По закону плохих парней - Эйс Аткинс

– Зачем к тебе приходила Анна Ли?

– Упрекать меня.

– Это лучшее, что можно делать ночью, – усмехнулся Бум. – Но скоро взойдет солнце.

– Моя забота.

– Чем я могу быть полезен?

– Надо, чтобы ты прикрыл меня.

– Разумеется, – согласился Бум, доставая из кармана своего клетчатого красно-черного пальто сигарету. Он вставил ее в рот и полез за зажигалкой. – Я тебя прикрою. Эта пушка 44-го калибра весьма эффективна. Думаю, я с ней справлюсь.

– Эти люди живут на земле мистера Дэниэльса, – пояснил Квин, закладывая крутой вираж влево, к окружной дороге № 29.

– Мистер Дэниэльс давно умер, – напомнил Бум, закуривая от зажигалки сигарету. – Его дети разделили землю и разбазарили ее.

– Говри ее купил?

– Не знаю, кто ее владелец. Вдоль той просеки его люди разместили много трейлеров. Поставили знаки и прочую дрянь. Надо идти пешком, чтобы спуститься туда.

– Далеко?

– Не знаю. Думаю, не меньше мили. Я не часто их посещаю.

– Почему?

– Они поставили знак с предупреждением, что не любят цветных. Понимаешь?

– Да, я видел этот знак. – У Квина в пепельнице оставалось полсигары. Он взял окурок и чиркнул зажигалкой. – Прекрасно.

– Как ты узнал, что Люк здесь?

– Я видел беременную девушку с Говри на автостанции. Она на мели и, думаю, водит компанию с его людьми.

– Может, ты ищешь повод ее увидеть?

– Может.

– Хороший повод.

Квин выехал на окружную дорогу № 29. Погасил огни и стал двигаться к подножию холма. Обнаружил небольшую поляну и припарковался за зарослями кустов бирючины и отмершей кудзу.

– Люк, может, еще принимает роды.

– Конечно.

– Ты хочешь, чтобы я смотрел на это?

– Тебе вовсе не нужно туда идти.

– Мы друзья, черт возьми, или кто?

Глава 21

Рейнджеры всегда гордились своей выучкой действовать в условиях леса. Хотя Квин участвовал исключительно в операциях, проводившихся в пустынной местности или горах, за годы подготовки в форте Беннинг он тем не менее научился двигаться в чаще леса ночью. Инструкторы гоняли его чуть ли не до изнеможения. Он совершал броски сам или со своим взводом столько раз, что мог двигаться вслепую, не задевая ни одного сучка или веточки, от дерева к дереву. Всегда вперед и вперед, к цели. СТОП. СМОТРИ. СЛУШАЙ. ОБОНЯЙ. Рейнджер проделывает это тысячу, миллион раз. Это настолько входит в привычку, что незаметно подкрасться к людям или лагерю ему становится так же легко, как дышать.

Позади него Бум мог показаться слоном, крушащим все вокруг, но Квин ни на секунду не усомнился, что их никто не услышит. Когда они приблизятся, Квин выберет удобную позицию. Ему не приходило в голову спросить Бума, не повредит ли меткости его стрельбы отсутствие одной руки.

Квин знал, что в случае опасности Бум и одной рукой уложит половину этих ублюдков из своего ружья с патронами 44-го калибра.

Они следовали по просеке, прошли добрую сотню ярдов по оленьей тропе сквозь кусты и заросли. Большинство деревьев представляли собой вновь посаженные сосны, настил из ржавых игл под ногами был мягким, как ковер. Квин остановился, когда они заметили побитые трейлеры, и поманил Бума. Он указал на низко росший сук, на который Бум мог опереть ружье и выбирать мишени, которые сочтет нужными.

Сам Квин, с ружьем 308-го калибра на ремне за спиной и с револьвером у пояса, должен был спуститься по размытому склону в овраг, тянущийся до Чертовой речки.

Бум подмигнул ему и занял позицию. Он отрывался.

Время приблизилось к 5.30.

– Мне просто смотреть? – шепнул Бум.

– Страхуй меня, – ответил Квин с улыбкой.

Слабая заря осветила с востока неподвижные трейлеры. Ни огней, ни движения. Квин слышал лишь слабое гудение генераторов в ветхом сарае, тесно прижавшемся к холмам. Жестяную крышу украшал мятежный флаг. Квин двигался краем леса, подобно оленю, обходя поляну и осматривая местность.

Дверь одного трейлера открылась. Из нее, шаркая ногами, вышел старик, помочился и прошел в другой трейлер, захлопнув за собой дверь. Из покосившегося сарая появилась девчонка лет четырнадцати, в желтом свитере не по размеру и шортах. Она держала в руках портативный компьютер.

Девочка выкурила и затушила сигарету, перед тем как направиться по длинной тропе к другому трейлеру возле импровизированной парковки, где стояли подержанный черный «камаро», голубой «мицубиси» и красный «эль-камино» отца Говри. Ассорти из побитых грузовиков и изящных спортивных легковых автомобилей.

Квин снова проверил время, не из необходимости, но по привычке, выработанной военной подготовкой. Учету всегда подлежат также численный состав, активность, расположение, обмундирование, характер местности, вооружение, оснащение.

Четверо мужчин вышли из трейлера. Все с бритой головой. Двое были одеты в куртки из камуфляжной ткани, еще один носил шерстяной свитер, а последний – футболку-безрукавку. Это были те самые парни, которые хотели угнать скот его дяди для Джонни Стэга. Они не были вооружены, но Квин понимал, что оружие могло храниться в трейлерах или сарае.

Парни направились к дымящейся бочке для мусора и добавили в нее несколько случайно попавшихся веток и обломков древесины. Один из них, костлявый тип, тот, что сцепился с Квином на ферме, держал в руке самокрутку с марихуаной. Он докурил ее и выбросил. У него были черные глаза и впалые щеки.

Квин простоял там целый час, пока не взошло солнце. Под его лучами все сначала стало синевато-серым, а затем ярко-фиолетовым. Из трейлеров вышли другие мужчины и женщины. Они направились в сарай, чтобы с едой на бумажных тарелках вернуться в свои обогреваемые домики.

Он насчитал восемнадцать человек. Одиннадцать мужчин и семь женщин.

Квин поймал парней в оптический прицел ружья, представляя меткие выстрелы в каждую из голов величиной с обеденную тарелку. И он пожалел об отсутствии у него карабина М-4 и нескольких гранат отвлекающего действия и боевых гранат. Но и охотничье ружье подойдет, подумал он. Проблему представляла перезарядка, но если ситуация осложнится, у него есть четыре обоймы патронов для револьвера 45-го калибра.

Квин перемещал прицел с одного мужчины на другого, когда увидел, как из самого дальнего трейлера у холма выходит Говри и присоединяется к компании. Квин стал целиться в новую мишень, словно ожидал получить за это большую сумму в долларах в качестве приза.

Говри вырвал самокрутку с марихуаной у одного из парней и направился к дренажной канаве, где расстегнул брюки и стал мочиться. Он стоял в грязных резиновых сапогах, спустив брюки до колен. На плечах его росли густые черные волосы, на голой спине красовались многочисленные тюремные татуировки.

Говри был крупной мишенью в прицеле Квина. Его бритая голова, лысеющая на макушке, представляла собой неподвижный центр для ружья 308-го калибра, которое могло пробить в его черепе дырку размером с теннисный мячик. Квин мог уложить Говри раньше, чем его парни сообразили бы, что случилось. Затем забрать девчонку с Люком, помчаться по дороге, и концы в воду.

Кто станет жалеть об этом сукином сыне?

Квин прислушивался, отыскивая признаки присутствия девушки или Люка, запоминал обитателей лагеря, их передвижение, тех, кто имел с собой оружие и какое. Он установил прицел. В перекрестье его взад и вперед двигался Говри. Мишень – его переносица.

Квин сделал глубокий вдох. Ощущая спусковой крючок под пальцем, он вспоминал дядю Хэмпа, срезающего бамбук, чтобы сделать удочку, вспоминал, как тот обучал его в детстве водить грузовик. Квин представлял себе, как дядя бредет на закате по просеке среди бесконечного лесного массива в поисках десятилетнего Квина, когда тот уже решил, что остался один на планете. Дядя Хэмп встретил его тогда с улыбкой и повел в столовую Филлина, чтобы накормить чизбургерами и мороженым.

Дядя никогда не переставал заботиться о Квине.

Говри, с наколками на спине и плечах, выглядел вожаком дикарей. В нем чувствовались необузданность и сила. Он глубоко затягивался дымом, не ощущая холода голой грудью.

Квин кончиком пальца касался спускового крючка. Дышал ровно и легко.

Потом он опустил ружье. Его смущала легкость выстрела.

И тут он услышал крик девушки.

Боль была невыносимой. Каждый раз, когда Лена хотела подняться, врач укладывал ее, говоря, что так будет лучше для младенца. Она не могла подняться и покинуть эту грязную комнату, уйти в холодную тьму. Боль держалась, потом останавливалась и начиналась снова. Она не прекращалась и не давала надежды на облегчение. Ее за руку держала одна из женщин Говри – девушка с большой грудью и волосами, представляющими цветовую палитру, которая была ненамного старше Лены. Врач позвал еще одну девушку держать другую руку Лены. Обе они хихикали, как шизанутые, но держали ее крепко, когда она выгибалась и говорила, что хочет вырваться отсюда, будет ребенок или нет.