленно заморгала:

— Откуда вы знаете такие подробности?

— Ну, это же было в газетах. А я читаю не только журналы по ветеринарии.

— Простите. Да, вы правы, США не являются членом этой организации, как и Китай, Ирак или Северная Корея, но мы надеемся… — Женщина не договорила, сочтя излишним углубляться в политику при сложившихся обстоятельствах. — Но в Международном суде работают американцы. К тому же моя мама канадка, и у меня двойное гражданство.

Ной поставил на стол кувшин молока и большую картонную коробку.

— Я заехал вчера в булочную, еще до снегопада, — сказал он. — Угощайтесь.

Открыв коробку, София обнаружила внутри четыре булочки с корицей в блестящей глазури. Ной купил их в пекарне «Скай-Ривер» в Авалоне.

— Я попробую, но только половинку, — ответила женщина.

— Да ладно, рискните, съешьте целую.

— Придерживаясь своей диеты, призванной помочь мне преодолеть смену часовых поясов, я должна сейчас налегать на белки — например, ветчину и яйца или что-то в этом духе.

— Яйца я могу вам достать, но никакой ветчины, — произнес Ной. — Мяса я не ем. Четыре года я потратил на то, чтобы научиться лечить животных, а не готовить и есть их. Мясо не выглядит привлекательным для человека, который зарабатывает на жизнь тем, что поддерживает животных живыми и здоровыми. Кое-что я все же себе позволяю, — добавил он. — Например, морепродукты. Это потому, что среди моих пациентов никогда не числились креветки или форель.