Бурый призрак Чукотки - Николай Балаев

Среди камней блеснула желто-серая молния, и на одной из рыб возник Эмчачокалгын, горностай. Минуту он сидел не шевелясь, — можно было подумать, что кто-то поставил на гольце отлитую из бронзы фигурку, — потом согнулся и забегал по рыбе короткими рывками, после каждого выпрямляясь и замирая на несколько секунд. Обследовав добычу, горностай решительно вонзил зубы-иглы в затылок уснувшей рыбы.

Вэлвын посмотрел на бугор морены и увидел большую семью Иилэйил, евражки. Облюбовав гольца, лежавшего ближе к бугру, евражки принялись дружно рвать его на куски и таскать домой.

Одну из рыб Кэйнын подхватил неудачно, и та, перевернувшись в воздухе колесом, не долетев до кустарника, шлепнулась на гальку. Тут же по косе чиркнула тень, прыгающую рыбу схватил крепкими когтями орел и, с трудом набирая высоту, понес драгоценную добычу к вершине горы. Вэлвын иногда наблюдал, как орел ловит рыбу. Чаще всего его добычей служили хариус или пыжьян. А сладить в воде вот с таким крупным гольцом не так просто. Поэтому орлу тоже приходится ждать осеннего праздника на перекате Реки, чтобы попользоваться жирной едой, наливающей мускулы силой перед дальней дорогой.

Лишь только птица пропала за выступами террас, на косу село семейство чаек. Они терпеливо дождались, когда один из гольцов упал на песок, и дружно заработали клювами.

Вэлвын смотрел на великое осеннее пиршество своих братьев. Живительные соки наполнят тела обитателей тундры, помогут одним завершить приготовления к перелету в дальние страны, куда они каждую осень сопровождают создателя всего живого — Солнце, другим — надеть пышные зимние шубы. Чтобы вырос густой мех, нужно питаться рыбой, только тогда он надежно укроет зверя от мороза. Да, совсем скоро смолкнут голоса птиц, и хриплые северные ветры закружат ледяные шлейфы, превращая теплую янтарную тундру в блистающую холодом пустыню. И сам Кэйнын за неделю обрастет толстым слоем жира, после чего спокойно пойдет выше по реке, в свою берлогу. По дороге он будет выбирать и есть травы, которые дадут ему запас витаминов и лекарств на всю зиму. Добравшись до берлоги, он спокойно уснет под вой и свист первых пург до весны. А весной птицы на гибких неутомимых крыльях снова привнесут в тундру Солнце: оно ведь одно в состоянии растопить синие снега. Так совершится новый круг жизни.

Вэлвын посмотрел вниз. Росомаха уже утолила первый голод. Умывшись, она вначале тяжело села, а затем вытянулась рядом с недоеденной добычей и с облегчением вздохнула. Лис не стал караулить остатки своего гольца. Он ушел в самый густой кустарник и разлегся там брюхом вверх, растопырив лапы. Подозрительная Нэврикук легла рядом с рыбой да еще положила голову на жирный хвост. Уснуло семейство, чаек, поджав лапы и уткнув клювы в песок. Рассовав на всякий случай среди камней толстые плавники гольца, задремал прямо на рыбьей туше горностай. В кустах прекратилось всякое движение, только неутомимо работало семейство евражки, перетаскивая в необъятные зимние кладовки, где стены сверкали вечным инеем, уже второго гольца. Сытая зима ожидала евражек.

А Кэйнын неторопливо продолжал охоту. Вэлвын знал, что медведю предстоит не только откормить к зиме тундровых жителей, но и самому накопить жир. Ему предстояло еще сделать запас на весну. Для этого медведь должен расчистить и подправить испорченную половодьем старую яму, которой он пользовался много лет. В яму надо сложить гольцов, закрыть мхом и ветвями ольхи, привалить тяжелыми валунами. Там рыба подкиснет, обогащаясь новыми питательными веществами, а потом замерзнет. Так что истинный праздник неотделим от забот и труда. А весной, когда медведь разбросает каменное покрытие, сюда снова пожалуют обитатели тундры. Целебная еда поможет зверью пережить самое голодное время и выносить здоровое потомство.

Рыбы на это хватит. Осенний ход нынче богат. И то, что успевает поймать Кэйнын, — только капля из могучего потока рыбьих косяков.

Вэлвын еще раз окинул взглядом беззаботно спящих сытых сородичей, затем внимательно оглядел тундру. Все спокойно. Тогда Вэлвын расправил крылья и, неторопливо описав широкий полукруг, опустился рядом с рыбой. Пришло время и ему отведать дающей силы и долголетие пищи.

* * *

— А вот и перевальчик наш, — сказал Командир. — Еще минут…

— Медведь, — сказал Штурман. — Смотри-ка… вон… в воде.

— Точно — медведь! — присмотрелся Радист. Мать честная! — изумился Командир. — Купается!

— Ружье в фонаре!! — крикнул Штурман. — Живо! Радист прыгнул с приставной лесенки: — Патроны где?

— Там же! Под брезентом патронташ! Четыре левых с жаканами!

Вертолет резко клюнул носом и с перевала пошел круто вниз.

Вэлвын распластал крылья и вжался в лишайник на камне. Не похожая ни на что живое и воющая неживым голосом Птица Человека, качая разбухшим брюхом, ринулась над ним к Реке.

Радист распахнул дверь, накинул поперек проема тросик, держа ружье у плеча, глянул вниз. Медведь выскочил на берег и помчался навстречу вверх по осыпи.

— Уй-де-е-ет! — завопил Штурман.

— Куда он денется! — прохрипел Командир, резко поворачивая вертолет.

Стукнул выстрел, от сланцевой глыбы брызнули осколки.

— Не трать патроны! — крикнул Штурман. — Скажу, когда бить!

Машина догнала зверя. Командир уравнял скорость. Медведь несся по щебенке, валунам и моховым подушкам, шарахаясь от вертолетной тени, когда она накрывала его.

— Смотри, во чешет! Во дает зверюга! — возбужденно кричал Штурман и тыкал рукой в спидометр. Стрелка колебалась в границах числа «70». — Наверху его надо прихватить, на просторе! Готовься!

Но медведь, немного не добежав до последней перед вершиной террасы, перекинулся через голову и полетел вниз.

— А?! Что делает?! Уйдет, падла!

— Вр-решь, не уйдет! — Командир опять положил машину в вираж. — У нас техника! Догоним!

Вэлвын сжался в тугой комок.

Вертолет вновь поравнялся с медведем.

— Бей! — крикнул Штурман.

Снова грохнул выстрел. Кэйнын упал и покатился по осыпи, поднимая тучи песка. Тяжелой глыбой пролетел сквозь ольховник, кусты ивы и шлепнулся на спину среди разбросанных оранжево-розовых рыб. Птица Человека повисла над ним, ревя могучим голосом, повертела в стороны хвостом и стала медленно снижаться. Кэйнын задрал лапы, замахал ими и закричал: «Уу-у-уму-мгу!»

Крик его был так силен, что на мгновение заглушил вопли Птицы Человека. Она повисла совсем низко и взревела таким жутким голосом, что Кэйнын собрал остатки сил, вскочил и бросился в воду. Когда медведь был уже на середине Реки, опять раздался выстрел, Кэйнын дернулся, из пасти его вместе с последним криком брызнула кровь, и он упал боком в поток. Голова Кэйнына еще повертелась, далеко разбрызгивая кровяной фонтан, но наконец бессильно откинулась. Фонтан иссяк.

Птица Человека еще повисела над Кэйныном, ревя победным голосом, затем боком двинулась в сторону и села на косе. Рев умолк. Обвиснув, замерли крылья. Из брюха птицы выпрыгивали люди.

— Сейчас, братцы, сейчас! — Радист шлепнулся задом на гальку, сбросил унты, натянул болотные сапоги и побежал к Реке. Воды было до колена. Кэйнын лежал метрах в трех от нижнего среза переката. Поток бил Радиста по ногам, несколько раз больно стукнули рыбы.

— Здоров! — крикнул Радист. — Полтонны, как пить дать! А лапищи-то! А шку-у-ура — аж блестит! Ленке шубу — весь поселок обалдеет! Есть же господь на свете, послал подарочек!

— Это почему — Ленке шубу? — крикнул с берега Штурман. — А если мне доху?

— Обойдешься! — крикнул Радист. — Сам бы и стрелял!

— То есть? Ружье-то чье?!

— Без ругани! — сказал Командир. — Три шапки нам, да Ленке с моей Марьей на шикарные воротники, да еще…

— Ребята, сносит! — вдруг тревожно крикнул Радист. — Веревку!

Он ощутил, как поток вымывает из-под ног гальку, ноги грузли, образовавшиеся ямки ползли к срезу переката. Радист глянул на дно у бока медведя. Там крутился целый хоровод ярко раскрашенного галечника. Медведь тонул и полз к омуту.

Радист отчаянно вцепился в заднюю лапу и сразу ощутил свое бессилие. Легко и свободно поток потащил его следом за медведем. Галька поехала под ногами, вода жгуче плеснула в сапоги. Радист бросил лапу и, мокрый по пояс, рванулся назад.

— Бросай к чертовой бабушке! — крикнул Командир.

— Держи-и! — кричал Штурман. Размахивая нейлоновым шнуром, он несся от машины.

Радист вышагал на берег и опрокинулся навзничь, задрав вверх ноги. Из сапог хлынула вода.

— Эх, ну как же мы сразу-то! — Штурман бухнул шнуром о камни. — Вот остолопы! Ведь знаем, что не держат перекаты… Может, ниже вынесет, а? Достанем как-нибудь?

— Вынесет, гы! — досадливо крякнул Командир. — Жди! Это ж зимовальная яма. Она метров на девятьсот во-о-он за поворот уходит. А глубину никто не мерил, но по опыту могу точно сказать: не менее двадцати метров.