Чужие крылья. - Роман Юров

— Молодец. Ты эта… командир… держи на память. — Палыч протянул ему небольшую самодельную финку.

— Ух ты! Сам делал? Спасибо огромное! Красивый… — Виктор растроганно облапил техника. — Я такой давно хотел. Спасибо.

Нож был действительно красив, лезвие длиной сантиметров пятнадцать, прочная деревянная ручка с коротким металлическим упором. В руку лег словно литой…

— Ну, Палыч, удружил, — Виктор откровенно любовался подарком. — Очень, очень хороший нож. Спасибо.

— Да не за что, — было видно, что Палычу приятна похвала. — Не дело, что такой летчик и без ножа. Вот еще ножны бери, В унт удобно прятать, так многие делают или на пояс вешают. А вон и полуторка за вами приехала. Еще один день отвоевали…

— Отвоевали. Нифонт еще не появлялся?

— Нет. Наши поехали, но пока не вернулись. Да сейчас снега много намело, пока пробьются… Он, наверное, сам раньше придет.

Нифонт не пришел. Его привезли техники. Ночью, выходя отлить, Виктор увидел странное скопление людей неподалеку от хаты, где жил врач. Темные фигуры мелькали в тусклом свете единственной фары полуторки, доносились приглушенные голоса. Несколько человек, сгрудившись полукругом, рассматривали что-то на земле, тихо переговариваясь. Любопытство пересилило, и он пошел посмотреть. Заглянул через плечо стоящего впереди низкорослого механика. Какая-то груда грязных тряпок на расстеленном брезенте. Зачем на нее пялиться столько времени? Он присмотрелся и вздрогнул. Это было тело Валеры Нифонтова. Промороженное и изорванное, лежащее на старом, дырявом брезенте. От черепа осталась только нижняя челюсть, видимо снаряд немецкой авиапушки попал прямо в голову. Трехтонная тушка МиГа, рухнувшая с высоты в два километра, добавила. От Валеры осталось кровавое месиво, обернутое лохмотьями комбинезона. Виктора замутило, он едва сдержался, чтобы не расстаться с ужином. Наконец двое солдат подняли брезент с телом и понесли в "морг".

— Гроб обязательно закройте, — комиссар уже был здесь и давал указания какому-то долговязому лейтенанту из БАО, — людей пораньше направьте, чтобы могилу успели выкопать. И на утро нужно полуторку выделить, гроб везти. Саблин? — комиссар увидел Виктора. Фамилию он произнес с небольшой задержкой, видимо вспоминал, — и вы здесь? Идите спать. Не стоит, после отбоя гулять по расположению. Нифонтову вы уже ничем не поможете. Идите…

Хоронили Нифонта на хуторском кладбище. Все было тихо, никаких речей и митингов. Тихо пришли, тихо похоронили и только нестройный залп из винтовок нарушил кладбищенскую тишину. Полетов снова не было, поэтому все летчики полка молча стояли и смотрели, как снежинки медленно ложатся на свежий холм мороженной земли. Этот холм и небольшая фанерная пирамидка – все, что осталось от Нифонта. Когда закончили насыпать холм, со стороны хутора раздался негромкий то ли плач, то ли вой. По едва пробитой дороге, к кладбищу, бежала Валька. В расстегнутой шинели, без шапки, вся взъерошенная, с распухшим от слез лицом. Она миновала летчиков и рухнула на колени у могилы, обняв пирамидку, завыла, запричитала, Свежая зеленая краска пирамиды пачкала ее волосы и лицо, снег падал на непокрытую голову, но Валька ничего не замечала. Она то начинала выть в голос, то что-то еле слышно бормотала, раскачиваясь, будто в трансе, содрогаясь в рыданиях всем своим толстым телом.

Виктор стоял потерянный. До него только начало доходить, что вместо Нифонта, там, внизу, мог сейчас лежать он. Мороженным, изорванным и изломанным куском мяса. Мертвым. А это уже все. Конец. Ничего больше не будет. Даже над могилой никто не поплачет. — После меня ведь совсем ничего не останется, совсем ничего, — тихо прошептал он. От таких мыслей его передернуло, по телу словно повеяло могильным холодом. — Дурак ты. Витя, — едва шевеля губами, тихонько сказал он сам себе. — Не о том ты думаешь. Попал в самую жопу и кукарекаешь. Бабу еще подавай… зачем мертвецу баба? Баба живому нужна. Вот и думай, как тут выжить…

…Как обычно, в темноте сонные летчики выпрыгнули из полуторки и разбрелись возле КП. Потянуло табачным дымком, послышались ленивые разговоры. Ночной мороз потихоньку ослабевал, небо светлело. Судя по частым, тускнеющим в свете светлеющего востока, звездам, погода сегодня будет хорошая. Значит, будут полеты.

Виктор поправил шарф, поморщился, зацепив сбитой костяшкой за пистолетную кобуру. Долгое избиение груши имеет и негативную сторону. Шишкин, выполняя данное обещание, старательно учил его боксу. Это оказалось отличным средством от скуки, заниматься вечерами в их затерянной деревне было решительно нечем.

— Саблин? Где, тута, бродишь? — комэск уже вышел из штаба и теперь шарил по карманам в поисках зажигалки. — Слушай сюда, как рассветет, часиков в девять, слетаешь на разведку. Пойдешь один. Маршрут, тута, такой, сперва Латоново, потом Греково-Тимофеевка и до Марфинки. Посмотришь движение на маршруте, обрати внимание на скопление войск в деревнях. Штурмовать запрещаю, в деревни тоже особо не суйся, под МЗА не лезь. Ну да ты со мной туда уже летал, должен помнить. Иди, тута, готовься…

Вот, казалось бы, простой вылет на разведку. Слетать на место, посмотреть, что да как, вернуться и доложить командованию о результатах. Насквозь знакомая процедура, Виктор таких сделал уже пару десятков, можно сказать текучее мероприятие, по этому маршруту он летал уже не раз, изучил его вдоль и поперек. Однако сегодня все необычно, от волнения потеют ладони, мысли скачут с одного на другое испуганным табуном. Сегодня придется лететь одному, без комэска-ведущего. Лететь не хотелось. С комэском он прямо сейчас готов, хоть куда. А без него почему-то боязно, неизвестность пугала, вызывая волнение. Поэтому, Виктор, до последнего оттягивал момент полета. Сперва тщательно, до тошноты изучил маршрут на карте. Затем медленно, похоронным шагом, шел на стоянку, долго и тщательно осматривал самолет, мелкими придирками доведя Палыча до тихого бешенства. Наконец оттягивать неприятную процедуру стало некуда. Самолет, рыча прогретым мотором, стоял в самом начале полосы, контрольные приборы показывали, что все в порядке. Ракета с КП, разрешающая взлет давно прогорела. Виктор обреченно вздохнул и медленно двинул сектор газа от себя…

В небе волнение прошло. В небе волноваться некогда, в небе летчик занят делом, полет отвлекает от глупых мыслей. За линией фронта Виктор снизился, внимательно осматривая землю, чернеющие линии дорог. Впрочем, разведывать было особо нечего, грунтовые дороги днем оттаивали, и автотранспорт по ним проходил с трудом. Все, и наши и немцы, старались передвигаться по ночам. Только несколько подвод медленно брели по раскисшему чернозему, да у Анастасиевки неподвижно застыл посередине дороги одинокий грузовик. Воздушная разведка оказалась очень сложной работой, заставляя уделять повышенное внимание на все. Постоянный контроль за воздухом, чтобы не оказаться жертвой немецкого аса, контроль за приборами, контроль наземных целей. Вначале, увлекаясь, осматривая пустынные, отчетливо чернеющие на фоне заснеженных полей дороги, он забывал следить за небом, затем спохватывался, начинал судорожно озираться, высматривая темные точки вражеских самолетов. При этом он забывал про дорогу, а один раз даже пролетел над небольшим хуторком, даже толком и не глянув в его сторону. Однако под конец полета Виктор научился правильно распределять внимание, лететь стало легче.

Как оказалось самое сложное, в этом полете, было не проведение разведки, а сесть на собственном аэродроме. Он тоже раскис, только узкая и короткая полоса, стараниями БАО еще годилась для взлета и посадки. Тут уж Виктору пришлось попотеть, он сумел сесть только с третьего захода. Очень уж велика была цена ошибки – можно было зарыться колесами в раскисший грунт с неизбежным капотированием. Однако обошлось, и вот уже самолет под шипение тормозной системы катится по неровному аэродрому быстро гася скорость. Очередной боевой вылет закончен.

Он выкарабкался из кабины, подмигнул все еще надутому от обиды Палычу, увидев подходящего комэска начал было рапортовать. Шубин не дослушал, пожал руку, сказав только – "Сам вижу, что нормально" — и даже помог снять парашют. Потом отступил на шаг назад и осмотрев Саблина с головы до ног насмешливо протянул. — Ну вот, можно сказать, что ты лишился девственности. Давно пора было.

Пока Виктор ошалело хлопал глазами, придумывая ответ, комэск уже доставал очередную папиросу.

— Дмитрий Вадимович, а вы же раньше столько не курили, — брякнул он первое, что пришло в голову.

— Да я с вами скоро и пить начну, — Шубин ухмыльнулся, показывая неровные желтые зубы. — Кого угодно до ручки доведете. МЗА, тута, не работала?

— Нет, все чисто. Вообще все чисто, четыре подводы двигались в сторону Латоново и грузовик стоял, видимо неисправный. В деревнях пусто, даже людей не видно.