Зимние наваждения (СИ) - Чоргорр Татьяна

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, плохо. Но лучше, чем вчера.

С видимым трудом согнул ноги в коленях. Завозился, прикидывая, сможет ли встать. Поморщился.

— Помоги справить нужду?

Вильяра терпеливо выполнила его просьбу, глянула, выходит ли ещё кровь из нутра? Потом осмотрела больного снаружи. Отёки за сутки спали, ссадины поджили, синяки из чёрных стали разноцветными. То есть Иули, как всегда, удивлял живучестью. Но знахаркина дочь опознавала опасный предел, когда тело уже с трудом латает себя, и в чёрных глазах мелькнуло выражение загнанности. Вильяра на миг обрадовалась, что перешибла-таки хребет чёрному оборотню! Он, видимо, тоже ощутил её злобную радость и сжался под руками… Закрыл глаза, расслабился, выровнял дыхание. У Вильяры уже в который раз за сутки заполыхали уши.

— Нимрин! Ромига! Прости, я…

Он нашёл слова быстрее, чем она собралась с мыслями:

— Ты же не скажешь, что мы зря ходили в круг, и лечение оказалось хуже болезни?

— Нет, не скажу… Ромига, спасибо тебе! И прости.

— Простил. Но ты, пожалуйста, позови сюда Рыньи и отправляйся по своим делам. Их же у тебя невпроворот: беззаконники, Аю, эти придурки с узлами справедливого суда… Вот если ты подставишь им спину, тогда я точно тебя не прощу.

— Но ты же вчера не хотел, чтобы в доме Кузнеца видели тебя таким?

— В доме — не надо. А Рыньи я объясню, не беспокойся.

И объяснил, Вильяра сама заслушалась:

— Мы ловили бродячие алтари. Нам обоим крепко досталось от стихий. Вильяра — мудрая, спела «летучую песнь», и в порядке. А я вот отлёживаюсь.

Ни слова вранья, но так ловко выплясывать вокруг неприглядной правды умел, пожалуй, один Латира. А Рыньи смотрел на них обоих, как на героев сказки.

Оставив Иули с мальчишкой, Вильяра повязала на куртку несколько новых узлов, приняла кое-какие меры предосторожности и отправилась бродить по Ярмарке. Первым делом она зашла в трактир к Ласме и Груне, выслушала свежие новости и поделилась своими. Заглянула в лавки, где бывает больше всего покупателей. Побывала в береговых пещерах у старых-престарых знакомцев, кто пережил смутные времена.

За день она показалась куче охотников — здоровая. И всем любопытствующим поясняла, что за новый узор у неё на одежде: мол, для самых непонятливых, кто не умеет читать серёжку мудрой. Убедилась, что охотники Вилья не сомневаются в праве хранительницы клана носить все эти узлы. Бродяги, кто остался зимовать на Ярмарке, тоже смотрели, слушали с одобрением.

А вот «поборников справедливости» Вильярины собеседники поминали недобрым словом, пересказывая про них самые жуткие слухи. Как сновидцы похищают детей Наритья и уносят их неведомо куда. Про отравленный дом Поджи. Про второго убитого мудрого — Рийру. Покойный был лентяем, недотёпой и неумехой, клан Рийи часто от этого страдал. Но злодеем, как Наритьяры Старший и Средний, несчастный Рийра не был. И вроде бы даже не замарался в их беззакониях, как Наритьяра Младший. Видимо, поэтому Рийре просто отрезали голову, а не утопили её в навозной яме.

К вечеру Вильяра устала быть настороже — вернулась в логово: в мир и безмятежность. Рыньи перешивал для Нимрина запасную одежду старого Латиры. Сам Нимрин что-то рисовал в той штуковине, которую называл смешным словом «тетрадь». Выглядел он увлечённым, и синяки с лица сошли. А Вильяра достаточно проветрилась, чтобы её не швыряло от благодарности, что вылечил, к злости, что едва не прирезал. Она осмотрела Иули, отметила улучшения, спела пару целительских песен и принялась готовить ужин.

Поужинали с удовольствием, переночевали спокойно, а спозаранку Вильяра снова ушла — в дом Кузнеца. Она уже заглядывала туда сутки назад: за Рыньи и двумя котомками Нимрина. А теперь намеревалась задержаться подольше. Хотела повидать Лембу. И Аю.

Аю — забота, которую не перевалишь на других. Вильяра сожалеет уже о том, что из-за собственной болезни, лечения и отдыха от лечения не смогла быть рядом с жертвой запретного колдовства, а только оставила ей зачарованное зеркало. Много горького и страшного высмотрит Аю в том зеркале, вспоминая себя. Так нужно, чтобы она исцелилась, однако нужен и кто-то, кто по-матерински обнимет, в кого захочется поплакать… Ой, нет, только не по-матерински: материнская ласка несчастной Аю вовсе неведома.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Родив Аю, Тари порадовалась разрешению от бремени, но не той, кого произвела на свет. Через две луны купчиха перетянула грудь, оставила дочку в детских покоях и вместе с мужем отправилась в новое странствие. И без матери было, кому кормить и воспитывать дитя. Тем летом в доме Ула родили ещё пятеро женщин. На шестерых младенцев кормилиц более, чем достаточно. Рядом подрастал старший сынишка Уканы от Тари, Гайя. Двухлетка с радостью принял сестрёнку-сеголетку и сильно к ней привязался, но это родители заметили гораздо позже.

В начале осени пара купцов вернулась в тот же дом, зимовать. Вернулись даже с хорошим прибытком. Они стали осмотрительнее, и дела у них пошли на лад. А ещё Укана завёл полезнейшие знакомства. Хотя, когда сновидец Ракта прислал ему зов и потребовал ответной услуги, Укана изрядно перетрухнул.

Нужно было перебить выгодную сделку одному Наритья, потом задержать неудачника в ярмарочном поселении Вилья. Открыто, нагло перехватывать сговоренный товар — за такое могут и на поединок вызвать! Да и не нужны были ни Укане, ни его дому ножи и топоры в таком количестве. А везти их под зиму куда-то далеко и снова застрять в чужих угодьях…

Укана решил посоветоваться с женой, и та вдруг затеяла игру, которая тугодуму Укане даже на ум не пришла! Как его Тари юлила, кому льстила, кого в чём убеждала, Укана не всегда понимал. Но в итоге лучшие стальные изделия из дома Кузнеца принялись скупать Руни. Конечно же, Вилья не отказали своим ближайшим соседям. А неудачник из Наритья поскользнулся на лестнице: вероятно, от досады. Застрял в трактире с переломанной ногой, а на исходе осени перебрал марахской травы, да и замёрз насмерть. Ракта принял исполнение услуги, но Укане уже понравилось строить козни поганым Наритья. А его несчастная Тари, вообще, словно заново родилась: похорошела, заблестела глазами.

Так двое Сти ввязались в тихую, но ожесточённую междоусобицу, идущую в бездомном доме, неведомом клане уже несколько поколений. Говорят, купцы с Марахи Голкья начали её первыми, против всех. Но наверняка уже никто не упомнит. Кто бы ни начал, Наритья под покровительством трёх Наритьяр набрали слишком большую силу и всё чаще обманывали, подставляли, а то и попросту грабили купцов из других кланов. Действие родило противодействие, обе стороны быстро скатились в полнейшее беззаконие…

Мудрый Ркайра не стал посвящать Вильяру во все дела Тари и Уканы, а только в те, что касались родственных чар. Хотя одно с другим оказалось переплетено.

Миновала первая зима жизни Аю — Тари так и не приняла дочь. Сына в детских покоях она навещала, водила по дальним закоулкам дома и вокруг, учила уму-разуму. А на Аю смотрела, как на пустое место. В дурном настроении — шугала её от себя, обзывала Наритьяриным выродком.

Муж и его родня пытались образумить Тари, но тщетно. Самое лучшее, что сделала мать для дочери: позволила вырасти в доме, где девочку привечали и заботились о ней.

Прошло ещё лето и осень: купцы путешествовали по своим купеческим делам. И вторая зима. И ещё лето. И снова зима. Теперь Тари иногда снисходила до подрастающей Аю — та изо всех сил старалась заслужить материнскую ласку и одобрение. Второе ей даже изредка удавалось.

На исходе третьей зимы старший брат Гайя повёл сестру на охоту, и она добыла зверя.

Аю достигла совершеннолетия, и весной родители забрали её в свою ватагу. Она вправе была отказаться, однако не посмела. Вот тут-то мать и начала по-настоящему изводить нелюбимое, но полезное в хозяйстве чадо. Хотя до беззаконных чар пока не дошла. Один из молодых ватажников засматривался на красивую девушку. Аю готова была подарить ему свою благосклонность, но Тари с Уканой думать не пожелали об их свадьбе. Намереваясь сбыть «гнилой товар» повыгоднее и не сейчас.