Круг - Матс Страндберг

— Что-то подобное было с Элиасом незадолго до смерти, — говорит Линнея. — Он был испуган, но не успел рассказать почему.

Мину кивает. Линнея едва сдерживает слезы, и Мину очень хочется утешить ее. Но сильные чувства разрушат иллюзию. Мину должна вести себя как лидер, хотя бы сейчас, она должна притвориться, что контролирует ситуацию, чтобы остальные не теряли надежды. Она чувствует себя бесконечно маленькой, и ей очень страшно, но показывать этого нельзя. Вновь появившееся чувство общности еще очень хрупко и может испариться в одну секунду.

— А остальные замечали что-нибудь особенное? — спрашивает Мину.

Все качают головами, одна за другой. Мину снова сглатывает комок в горле. Если видели только она, и Элиас, и Ребекка… Значит ли это, что она — следующая на очереди?

— Мы должны узнать, кто нас преследует, — говорит она.

— Или что, — вставляет Николаус.

— И мы должны быть гораздо более осторожными. Анна-Карин…

Мину замолкает. Сделать следующий шаг оказывается труднее, чем она думала. Мину вдруг обнаруживает, что немного побаивается Анну-Карин, хотя та выглядит вполне безобидной в своем пуховике и шапке домашней вязки.

— Что? — раздраженно отвечает Анна-Карин.

— Ты знаешь что, — говорит Мину.

Ида фыркает, но молчит.

— Никто не понимает, что я делаю. В этом-то и прелесть, — говорит Анна-Карин.

Она выдвигает вперед подбородок, становясь похожей на упрямого ребенка.

— Можешь ли ты быть уверена в этом? — спокойно говорит Николаус. — Да, возможно, мы — единственные, кто может заглянуть за кулисы твоего представления. Но если в школе есть кто-то, кто ищет Избранных, ты подвергаешь себя большому риску. — Его голос звучит авторитетно. — Мы уже знаем, что школа — это жилище зла. И именно там Элиас и Ребекка лишились жизни.

Лицо Анны-Карин становится пунцово-красным.

— А откуда вы вообще знаете, что я использовала свою силу? Может, я просто так стала популярной?

Ида поднимает брови, но, слава богу, молчит.

— Это невозможно, — веско заявляет Ванесса. — Никто не может стать популярным за одну ночь. Так не бывает.

— Ты должна это прекратить, — говорит Мину.

Анна-Карин буравит ее взглядом.

— Но, черт, что же делать? У вас есть какая-нибудь зацепка? — спрашивает Ванесса.

Мину косится на Николауса. Они обсуждали одну теорию. Правда, теперь, когда нужно представить эту версию остальным, она кажется Мину неубедительной, но это единственное, что у нее есть.

— До того как Ребекка умерла, у нее была встреча с директором… — говорит она.

Мину смотрит на Линнею, надеясь, что та поймет. И Линнея понимает.

— И у Элиаса тоже, — добавляет она.

— Адриана Лопес начала работать директором Энгельсфорской гимназии около года назад, — говорит Мину.

— Подождите, — встревает Ида. — Вы думаете, это директриса?

— Информации немного, — продолжает Мину, игнорируя вопрос Иды. — Но кое-что в Интернете обнаружилось. До приезда сюда Адриана Лопес работала заместителем директора школы в Стокгольме. Еще раньше она, судя по всему, была учителем. Ничего из того, что я нашла, не выглядит странным. Мы должны узнать подробнее, кто она на самом деле.

— Но это кажется логичным, — говорит Ванесса. — В смысле, школа — место зла, а она — директор всего этого дерьма.

Мину кивает с облегчением, во всяком случае, никто не поднял ее на смех.

— Это единственная и на сегодняшний день лучшая наша зацепка, — говорит она. — Но нужно держать ухо востро. Ванесса, ведь твой отчим — полицейский. Он, наверно, рассказывает, если в городе происходит что-то странное?

— Наверно, рассказывает, — неохотно отвечает Ванесса.

И тут у Мину как будто кончается завод. Она зажмуривается, пытаясь защититься от внешнего мира, вернуть ту необычайную силу, которая поддерживала ее все последние часы. Но сила не возвращается.

Ребекка мертва.

Осознание этого приходит мгновенно и сбивает Мину с ног. Она пошатывается.

— Мину?.. — слышит она голос Николауса.

— Кажется, мне пора домой.

* * *

Сразу же после того, как Николаус и Анна-Карин подбрасывают Мину до ее квартала, начинается дождь. Он барабанит по крыше машины, когда они выезжают из города.

Николаус паркует машину у автобусной остановки и вместе с Анной-Карин идет по покрытой щебнем дороге к хутору. Они шлепают по лужам, держа над головой большой черный зонт Николауса. Анна-Карин напряженно ждет, что Николаус будет ее ругать, и уже готова защищаться. Но он не говорит ни слова.

Когда они почти доходят до дома, Николаус останавливается. Дождь продолжает хлестать, взметая вверх сладкий запах земли.

— Анна-Карин, так не может продолжаться, — говорит он. — Кто-то может пострадать.

Вид у него не строгий. Скорее обеспокоенный. Николаус похож на отца, который боится за свою дочь. Анне-Карин все равно, что подумают остальные, но разочаровывать Николауса ей не хочется.

— Я подумаю над этим, — говорит она.

— Вот и славно.

Он легонько хлопает ее по плечу и поворачивает назад.

Анна-Карин бежит под дождем к крыльцу.

Заходить домой не хочется. Она смотрит вслед Николаусу, бредущему в темноте под зонтиком. И знает, что он прав. Что Мину права. То, что она делает, опасно. Она всегда это знала. Где-то глубоко внутри.

В девятом классе к ним приходил бывший героинист. Он сказал, что когда в первый раз попробовал наркотики, то почувствовал, что наконец зажил по-настоящему. Теперь Анна-Карин понимает, что он имел в виду. Сила опьяняет ее, дурманит. Заполняет ту огромную черную дыру, которая была внутри у Анны-Карин все прошлые годы. Неужели она должна отказаться от этого?

Да, должна, решает она. Риск слишком велик. Не хватает, чтобы еще кто-то умер.

Анна-Карин смотрит в осеннюю темноту. Она довольна собой. Она приняла ответственное решение.

«Вот будет Яри моим, — думает она, — и я тут же с этим завяжу».

20

Мину не помнит, как пришла домой. Помнит только, что мама открыла ей дверь и она едва не рухнула на лестнице прямо на глазах у мамы.

Когда родители укладывали ее в постель, она знала, что сможет встать не скоро.

Одна мысль о еде вызывала у нее тошноту. Горячий чай и тост, слегка намазанный маслом, — вот и все, на что она согласилась. Сев на край кровати, мама попыталась разговорить Мину, но у той не было сил отвечать, даже смотреть было тяжело. В конце концов, мама сдалась. Прежде чем уйти, она открыла окна, чтобы проветрить комнату. Скоро Мину замерзла, но не могла заставить себя встать и закрыть фрамугу. Это сделал за нее папа, когда зашел в комнату. Он остановился у ее постели. Пробормотал что-то о том, что ему ужасно жаль Мину и что ей стоит только позвать его, если ей что-нибудь понадобится. Мину закрывает глаза. Ей хочется, чтобы ее просто оставили в покое. У нее нет сил даже плакать. Всю ночь она скользит между сном и явью и утром чувствует себя уставшей как никогда.

Звонит Ванесса и говорит, что в память о Ребекке в школе будет минута молчания. Мину не пойдет туда. Минута молчания в память о целой жизни кажется издевательством.

Остаток дня утекает в никуда. Мину то спит, то бодрствует. Разницы не ощущается. В обед папа приходит домой, чтобы навестить Мину, и заставляет ее съесть еще один кусок поджаренного хлеба. У нее нет сил съесть его целиком, и остаток она смывает в унитаз, когда папа уходит обратно на работу.

Когда опускается темнота и тени заполняют комнату, она засыпает. На этот раз она спит крепко.

Они стоят на танцплощадке. Листва на деревьях горит неестественно красным цветом. На Ребекке длинная белая ночная рубашка, такая же, какая была на Иде в ту первую ночь. На Мину только трусы и лифчик, и ей стыдно, что она раздета.

— Ты опаздываешь, — говорит Ребекка.

С лицом Ребекки происходит что-то странное. Что-то маленькое скользит под кожей, заставляя ее то там, то тут выпячиваться и отделяться от мышц.

Ребекка приближается к Мину, и то, что двигалось под кожей, вдруг пробивается наружу. Маленькая ранка на лице Ребекки начинает расширяться. Вылезает что-то блестящее, бело-желтое. Это трупный червь.

— Помоги мне, — шепчет Ребекка, протягивая руки.

Кончики пальцев у нее черные.

— Помоги мне, — шепчет Ребекка, подходя ближе.

Мину пытается отступить, но воздух становится густым и не поддается, кажется, будто она переходит вброд глубокую реку. Трупный червь, выползший из ранки, извивается, пока не падает на землю у ног Мину. Кожа на лице Ребекки начинает трескаться в нескольких местах. Под ней, копошась и извиваясь в мертвой плоти, двигается блестящая бело-желтая масса.

Ребекка кладет руки на голые плечи Мину.

— Видишь, что ты наделала? — говорит Ребекка.

Холодные пальцы тянутся к шее Мину и сдавливают ее, в то время как кожа Ребекки полностью отделяется от лица.