Иисус. Человек, ставший богом - Хосе Антонио Пагола

К сожалению, недоставало старшего сына. Он пришел с поля вечером. Еще один день он провел в праведных трудах. Услышав «пение и ликование», остолбенел. Он ничего не понял. Возвращение брата не обрадовало его, как отца, а вызвало ярость. Он решил не участвовать в празднике. Он никогда не покидал дома, но теперь он ощущает себя чужаком в семье и среди соседей, собравшихся вместе, чтобы радушно встретить его брата. Он не затерялся в далекой стране, однако он чувствует себя потерянным, испытывая досаду.

Отец выходит, чтобы пригласить его, обращаясь к нему с той же любовью, с какой он встретил сына, пришедшего издалека. Он не повышает на него голоса, не отдает приказаний. Он ведет себя не как хозяин дома. Напротив, подобно матери, он снова и снова умоляет его прийти на праздник. Именно в этот момент сын взрывается, давая волю своему гневу. Всю жизнь он живет, исполняя приказы отца, как раб, не познав радости отцовской любви по отношению к себе как к сыну. Пожертвованная работе жизнь очерствила его сердце. Он не живет в семье; если бы его отец дал бы ему козленка, он бы устроил праздник, но не с ним, а со своими друзьями. А теперь он может только презирать своего отца и унижать своего брата, рассказывая о его развратной жизни с проститутками. Он не понимает любви своего отца к этому мерзавцу. Он не принимает и не прощает.

Отец обращается к нему с особой нежностью[298]. Через призму отцовского сердца ему все видится по-другому. Пришедший издалека сын не развратник, а тот, кто «был мертв и ожил». А сын, не желающий участвовать в празднике, вовсе не раб, а любимый сын, который может жить в радости вместе со своим отцом, все с ним разделяя. Единственное желание отца — снова увидеть своих сыновей, сидящих за одним столом, братолюбиво разделяющих праздничную трапезу.

Здесь Иисус прерывает свой рассказ, не вдаваясь в какие бы то ни было объяснения. Что почувствовали отцы, навсегда закрывшие двери от своих сбежавших из дома сыновей, захотевших испробовать собственных приключений? Что ощутили те соседи, которые так презирали тех, кто покинул деревню ради того, чтобы уехать жить в Сепфорис или Тибериаду? Что испытали те, кто годами жил вдалеке от Бога, вне Завета, не утруждая себя исполнением Закона или паломничеством в Храм? О чем подумали те, кто жили в Завете, презирая грешников, сборщиков налогов и проституток? Поначалу все сразу стали осуждать неразумие отца, который не имел достаточного авторитета, чтобы навязать свою волю сыновьям. Но лучше ощутив его невероятное сострадание, наблюдая, как он прощает и по-матерински защищает своего пропащего сына, а затем смиренно идет к старшему сыну, страстно желая всех примирить на празднике, слушавшие, вероятно, были обескуражены и взволнованы.

Возможно ли, что Бог именно такой? Отец, не хранящий наследство при себе, полностью уважающий поведение своих детей, не одержимый свой моралью, жаждущий для них достойной и счастливой жизни, разбивающий сложившиеся стереотипы о справедливости и праведности? Такова ли лучшая метафора о Боге: Отец, с распростертыми объятиями встречающий «пропавших», блуждавших вне дома, и умоляющий тех, кто Его уважает и слушает, принимать всех с состраданием. Эта притча поистине означает «революцию». Таким ли является Царство Божье? Отец, с невероятной любовью смотрящий на свои создания и желающий вывести историю человечества к финальному пиру, где празднуют жизнь, прощение и окончательное освобождение от всего, что порабощает и унижает человеческое существо? Иисус ведет речь о великолепном застолье для всех, о музыке и танцах, о потерянных людях, вызывающих чувство нежности в их отце, о братьях, призванных прощать. Такова Благая весть от Бога?

Иисус снова и снова настаивает на сочувственной любви Бога. Как-то раз он рассказал одну удивительную и провокационную притчу о хозяине виноградника, хотевшего, чтобы у всех была работа и хлеб[299]. Вероятно, действие происходит во время сбора урожая винограда, когда на сельских площадях можно встретить группы работников, ожидающих, что кто-нибудь наймет их на день. Иисус говорит следующее:

Царство Небесное подобно хозяину дома, который вышел рано поутру нанять работников в виноградник свой и, договорившись с работниками по динарию на день, послал их в виноградник свой; выйдя около третьего часа, он увидел других, стоящих на торжище праздно, и им сказал: «Идите и вы в виноградник мой, и что следовать будет, дам вам». Они пошли. Опять выйдя около шестого и девятого часа, сделал то же. Наконец, выйдя около одиннадцатого часа, он нашел других, стоящих праздно, и говорит им: «Что вы стоите здесь целый день праздно?» Они говорят ему: «Никто нас не нанял». Он говорит им: «Идите и вы в виноградник мой, и что следовать будет, получите». Когда же наступил вечер, говорит господин виноградника управителю своему: «Позови работников и отдай им плату, начав с последних до первых». И пришедшие около одиннадцатого часа получили по динарию. Пришедшие же первыми думали, что они получат больше, но получили и они по динарию; и, получив, стали роптать на хозяина дома и говорили: «Эти последние работали один час, и ты сравнял их с нами, перенесшими тягость дня и зной». Он же в ответ сказал одному из них: «Друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе; разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив оттого, что я добр?»[300].

Крупные землевладельцы, как и этот «господин виноградника», принадлежали к властному, господствующему классу. В основном они жили не в деревне, а в городе, распоряжаясь своими землями через управляющего. Только в сезон сбора урожая винограда или жатвы они посещали свои угодья, чтобы вблизи наблюдать за ходом работ. Поденщики, в свою очередь, принадлежали к самым низким слоям общества. Земледельцы, лишенные собственной земли, они жили одним днем, без какой-либо защиты: порой прося милостыню, а иногда и воруя, в постоянных поисках хозяина, который бы их нанял хоть на один день.

Рабочий день начинается с восходом и кончается с закатом солнца. Богатый владелец виноградника сам приходит на сельскую площадь в первые утренние часы. Он подходит к группе поденщиков, оговаривает с ними оплату в размере одного динария и посылает их на работу в свой виноградник. Плата невелика, но достаточна для того, чтобы, по крайней мере в течение одного дня удовлетворить потребности крестьянской семьи. Господин возвращается на площадь к девяти часам утра, затем к двенадцати и к трем часам дня. Тем, которых он там находит, он уже не говорит об одном динарии; он обещает им «что следовать будет». Как они будут с него что-либо требовать? Они идут работать без всяких гарантий и зависят от того, сколько захочет им заплатить хозяин: вероятно, это будет какая-то часть динария. Между тем он возвращается на площадь еще и в пять вечера. До конца рабочего дня остается всего час. Несмотря ни на что он нанимает группу поденщиков, которую никто не нанял, и посылает их трудиться. Этим людям он вообще не говорит об оплате.

Слушатели не могут понять эти уходы и возвращения господина, желающего нанять рабочих. Крупные владельцы напрямую не общались с поденщиками. Также не было нормальным ходить на площадь несколько раз. Рабочих нанимали в первые часы утра, после основательных подсчетов необходимого числа работников. К какому типу людей принадлежит этот господин? Почему он так поступает? Никто не идет нанимать работников в последний час. Он так спешит собрать виноград? В притче ничего не сказано об урожае. Здесь, скорее, показано, что он никого не хочет видеть без работы. Вот как он обращается к последней группе рабочих: «Что вы стоите здесь целый день праздно?»[301]

Настал час вознаграждения работников. Нужно было сделать это вечером до захода солнца, в противном случае у них не было бы, чем себя накормить. Так предписывал закон Божий: «Не притесняй наемного работника, бедного и обездоленного… Отдавай ему заработок в тот же день, еще до захода солнца, ибо он беден и от этого заработка зависит его жизнь»[302]. Хозяин приказывает, чтобы деньги выплачивали начиная с тех, кто только что прибыл. У поденщиков это вызывает большие ожидания, ведь едва проработавшие в течение часа получают каждый по динарию. Сколько же он даст остальным? Разочарование было огромным при виде того, что всем раздали по одному динарию, включая и тех, кто работал весь день. Справедливо ли это? Почему все получили по одному динарию, если труд был такой неравный? Несомненно, слушающие Иисуса втайне симпатизируют протестующим поденщикам, которые проработали дольше всех. Они не выступают против того, чтобы последние получили по динарию, но не обесценивает ли он их труд? Они не просят, чтобы он дал им лишь часть динария, но разве у них нет права рассчитывать, чтобы господин был щедр также и с ними? Великодушие, проявленное к тем, кто работал только один час, прекрасно, однако в таком случае не требует ли справедливость такого же великодушия по отношению к тем, кто проработал весь день?