Рейтинговые книги
Читем онлайн Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей - Дмитрий Евгеньевич Сагайдак

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 162
этом через кормушку глядел за тем, как открывал форточку один из нас, обычно староста камеры, и одновременно часто оглядывался на коридор, чтобы не быть пойманным начальством или своим же товарищем. А обычно форточку открывал и закрывал сам надзиратель тогда, когда сам хотел и на столько, на сколько ему самому вздумается.

В неделю два раза открывалась дверь камеры. Вплотную к ней стоял фельдшер в грязном, с какими-то пятнами, халате и в форменной фуражке чекиста. Рядом с ним надзиратель и тележка-столик на колёсах. Спрашивает, есть ли больные. Население камеры выстраивается цепочкой за получением лекарств — кому закапать глаза, кому принять порошок. Таблетка, пилюля, порошок в руки не выдаются. Открываешь рот и фельдшер бросает, всыпает или вливает лекарство в него. Желающих записывают к врачу.

А записываются к нему многие, далеко не только больные, чтобы хоть немного отдохнуть от камеры, побыть одному, наконец, просто пройтись по длинному коридору, а то и на другой этаж. Словом, хоть немного разнообразить свою жизнь.

Доктор принимает в одной из камер, которая в этот день оказывается пустой. Часто от врача заключённый попадает не в камеру, а прямо в карцер. То ли не понравился врачу, то ли нагрубил ему, а может быть, просто был распознан как симулянт. Исчезновение ушедшего и долго не возвращающегося обратно в камеру становится предметом жарких споров и догадок всей камеры. Отсутствие товарища после трёх суток говорит о том, что его положили в больницу, как действительно больного или ставшего больным после карцера. И то и другое вполне вероятно.

Больница здесь же, в тюрьме. Там немного лучше кормят, несколько чище воздух, иногда встречаются люди из других камер. Таким образом накапливаются отрывочные сведения, кто же населяет тюрьму.

Один раз в десять дней появляется в камере парикмахер. Он заходит в замызганном сером халате, держа в одной руке машинку для стрижки, а в другой — веник. Никаких других инструментов у него нет. Первым он стрижёт и бреет, а вторым — убирает полот волос. Вся операция ведётся при открытых дверях, через которые зорко наблюдает надзиратель, чтобы между парикмахером и заключённым не было каких-либо разговоров, хотя парикмахер — тот же надзиратель, только сегодня в халате. Работает, очевидно, по совместительству.

Всё это лишний раз подтверждает, что в тюрьме недоверие друг к другу, животный страх за с вою шкуру превалирует над всем. Очевидно, фальшь во взаимоотношениях была результатом повседневного вдалбливания в головы людей, что они стоят на страже своего отечества и что нужно быть особо бдительным, ни на секунду не забывая, что их окружают злейшие враги. Естественно, при этом поступки людей, их мысли, чувства, страсти постепенно становились всё мельче и мельче, гаже и пошлее. Недоверие друг к другу не является естественным качеством нормального человека, этот порок не природой дан ему. Это результат ежедневной культивации крылатого лозунга повышения бдительности и непримиримости к «врагам народа» и… друг к другу.

Длинно, тягуче длинно тянулось время до обеда. Говорить было не о чем, читать ничего не давали. Безделье для людей, привыкших к повседневному труду, было бичом, казалось временами, что сходишь с ума.

Наконец, в коридоре гремит посуда, разносится запах баланды. По силе звука черпака о бачок безошибочно определяем, какой из камер уже выдают пойло и кашу.

Открывается кормушка. Раздатчик стоит в сторонке так, чтобы не видел, кому наливает и чтобы, не дай бог, его не увидели из камеры. На полненную миску от раздатчика принимает надзиратель и ставит на открытую дверку кормушки. Изредка всё же удаётся заметить «кормильца», часто этим «кормильцем» оказывается женщина.

После обеда курили, когда был табак, как правило, обменивались желаниями — чего бы ещё съели, и сколько. Наблюдения через волчок становились реже, бдительность надзирателей падала, очевидно, они меньше боялись быть пойманными начальством, обедавшим или отдыхавшим в это время.

В эти часы лепили из хлебного мякиша фигурки шахмат, шашек, домино. Ловили мух, подвязывали к лапкам ниточку с бумажкой, потешались её полётом с длинным хвостом по камере. Мух не убивали. Наблюдали ползание клопа по замкнутому кругу острова, образованного полоской воды. Владельцы клопа были очень довольны, когда их экземпляр поднимаясь на своих лапках, шагал по воде, переходил её, стараясь не замочить брюшка, и после долгих стараний оказывался на «материке».

Трудно себе представить взрослых людей, занятых часами этими неприглядными и противоестественными играми. Может показаться, что всё это бред больного человека, но всё же это имело место и не думаю, что только в нашей камере.

Вся система наказания сводилась к тому, чтобы убить в человеке всё человеческое, измотать его, причинить боль не только физическую, но и моральную. И немудрено, что люди постепенно тупели, превращались в полуживотных. Вечером опять каша и кипяток. В камере полумрак. Света ещё не зажигали, а маленькое окно переставало подавать его.

Открываются, сперва кормушка, а после этого и дверь. Проверяют наличие людей, мисок, кружек, ложек, ощупывают решётки окна и молча уходят. Через полчаса отбой. И тюрьма погружается в беспокойный, чуткий сон.

И так сутки за сутками, месяц за месяцем. А сколько их ещё впереди?! Выдержат ли нервы, мозг, тело?!

В камере двенадцать человек. Как различны эти люди! Неумолимая злая воля палача свела их в эту сырую, полутёмную, даже в яркий солнечный день, камеру. Общее в них одно: все они несчастны, у каждого из них мысли о семье, близких людях, о несправедливости, о свободе. Кто же эти люди? Неужели это всё враги, посягнувшие на святыню — свою Родину, взрастившую их?

Вот электромонтёр-практик Перепелица Пётр из Харькова, полуграмотный рабочий, демобилизовавшийся из Красной Армии по окончании Гражданской войны. Отмечая день своего спасения при наступлении через Сиваш под Перекопом против врангелевцев, в узком кругу своих товарищей, благодарил своего друга, вынесшего его тяжелораненого из холодной воды Азовского моря; а, выпив лишний стакан вина, высказал своё недовольство порядками на электростанции, где работал линейным электромонтёром.

— Сами сидят в кабинетах, им тепло и ниоткуда не дует, а рабочим жалеют дать телогрейку да рукавицы!

— А ты бы пошёл в завком, в партячейку, ведь люди же там!

— Ходил, а что толку, я же и виноват остался, видишь ли — подбиваю рабочих против них!

За «подготовку взрыва станции» получил десять лет лагерей и пять лет поражения в правах как вредитель-диверсант.

А рядом со мной — дорожный мастер Струнин. Он из Воронежа. Долгий путь путевого рабочего сделал его путевым мастером. Никогда не думал и не гадал этот рабочий, что посадят из-за

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 162
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей - Дмитрий Евгеньевич Сагайдак бесплатно.
Похожие на Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей - Дмитрий Евгеньевич Сагайдак книги

Оставить комментарий