Палачи и жертвы - Эльчин Гасанов

- Без проблем товарищ Хрущев. У меня в Азербайджане неплохие позиции. Сделаем.

Сказано, сделано. Теперь они уже стояли на скалистом берегу правительственной дачи в Загульбе, в пригороде Баку. Это сущая экзотика. Кругом сосны, по их ветвям прыгают коричневые белки. Внизу плещется и сияет синее море. А на берегу янтарный золотистый песок обжигает ноги так, что в жилах кровь подпрыгивает. А под вечер, о, это что-то. Настоящий рай! Синее небо состоит сплошь из ярких, остроконечных звезд, причем они расположены так близко, что кажется их можно рукой достать. Луна грустная, иногда улыбается. Слышен стук колес поездов, которые едут сравнительно не далеко, но их слышно. Ну, короче говоря, умереть не хочется.

Разумеется, что в дни отдыха Хрущева на этой даче посторонним вход туда был запрещен. Только свои. Местная власть, ЦК, и все, больше никого.

- Скучно что-то, зевнув, сказал Хрущев Ахундову (главе Азербайджана), разглядывая пустынный берег Каспийского моря. Действительно, никого. Из под веток сосен видны были только военные с автоматами, охраняющие вход на территорию пляжа. И вдруг, что это...Хрущев и другие протерли глаза. На берегу с солнечным зонтиком в руках прогуливалась молодая женщина в купальнике. У нее была такая аппетитная фигурка, что Хрущев начал облизываться как кот. Беленькие бедра, пышная грудь, длинные волосы. Настоящая русалка. Хрущеву передали бинокль. Он еще лучше стал ее разглядывать, и даже заметил родинку на ее плече.

- Кто это Анастас?

- Неизвестно, Никита Сергеевич.

- А как она прошла сюда? Кто ее впустил к морю?

??.....

Все пожимали плечами. Начальник охраны уже стал отдавать распоряжения для выяснения личности этой особы.

- Назад, не надо! И так скучно. Что-то хочется, а кого, не знаю. Пусть гуляет, отдыхает пока. Просто вот смотрю я на нее, да и вообще на женщин. Странная все-таки жизнь. Для них запрета нет никакого. Вот впустили ее на море. А ведь запрещено, ну нет, она улыбнется пару раз, и все - часовой растает перед ней, если еще не кончит. Это всегда было так. Странно и непонятно.

Хрущев вздыхал и говорил.

- Вот смотришь на проституток. Они выжимают сперму у мужчин, кушают, пьют за их счет, удовлетворяются, а потом еще и деньги у них берут. Ну не странно ли это? А?

Микоян и Ахундов виновато улыбались.

- Да и в целом в жизни женщинам все достается легко и просто. Супруг мучается на работе, переживает, трудится, борется, его ругают, оскорбляют, ему грозит увольнение, тюрьма или даже расстрел, но он в конце концов все таки приходит к власти, добивается своего. Нередко служебная лестница приводит и на эшафот, к виселице. Все мы это знаем. А жена все это время, все эти годы готовит ему дома только борщ. И в результате лавры пожинает она не меньше мужа. Нет здесь логики. В 55-м году я беседовал с самим Эйзенхауэром. Он приезжал в Москву. Помните? Так я с ним говорю о мировых проблемах, об атомной бомбе, о возможной войне, ну там, еще покруче. А прихожу вечером домой, а жена моя Нина Петровна бьет меня по голове своей сумкой, швыряет в меня горшок и орет, что почему я ей днем не позвонил. Мол, я ей был нужен. Оказывается, я должен был прервать беседу с Эйзенхауэром и выслушивать по телефону тупой каприз Нины. И главное я молчу, мне нечего сказать жене. Да, это страшно!

Микоян и Ахундов выслушали это все заискивающе, с пониманием, поддержкой. Никита Сергеевич двинулся в сторону этой незнакомки. ''Пойду, поболтаю, посмотрим, что народ думает про меня, про мою политику', и поплелся в сторону берега.

- Барышня, вам помочь или не мешать?

- Ну что вы, здесь так скучно. Кругом никого. Даже неприятно.

Хрущев начал ее разглядывать. Она была красива. Особенно он запомнил ее глаза. Это были глаза тигрицы или пантеры. Когда она пристально посмотрела на Никиту Сергеевича, даже Луна спряталась за облака, и море начало волноваться. Под летний вечер, при луне, на берегу моря женщина выглядит по-особому. Хрущеву она понравилась. Последний раз он такие глубокие глаза видел на Донбассе, когда работал шахтером. Там была одна жгучая украинская баба. Хрущев предаваясь воспоминаниям, отчетливо вспомнил ее лицо. Его разбудил голос незнакомки:

- Вы о чем-то задумались?

- Нет-нет, что вы, мадам. Кстати, разрешите представиться. Никита, просто Никита, для вас даже Нико. А вас, простите, как величать?

- Оля.

- Как хорошо, Оля, как хорошо.

Ему действительно стало хорошо. Море было такое ласковое, спокойное, пахло молоком, сиренью, остывшим песком, травой, издали хрипло доносилась азербайджанская народная мелодия. Они начали прогуливаться по берегу

- Оля, а вам ни о чем не говорит имя Никита?

- Нет, а что?

- А ничего, просто спросил. Простите, а что вы читаете?

- Да так, балуюсь.

Она протянула ему книгу, где на обложке он заметил только слово "Эзотерика". Он вдруг вспомнил, что уже очень давно ничего не читает.

- А можно я это почитаю, я быстро читаю. И сразу же верну.

- Конечно, конечно. Пожалуйста. Я вам ее дарю.

- Спасибо. Может, выпьем что нибудь, Оля.

- С удовольствием, Нико.

- Тогда пошли ко мне. А незнакомок я целую робко. Вот так вот.

- Да? А эти люди тоже с вами, или как?

- Эти? Это так, чтоб я не скучал. Это болотные лягушки.

- Какие еще лягушки (удивленно)?

- Ну, которые бывают в болоте. Они квакают, а когда вы бросаете туда камень, они перестают квакать. Это из таких. А вообще - то я в жизни всегда один, Оля. И я сам себе враг, а врагов надо любить.

- О, по вам этого не скажешь. Вы такой обаятельный и милый.

''Интересно, она меня не узнала, или придуривается. Если не узнала, еще лучше. Не будет надобности от нее избавляться. И все же, чем - то она похожа на Эдит Пиаф.''

- Ну пошли, пошли Оля ко мне.

- О, вы такой нетерпеливый.

Дело в том, что поведение Ольги Хрущева удивляло. Во-первых, он не понимал того, что его, Никиту Хрущева, не узнают, а во-вторых, ее сонливость и отсутствие всякой боязни к незнакомым мужчинам пока забавляло его. ''Она что, дура что ли? Такая пройдет, и даже не проснется''.

Он не знал, насколько был близок к истине. Это была сущая правда. Ольге Целых было абсолютно безразлично, с кем она общается, с Президентом или с посудомойщиком. Так как пришло время сообщить читателю и то, что она, Ольга Целых, в далеком детстве лечилась от олигофрении. Вроде бы вылечилась, хотя от этой болезни никогда полностью не избавляются. Бывших олигофренов не бывает. Но на внешности ее это не отразилось. Ей просто был нужен мужчина. Крепкий, сильный, твердый в любых отношениях, и конечно же у которого был бы толстый карман. Никита Хрущев не переставал на нее пристально смотреть, желая понять ее. Но ему не удалось ее раскусить, а он уже и не пытался это сделать. В своем номере Хрущев набросился на Олю и начал ее раздевать.

- Нико, я сама, сама. О, мой милый хулиган. Я даже не пойму, я лучше вас, или вы хуже меня.

Охрана Хрущева за дверью слышала только такие звуки: "Никита, ты что?!... Такое в меня?! Я же стану невменяемая! Ооо... Я это не выдержу. Милый, мой милый мальчик, да за тебя можно умереть, умереть. Такое я не видела. Ооо... Я никому тебя не отдам, ты мой. Давай, глубже, сильнее, о... '' И так далее. И от их телодвижений сильно скрипела кровать. Чи-чи, чи-чи, чи-чи.

На следующий день они опять встретились, и опять все завершилось для них в постели. Три дня подряд Никита Сергеевич с ней не просыхал. Ольга была нищая духом, но какое у нее было тело! А потом праздники кончились, хорошего понемножку. Хрущеву нужно было немедленно возвращаться в Москву. В сентябре, т.е. через месяц, он должен ехать в Нью-Йорк, делать доклад. Ему надо готовиться. ''И все-таки что-то в этой Оле есть неприятное, нехорошее. А что, что?'' Никита Сергеевич долго ломал голову, думал, но не мог найти решение. Ну все, поигрались и хватит. Прощай Баку, давай в путь - дорогу. Он о ней сразу забыл, но через день вспомнил, так как исчезли золотые часы на цепочке. Причем они были фамильные, с дарственной надписью. Напрасно он их искал в кармане, спрашивал у охраны. Часы пропали, их не было. Хрущев недовольно поморщился. Уже через неделю, когда он усиленно работал у себя в кабинете, в Кремле, он заметил книгу, которую ему подарила в Баку Оля. Он начал пробегать по ней глазами. Никита Сергеевич никогда еще так внимательно не читал. Да и читал он не очень - то много, т.е. вообще мало, а в принципе, совсем ничего. А эту книгу Никита Сергеевич не читал, а ел. Он вчитывался в каждую букву, в каждое слово, и находил смысл. ''Вот это книга, вот это классика. Это я понимаю. Видимо тогда люди жили умом', говорил он после прочтения каждой главы. Истина существует только в книгах, а в реалии она улетучивается, как газ. Он менялся внутренне, часто размышлял о смысле жизни, о психологии власти, и это замечало его окружение. Когда Анастас Микоян спросил наконец его, в чем собственно дело, что с ним происходит, Хрущев показал ему эту книгу про эзотерику. Но гром грянул через две недели, буквально за несколько дней до поездки в США. Никита Хрущев обратился к врачу и услышал страшный диагноз: Сифилис!