Дневник Кришнамурти - Джидду Кришнамурти

It is only man that brings disorder to the universe. He's ruthless and extremely violent. Wherever he is he brings misery and confusion in himself and in the world about him. He lays waste and destroys and he has no compassion. In himself there is no order and so

к чему он прикосается, оскверняется и становится хаотичным. Его политика стала утончённым гангстеризмом власти и лжи, личной или национальной, группа против группы. Его экономика имеет ограниченный характер и поэтому не является универсальной. Его общество аморально, как свободное, так и живущее в условиях тирании. Он не религиозен, хотя верует, поклоняется и участвует в бесконечных, бессмысленных ритуалах. Почему он стал таким — жестоким, безответственным и до такой степени эгоцентричным? Почему? Существуют сотни объяснений, а те, кто объясняет, искусно пользуясь словами, почерпнутыми из знания многих книг и экспериментов на животных, сами пойманы в сети человеческой печали, честолюбия, гордости и душевной муки. Описание не является описываемым, слово — не вещь. Не потому ли это происходит, что человек ищет внешние причины, изучает свою зависимость от внешних условий, надеясь, что внешняя перемена преобразует человека внутренне? Или это происходит потому, что человек так привязан к чувствам, подавляющим его своими безотлагательными требованиями? А может быть потому, что он живёт целиком в движении мысли и знания? Или потому, что он настолько романтичен, сентиментален, что становится безжалостным из-за своих идеалов, фантазий и претензий? Может быть потому, что он всегда оказывается ведомым, последователем, или сам становится руководителем, гуру?

Это разделение на внешнее и внутреннее — начало его конфликта и страдания; он запутался в этом противоречии, в этой извечной традиции. Запутавшись в бессмысленном разделении, он теряет себя и становится рабом других. Внешнее и внутреннее представляют собой плод воображения и изобретение мысли; а поскольку мысль фрагментарна, она творит беспорядок и конфликт, которые являются разделением. Мысль не может принести

what he touches becomes soiled and chaotic. His politics have become a refined gangsterism of power, deceit, personal or national, group against group. His economy is restricted and so not universal. His society is immoral, in freedom and under tyranny. He is not religious though he believes, worships and goes through endless, meaningless rituals. Why has he become like this cruel, irresponsible and so utterly self-centred? Why? There are a hundred explanations and those who explain, subtly with words that are born out of knowledge of many books and experiments on animals, are caught in the net of human sorrow, ambition, pride and agony. The description is not the described, the word is not the thing. Is it because he is looking for outward causes, the environment conditioning man, hoping the outer change transforms the inner man? Is it because he's so attached to his senses, dominated by their immediate demands? Is it because he lives so entirely in the movement of thought and knowledge? Or is it because he's so romantic, sentimental, that he becomes ruthless with his ideals, make-beliefs and pretensions? Is it because he is always led, a follower, or becomes a leader, a guru?

This division as the outer and inner is the beginning of his conflict and misery; he is caught in this contradiction, in this ageless tradition. Caught in this meaningless division, he is lost and becomes a slave to others. The outer and the inner are imagination and the invention of thought; as thought is fragmentary, it makes for disorder and conflict which is division. Thought cannot bring about

порядок, естественное течение добродетели. Добродетель не является непрерывным повторением памяти, практикой. Мысль-знание связана временем. Мысль по самой природе и структуре не может охватить весь поток жизни как целостное движение. Мысль-знание не может прозреть в эту целостность; мысль-знание не может осознавать её без выбора, пока она остается в роли воспринимающего, в роли внешнего наблюдателя. Мысль-знание не имеет места в восприятии. Мыслящий есть мысль; воспринимающий есть воспринимаемое. Только когда это соблюдено, происходит естественное, без усилий, движение в нашей повседневной жизни.

ОХАЙ

8 апреля 1975

В этой части света не бывает много дождей, осадки составляют от 15 до 20 дюймов в год, и эти дожди встречаются с великой радостью, так как в остальное время года их не бывает. На горах лежит снег, а летом и осенью они стоят обнаженные, выжженные солнцем, каменистые и неприступные; только весной они смягчаются и становятся приветливыми. Там раньше водились медведи, олени рыси, перепела, встречались и гремучие змеи. Но теперь они исчезают; страшный человек вторгается в их владения. Недавно прошли дожди, и долина стала зелёной, апельсиновые деревья покрылись плодами и цветами. Это прекрасная долина, тихая, вдали от деревни, и ты слышал воркование голубя. Воздух постепенно насыщался ароматом апельсиновых цветов, и за несколько тёплых

order, an effortless flow of virtue. Virtue is not the continuous repetition of memory, practice. Thought-knowledge is time-binding. Thought by its very nature and structure cannot grasp the whole flow of life, as a total movement. Thought-knowledge cannot have an insight into this wholeness; it cannot be aware of this choicelessly as long as it remains as the perceiver, the outsider looking in. Thought-knowledge has no place in perception. The thinker is the thought; the perceiver is the perceived. Only then is there an effortless movement in our daily life.

OJAI

8 TH APRIL 1975

In this part of the world it doesn't rain much, about fifteen to twenty inches a year, and these rains are most welcome for it doesn't rain for the rest of the year. There is snow then on the mountains and during summer and autumn they are bare, sunburnt, rocky and forbidding; only in the spring are they mellow and welcoming. There used to be bear, deer, bob cat, quail and any number of rattlers. But now they are disappearing; the dreaded man is encroaching. It had rained for some time now and the valley was green, the orange trees bore fruit and flower. It is a beautiful valley, quiet away from the village, and you heard the mourning dove. The air was slowly being filled with the scent of orange blossoms and in a few days it would be overpowering, with the warm

безветренных дней этот аромат заполнил бы всю долину. Эту долину со всех сторон окружали холмы и горы; за холмами было море, а за горами — пустыня. Летом бывала невыносимая жара, но здесь, вдали от сводящей с ума толпы и городов, всегда пребывала красота. А ночью приходила необычайная тишина, щедрая и всепроникающая. Культивируемая медитация — это кощунство по отношению к красоте, а каждый листочек и каждая ветка говорили о радости красоты, и высокий тёмный кипарис хранил её в своём безмолвии; её струило потоком и старое искривлённое перцовое дерево.

Вы не можете, не должны призывать радость; если вы это делаете, то радость становится удовольствием. Удовольствие — это движение мысли, и мысль не должна, никоим образом не может, культивировать радость, а если она стремится к тому, что было радостным, то это — всего лишь воспоминание, нечто мёртвое. Красота никогда не связана временем; она полностью свободна от времени, а потому и от культуры. Она существует, когда нет личности. Личность создана временем, движением мысли, известным, словом. В отказе от себя, от личности, в этом абсолютном внимании, заключена суть красоты. Освобождение от личности не является рассчитанным действием желания-воли. Воля руководит и поэтому сопротивляется, разделяет и тем самым порождает конфликт. Распад личности — не эволюция самопознания; это происходит вообще без включения фактора времени. Не существует пути или средства её прекратить. Абсолютное внутреннее не-действие есть позитивное внимание красоты.

Вы развили широкую сеть взаимосвязанных видов деятельности, в которую оказались пойманы, и ваш ум, будучи ею обусловленным, в своей внутренней деятельности действует таким же образом. Достижение

sun and windless days. It was a valley wholly surrounded by hills and mountains; beyond the hills was the sea and beyond the mountains desert. In the summer it would be unbearably hot but there was always beauty here, far from the maddening crowd and their cities. And at night there would be extraordinary silence, rich and penetrating. The cultivated meditation is a sacrilege to beauty, and every leaf and branch spoke of the joy of beauty and the tall dark cypress was silent with it; the gnarled old pepper tree flowed with it.

You cannot, may not, invite joy; if you do it becomes pleasure. Pleasure is the movement of thought and thought may not, can in no way, cultivate joy, and if it pursues that which has been joyous, then it's only a remembrance, a dead thing. Beauty is never time-binding; it is wholly free of time and so of culture. It is there when the self is not. The self is put together by time, by the movement of thought, by the known, by the word. In the abandonment of the self, in that total attention, that essence of beauty is there. The letting go of the self is not the calculated action of desire-will. Will is directive and so resistant, divisive, and so breeds conflict. The dissolution of the self is not the evolution of the knowledge of the self; time as a factor does not enter into it at all. There is no way or means to end it. The total inward non-action is the positive attention of beauty.

You have cultivated a vast network of interrelated activities in which you are caught, and your mind, being conditioned by it, operates inwardly in the same manner. Achievement

становится тогда наиболее важным, и неистовство этой гонки по прежнему остается скелетом[16] личности. Потому вы и следуете вашему гуру, вашему спасителю, вашим верованиям и идеалам; вера занимает место прозрения, осознания. Нет никакой необходимости в молитве, в ритуалах, когда отсутствует «я». Вы заполняете пустые места на этом скелете знанием, образами, бессмысленной деятельностью и таким образом поддерживаете в нём видимость жизни.

В тихом спокойствии ума приходит то, что является вечной красотой, приходит незванно-непрошенно, без шума узнавания.

10 апреля 1975

В безмолвии глубокой ночи и в тишине утра, когда солнце первыми лучами прикасается к холмам, пребывает великая тайна. Эта тайна скрывается во всём живом. Если бы вы спокойно сидели под деревом, то ощутили бы эту древнюю землю с её непостижимой тайной. В тихую ночь, когда звёзды сияют ярко и кажутся близкими, вы осознали бы расширяющееся пространство и таинственный порядок всех вещей, неизмеримого и ничтожного, движения этих тёмных холмов и крика совы. В этом абсолютном безмолвии ума эта тайна расширяется без времени и пространства. Существует тайна в этих древних храмах, возведённых с бесконечной тщательностью, с вниманием, которое есть любовь. Изящные мечети и величественные соборы теряют эту призрачную таинственность, потому что в них поселились фанатизм, догма и помпезность. Миф, скрытый в глубоких пластах ума, не является таинственным, он романтичен, традиционен и обусловлен. В скрытых тайниках ума истину оттесняют символы, слова, образы; в них нет никакой тайны, их в