Athanasy: История болезни - Мавликаев Михаил

Из трёх частей дня Теневая Машина незаметно превратилась в самую приятную. Никаких людей, никаких скандалов и, вопреки её ужасной, еретической сущности, никаких кошмаров. Странным образом эта Машина была совершенно… нормальной. Голый скелет из шестерёнок и цепей проглядывался насквозь, и никаких демонов Главкона в нём не обнаруживалось.

Я вводил необходимые числа и формулы, после чего бездумно крутил педали, наслаждаясь порциями благословенного эндорфина. Пока ноги бежали в никуда, мысли замирали на месте, даруя истерзанному мозгу невероятно ценные и редкие мгновения отдыха.

Глаза следили за переплетениями ремней и передач Машины, не вглядываясь в детали. Как же она похожа на меня. Или я создан по её образу и подобию? Каждый мой день, нет, вся моя жизнь – это бесконечный цикл программы, последовательность утомительных действий, которые я обязан совершить, чтобы упасть на кровать и спустя краткий период бессознательности начать всё заново.

Единственное, что разбивало этот цикл – это походы в парк и следующее за ними ожидание.

Сколько записок я уже отнёс туда? Сколько встреч назначил? Видимо, я всё-таки разочаровал Полианну. Сказал что-то не то, совершил ошибку. Ввод одной неправильной переменной – и разрушилось всё то, что мы строили вместе.

Или мне всё это привиделось. Ничего мы не строили. Нет никаких «вместе». Всего лишь игры воображения глупого, одинокого Джоза.

Сегодня один из тех дней, дату которого я торопливо нашкрябал в записке. Дата, время… И место. Наше с ней место. Только ради этого я наконец прошёл все круги бюрократии и получил пропуск на министерский монорельс.

Редкие прохожие с завистью оглядывались на то, как я открываю пропуском дверь в основании решетчатой башни. Если бы они только знали, что этот нервный и тощий чиновник ни разу так и не поднялся до самой вершины.

Привыкшие к педалям ноги сами понесли меня по ступеням к «Железному Темплу». Мозг, почувствовав знакомую стимуляцию, тут же расслабился и отпустил руль сознания. Если я могу дремать, сидя в седле управления Теневой Машиной, то смогу ли я спать, поднимаясь по ступеням?

Погрузившись в прострацию, я открыл дверь «Железного Темпла» и недовольно уставился на лишнего посетителя, уже сидящего за одним из двух столов.

Какое же невезение – клиент именно здесь, именно сейчас. Занимает место, крадёт у меня спокойное одиночество. Да кто он вообще такой? Худой, низкий, наглые вихры каштаново-рыжих волос…

– Не смотри на меня так, а то мне страшно становится, – с улыбкой сказала Полианна.

– Ты!..

– Может, присядешь? Я закажу что-нибудь. Не нервничай, сегодня я заплачу за себя сама.

Я рухнул на табуретку, почти не почувствовав её металлической жёсткости. Некоторое время Полианна молча улыбалась, но постепенно её улыбка стёрлась и выцвела; словно застывший портрет на медленно гаснущем люминофоре экрана.

За едой она так и не встала.

– Я была очень занята, пойми, – сказала она после длинной паузы.

– Тебе не нужно оправдываться.

– Но почему-то я хочу оправдываться.

Я издал лёгкий смешок, но она не поддержала веселья.

– Ладно, – сказал я, проглотив остатки смеха. – Так что, тебя задержала внезапная вспышка рождаемости в Городе?

– Да… – Полианна резко прервалась и сжала лежащую на столе руку в кулак так сильно, что я почувствовал вибрацию её мышц сквозь металл. – Нет.

– Конечно, нет.

– Ты обижен?

– Конечно, нет.

– Ты повторяешься.

Пришла моя очередь сжимать руку в кулак – только на этот раз под столом. Сколько же всего я хотел, нет, хочу ей сказать… Но слова не идут. Вместо них только раздражение и злость: я злюсь на неё, злюсь на себя, точь-в-точь как гражданин, гневно выскочивший из моего кабинета сегодня утром.

Но какие линии нарисованы между нами?

– Возьму чего-нибудь с лапшой, – я встал, намереваясь отправиться к раздатчику, но Полианна схватила меня за рукав:

– Знаешь, я…

– Да?

– Я бы взяла еду с собой.

– Мы куда-то собираемся?

– Да. Ко мне домой.

Я замер, не дойдя до стойки. Как сердце может стать холодным и горячим одновременно?

– Хо-хо. А почему не ко мне?

– К тебе мы можем пойти в следующий раз.

Она снова улыбнулась, и на этот раз её улыбка явно не собиралась исчезать так просто. Вот так просто все линии были снова отвергнуты и отброшены; пока я мучительно вспоминал правила, Полианна просто перешагнула их и протянула руку мне навстречу.

У меня нет выбора. Отказываться от приглашения в гости было бы совсем неприлично.

Старый сектор. Узкие улицы, почти превратившиеся в тоннели из-за густого переплетения проводов и труб над головой. Жалюзи витрин опущены, двери закрыты наглухо. Даже лампы горят через одну, создавая непривычный полумрак. Скоро этот район снесут и застроят заново; Город, словно огромное животное, лениво повернётся, стряхнёт с себя отмершие чешуйки и отрастит новые.

В детстве я бы счёл прогулку по такому сектору за волнующее приключение. Теперь же хотелось убраться с улицы поскорее. Слишком черны провалы окон, слишком мало прохожих, слишком тёплый и неприятно живой запах – как будто кто-то забыл помыться и теперь лежит в большом коробе вентиляции прямо над головой.

Я мимоходом пнул мусорный холмик, заползший краем на тротуар. Под слоем хрупкого от старости пластика обнаружилось грязное и обшарпанное кресло без колёсиков. Чёрт. Кажется, кто-то ограбил мой кабинет, но не донёс добычу домой.

– Ты не думала переехать в сектор получше? – сказал я Полианне; та уже успела уйти вперёд.

– Господин чиновник, неужто вы предлагаете бедной одинокой девушке переезд в двухместные апартаменты? Как неприлично! – она изящно помахала рукой в воздухе, даже не оборачиваясь.

– Х-хватит.

– Одна большая кровать или две раздельные? Это повлияет на моё решение!

– Всё, всё, молчу.

Посмеявшись, она резко остановилась у дома, такого изношенного, что сомнений не оставалось – ранее увиденное кресло было вытащено отсюда. Я потыкал стену пальцем; с неё тут же шуршащим водопадом обрушились острые пластинки сухой краски.

– Эй, не ломай моё жилище! – возмутилась Полианна. – Раз уж ты не определился с кроватями, то мне тут ещё жить и жить.

– Но этот сектор скоро снесут…

– Это «скоро» длится с самого моего детства. Кстати, а почему это так? Отдел Достойного Жилья ведь в твоём Столпе!

– Документы собирают, – уверенно ответил я.

– Но для кого? Для самих себя?

– Даже не спрашивай.

И без того узкая лестница оказалась завалена мусором и старыми вещами, в спешке брошенными прежними жильцами. Полианна быстро и ловко переставляла ноги, маневрируя между мусорными ловушками; я почувствовал жар на щеках и с трудом оторвал взгляд от движения её бёдер.

– Добро пожаловать домой! – она распахнула дверь квартиры и легонько толкнула меня вперёд.

На мгновение закружилась голова. Я замер, пытаясь понять, что происходит, но тут же чуть не рассмеялся от облегчения: стол справа, а кровать слева. Словно зеркальное отражение моей комнаты – точная копия, вывернутая наизнанку.

– Консьерж, сделай свет ярче! – сказал я.

– Будет сделано, господин, – ответил робо-слуга голосом Полианны, после чего хихикнул.

Я с недоумением оглянулся на хозяйку квартиры:

– Ты сделала своему консьержу свой собственный голос?

– У меня дома нет этой штуки, – ответила Полианна, поворачивая реостат выключателя.

– То есть… Это ты мне ответила?

– Да, господин.

– Но с кем ты тогда разговариваешь, когда ты дома? – спросил я, снова ощущая прилив крови к щекам.

– С тобой, например. Что, неужели ты разговариваешь со своей мебелью долгими одинокими вечерами?

– Нет… Да, – внезапно признался я.

Полианна схватила меня за руку и сжала её в тонких, твёрдых ладонях:

– Кажется, мы оба заимели дурную привычку говорить правду. Давай продолжим это. Хотя бы сегодня.