Рейтинговые книги
Читем онлайн Самая мерзкая часть тела - Сергей Солоух

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 45

А что за фрукт, за неопознанный летающий объект — какой-то вице? Хоть чемпион, хоть президент? Закс откровенно не понимал. Худрук, заворг — это по-нашему. Во всяком случае, весьма сомнительное словечко через черточку Толик Тимощенко не мог придумать, рекомендовать, и уж тем более вписать своею собственной рукой. Фигня. Иван не верил, не обязан был вкупаться в дурацкую парашу, чтобы ему ни втюхивали разные недоумки о личном распоряжении Тимохи.

Ваня Закс знал, Госстрах понимал, кто и зачем его со света белого сживает. Безжалостно и методично душит. Макает вниз башкой.

Какой вопрос? Все это происки Василия Александровича Устрялова. Старшего преподавателя с кафедры теоретической механики. Тимоха-то Ваньку ценил. Еще на первом курсе заприметил. Выделил, приблизил. Какие поручал дела, какой работой нагружал. Не память у товарищей, а гулькин нос. Тыкалка от часов. Пинцет. Быстро забыли, кем был Иван.

Вторым, освобожденным секретарем. Что правда, то правда. Одиннадцать месяцев марку держал. Анатолий Васильевич Тимощенко ему сначала придумал академ, а потом и вовсе посадил под пенопластовые ордена весь институтский комсомол олицетворять. Шесть дней в неделю c девяти и до семнадцати. Тогда казалось, ловко обхитрили деканат, пару доцентов, три курсовых, зачет и два экзамена.

Да только не рассосались. И Ваня время не нашел сходить покланяться. Когда Тимоху летом взяли в домик под тополями, стал даже днем стаканчик пропускать. Дергать партейного. Так сладко было на душе. Так верилось в удачу и судьбу. А она, мокрогубая, благоволила ушастому. Полгода единолично руководил. И не заметил даже, как в феврале, раньше обычного, собрали отчетно-выборное и ту-ту.

Ректор сам, собственной персоной, после собрания явился, чтобы представить.

— Кто за? Кто против?

— Единогласно.

— Ну, поздравляю, ваш новый секретарь, товарищи комсомольцы, кандидат физ-матнаук

Василий Александрович Устрялов.

Человек-чертеж. Все сто одиннадцать позиций камасутры на нем испытаны. В каждой сортирной кабинке четвертого корпуса увековечен. Только зайди, и лебедь он, и рак, и щука. Настоящий спиногрыз.

Тимоха тоже преподавал. Естественно. Лабораторки вел у разработчиков. В начале первого часа выдаст методички, в конце второго зайдет и соберет. Нагрянет сессия, и вновь две неизменных операции. Но только с зачетками и полный цикл не более пятнадцати минут. Простая, возвратно-поступательная пара.

А у товарища Устрялова неразложимый многочлен. Полноприводная система взаимосвязанных качалок и каталок. Одна контрольная цепляется за другую и проворачивает три следующих. Шашлык. Не прожуешь — пропал.

У Вани долг остался. Шесть несданных. И он, конечно, радовался, что заманили. Сказал Марлен Самсонович, пусть ориентиром для вузовской молодежи, студентов всего Горного, станет человек остепененный. Ученый. Пообещал улучшить жилищные условия. Простимулировал общественную активность полсотней квадратных метров из ректорского фонда, и ура! Занимайте очередь жать руку новоиспеченному руководителю и вожаку.

Прекрасно. Иван в первых рядах. Ученому ведь что необходимо? Время. Он думать должен, законы природы понимать и формулировать. А кто ему, при этом первому секретарю, квартирку отработает? Конечно же, второй освобожденный! Железная логика. Государственный подход. Правильный.

Но, увы, оказывается, есть еще в нашей стране близорукие люди. Не видят дальше собственного носа. Выше зачетной ведомости не поднимают глаз. Не мыслят масштабами страны и общества. За рамки формата А3 и А4 не выходят. Прямые, как карандаши. И желтые, как Кох и Нур.

Ректор представил. Поаплодировали, на первый-второй рассчитались и по одному, гусиным шагом для личного знакомства. Иван идет. Улыбка четвертый номер. На рожу едва налезла. Но искренности семьдесят пять процентов. Как жирности в сливочном масле. Поздравляю Василий Александрович, теперь Василием нам будете. Товарищем. Кто старое помянет…

Протянул рабоче-крестьянские, открытые пять. А в ответ интеллигентские штучки. Ухмылка называется.

— Ага, вот ты, оказывается, где отсиживаешься, бездельник.

Чирик-чирик. Поработаем, повзаимодействуем. Как же! Освобождай стол, рыжий. И выгребай добро из тумбочки. Без грамоты, как бобку, выпроваживают.

Душило зло. Брало за горло. Ну почему жизнь вышивает как будто по папашиным корявым прописям? Чего ни каркнет фатер, сбудется. Словно ботаника, а не наука о победе разума над тьмой всем миром правит.

Не верил заслуженный механизатор совхоза "Светлый путь", Роберт Адольфович Закс, что человеку открыты ныне еще какие-то дороги. А Ваня знал. Газеты читал и радио слушал. Если учиться разрешают и принимают в комсомол, значит, не нужно больше саратовские земли вспоминать, банки с вареньем и домик с петушком. Нужно вставать под алые знамена и в общем строю шагать. Правофланговым.

Только таким умным Иван был не всегда. Поросячью стайку чистить и копать картошку не любил с детства. Не уважал. Старался братьев, Рудольфа и Эрнеста организовать. Построить. А сам мечтал о городе. Об институте, про который ему рассказывал рассказы веселый студент. Тот самый, санитар, что пацанов учил курить в нефросанатории. Ваня не стал вдыхать и выдыхать дымок, зато красивых историй наглотался, надышался по самые, как говорили в заведении, не хочу. Пять лет прошло, а голова от них все кругом шла. Летала в облаках. Чирикала синичкой. Сойкой. Жаворонком.

Когда такие перья в голове, такие радуги и изумруды, разве с отцом, угрюмым трактористом, договоришься? Найдешь общий язык?

— Вернешься через годик с голой задницей.

— С чего это?

— С того. Короче, денег не получишь ни копейки.

Мать дала. Пятьдесят три рубля. С самого Ваниного дня рождения копила. Полушки собирала для любимца-первенца. Городская сирота, всю жизнь на ниве отгорбатившая.

— Ехай, Иван. Хоть кто-то пусть с чистыми ногтями ходит.

Да. Поначалу просто хотел податься в инженеры. Надеялся красиво колбасить в белой рубашке с галстуком. Пряники кушать по субботам и по асфальту вдоль реки гулять.

Только разноцветные пунктиры на плане горных работ Ивану не светили. Не смог раскрыть образ Печорина. Не теми средствами извлек квадратный корень. Но успел. За день до объявления списков. Добрые люди надоумили. Перенес документы. Подал на "разработку рудных месторождений", где вечный флюс и недобор. А знатное словцо «маркшейдер» оставил. Употреблял в деревне, когда бывал. С определенным артиклем дер. Пусть люди земляком гордятся. Пусть знают, что не подкачал.

На деле, между тем, несложная наука разработки "бери больше, кидай дальше" тоже оказалась не по зубам Ивану Робертовичу. Тут-то Тимоха, благодетель, и нарисовался. Учить стал Родину любить, и комсомол. Открыл Ивану способ, как получать стипендию при неудах и жить в отдельной комнате пятой общаги.

— Шустри. Шустри, будь под рукой и на виду.

Вот где талант открылся. Блеснул способностями. Легко год продержался, но к четвертому семестру стало казаться: все. Даже любовь, всепоглощающее чувство не спасет. Не вывезет. Отчизна отвернется. Вычеркнет комсомол. И опять Тимоха выручил. Знаток сердечных дел. Придумал академ и посадил на место второго, освобожденного секретаря.

А это значит, теперь только в борьбе. Только держа равнение на светлые идеалы, Иван мог жить. Существовать. Но стать неразрывным целым, отождествиться с Ленинским союзом молодежи, слиться мешала фамилия. Из-за нее, короткой, звучной, односложной Ивана принимала за пархатого.

Полжизни копила мама, Эмма Вирховски, для сына деньги. Спасибо ей. Низкий поклон. Но лучше бы фамилию свою дала. Назвали же Иваном в честь Теплякова. Районного доктора, который семимесячного вытянул, поднял. Могли бы и дальше пойти. Полным тезкой сделать. Это не запрещено. У нас в стране для исправления несправедливости природы есть ЗАГСы. Любого могут превратить в Гагарина, Титова или Терешкову. А так только нелепый, глупый повод дали общажным острякам перекрестить Ивана Закса в Госстраха. Ненавистное прозвище. Поэты. Шли бы в литературный институт, там объясняют, какие созвучия полезны для демократического централизма, а какие нет.

Но, впрочем, Ваня давно уже понял, что люди в принципе необучаемы. Серьезно. Простые инициалы И.Р. перед простой фамилией никогда не примут за сокращение от Игоря Романовича или на худой конец Иогана Рихардовича. Фиг. Неизменно и постоянно у каждого второго выходит Израиль Рувимович. Пейсы, ермолка с двойным дном и родственники во всех разведках мира.

Хоть плачь. Пока Иван не окунулся с головой в боевую, кипучую гущу, не отдался всецело борьбе за подчинение меньшинства большинству, не стал проводником великих и бессмертных идей, он даже и не знал. Просто не представлял себе, какие гнусные, коварные и подлые враги у него есть. Повсюду! Объединенные племенной порукой, связанные кровными узами. За каждым поясным портретом члена политбюро прячутся, за красным транспарантом шуршат, косятся из-за стендов наглядной агитации. Рожи строят. Языком нос достают.

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 45
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Самая мерзкая часть тела - Сергей Солоух бесплатно.
Похожие на Самая мерзкая часть тела - Сергей Солоух книги

Оставить комментарий