Тайный код Конфуция - Алексей Маслов

Очевидно, что Конфуций был одним из высших распорядителей такого обряда.

XI, 12

Цзы Лу спросил о смысле служения духам. Учитель ответил:

– Мы не умеем служить живым людям, как же можем служить духам умерших?

Цзы Лу вновь обратился:

– Хотел бы узнать, что такое смерть?

Учитель ответил:

– Если мы не знаем, что такое жизнь, как же мы можем знать о смерти?

XIII, 22

Учитель сказал:

– Южане говорят: «Тот, в ком нет постоянства, не может ни предсказывать ни лечить». Хорошие слова! «И цзин» говорит: «Не будешь постоянным в своих достоинствах, может быть, попадешь с ними в неловкое положение».

Учитель сказал:

– Таким даже предсказывать не дано.

XV, 1

Правитель царства Вэй Лин-гун спросил у Конфуция об искусстве построении войск.

Конфуций ответил:

– Я искушен о делах, связанных с жертвенной утварью, что же касается построения войск, то это я не изучал.

На следующий день Конфуций покинул царство Вэй.

Конфуций считал себя мастером ритуалом жертвоприношений и священнослужителем. В вопросе о построении войск он увидел тот, что Лин-гун не понимает его сущности.

Цзюньцзы: идеал мистического знания

Во всех рассуждениях Конфуция ярче всего проступает фигура некоего «благородного мужа» цзюньцзы – идеального типажа, точке устремлений каждого служивого мужа.

Под воздействием этого идеала сформировалась вообще вся моральная парадигма китайской культуры. Благородный муж «без гнева строг», он «безмятежен и спокоен» и логически противостоит «маленьким людям» (сяожэнь), которые не способны понимать и соблюдать ритуальную сторону жизни, испытывать человеколюбие, уважение к старшим, выполнять свой долг перед правителем.

Цзюньцзы принято переводить как «совершенный муж» (П. Попов,) «благородный муж» (Л.С. Переломов), ли «достойная личность» (В.М. Алексеев), «достойный муж» (Сухоруков), на английский – gentlemen, хотя суть его образа значительно более глубока, чем просто достойное ритуальное поведение. Прежде всего, он тот, кто «познал волю Неба» (ХХ, 3) – и именно это отличает его от обычных людей.

«Благородный муж» превратился в символ всей конфуцианской традиции, в точку устремления каждого служивого чиновника или достойного мужа китайского общества. Чинность, спокойность манер, невозмутимость, преданность в служении, ритуальность поведения – именно таким конфуцианец представал публике. По сути, все конфуцианские труды так или иначе пытаются трактовать, какими качествами должен обладать цзюньцзы и как этого достичь.

Конфуций и его последователи не часто могли встретить этих благородных мужей среди современников, да и себя они таковыми не считали. Их идеал находился в далёком прошлом, которое мудрецы неизменно называли не иначе как «высокой древностью». В качестве идеальных благородных мужей выступали многие правители Древнего Китая.

Как ни странно, подлинные биографии древних мудрецов никого в Китае не интересовали. Ведь полнотой истины не обладает никто, поэтому и не имеет смысла обсуждать, реальны ли все рассказы о «совершенномудрых» древности. Значительно важнее те идеальные черты, которые им приписывались. Это не просто пример для подражания и не весёлые побасёнки из жизни Древнего Китая. Ведь все эти люди – Хуан-ди, Фуси, Чжоу-гун, Вэнь-ван – являются предками каждого китайца. То, что было присуще предкам, должно быть свойственно и их последователям, а значит, люди изучают свои изначальные качества, «себя в утробе».

Например, знаменитый основатель династии Чжоу-гун воплощал идеал благородного мужа, который, прежде чем что-то сделать, всё тщательно обдумывал; он не решался приступать к делу сразу – ведь сначала надо проникнуть в суть вещей, в глубину событий. И конфуцианец Мэн-цзы называет его образцом именно такой добродетели: «Если вдруг встречалось то, что он не мог полностью понять, он склонял свою голову и погружался в раздумья. Если было необходимо, он мог думать дни и ночи напролёт. И если ему, наконец, удавалось найти ответ, он спокойно садился ждать рассвета». Одновременно это могло звучать и как упрёк правителям – современникам Мэн-цзы, которые, не раздумывая, пускались в военные авантюры, разоряя своё царство.

Легендарный правитель древности Шунь. «Совершенствовать себя, чтобы принести спокойствие народу, – разве не это заботило Яо и Шуня»?

Антиподом цзюньцзы является особый типаж – сяожэнь, которого принято переводить как «маленький человек», «мелкий человек» или «никчемный человек». Речь идет, естественно, не о его социальном положении, ни о позиции в обществе, а об отпадении от идеала поведения. «Мелкий человек» не обладает благодатью, действует, повинуясь импульсам, а не велениям Неба. А вот цзюньцзы «требователен к себе», в отличие от мелкого человека, который требователен к другим»(XV, 21).

Идеалу благородного мужа чуждо слепое и подчас жестокое реформаторство. Наоборот, он врастает в древность, черпает из неё, а потому терпелив и снисходителен по отношению к другим. Один из ученков Конфуция – Цзы Ся утверждал, что человек должен дружить лишь с равными себе и сторониться людей более низкого происхождения.

Казалось бы, в этом нет ничего удивительного, ибо именно так предписывали нравы того времени. Но истинный мудрец не боится оказаться униженным дружбой с «неравным ему». Наоборот, он своим присутствием облагораживает всё вокруг. Да и вообще, легко ли совершенномудрому найти человека, подобного себе? И поэтому один из учеников Конфуция Цзы Чжан возражает Цзы Ся, повторяя мысли своего учителя: «А вот мне довелось слышать другое: благородный муж почитает выдающихся, но сходится и с заурядными, поощряет способных, но терпим и к бесталанным. И, если, положим, я имел бы очень много достоинств, разве я не смог бы с кем-нибудь поладить? А если, допустим, я не имел бы никаких достоинств, другие бы сами отвергли меня, а не я – их?!» (XIX, 3)

Да и вмешиваться благородный муж в людские дела не должен – он лишь способствует им, помогает, ибо «благородный муж содействует людям в их добрых делах и не содействует в дурных. А вот мелкий человек – наоборот». Думы благородного мужа всегда о возвышенном, о самом трепетном и недостижимом в культуре.

Но вот еще одна важнейшая черта цзюньцзы – он посвящен в Учение, он знает Дао. «Все мысли цзюньцзы – а Дао, а не о еде. Цзюньцзы заботит обретение Дао и не заботит бедность» (XV, 32). Конфуций уподобляет мысли о Пути стремлению голодного человека добыть пищу. Чтобы размышления действительно обратились к достижению Пути, необходимо желать достичь Пути так же сильно, как голодный страждет пищи, думать о нём так же постоянно, как молодого чиновника ни на мгновение не покидает мысль об удачной карьере и о большом жалованье, ибо в этом – его будущее.

Есть еще одно существенное различие между цзюньцзы и мелким человеком. Цзюньцзы является посвященным в Знание. Он, по сути, и является носителем этого знания.

Для Конфуция цзюньцзы то вообще идеал посвященного мудреца, который несет свои знания через вечность от древних мудрецов к современникам. Его отличие от других – не менее умудренных и достойных мужей – именно в том, что он не просто способен честно и искренне служить правителю или способствовать установлению гармонии в народе. Цзюньцзы как раз и осуществляет связь между Небом и миром людей. Он бесстрашен, честен и строг к себе и к людям. Конфуций отмечает лишь три вещи, перед которыми цзюньцзы испытывает благоговейный трепет и даже страх: «перед велением Неба, перед великими людьми и перед словами мудрецов». А вот «мелкий человек не понимает воли Неба, не испытывает перед ним благоговейного трепета, бесцеремонен с великими людьми и презирает слова мудрецов» (XVI, 8). Как видим, все «страхи» цзюньцзы – метафизического характера, связанные либо с отношениями с Небом, либо с духами предков и великих людей, чью волю и Учение цзюньцзы должен осуществлять на земле. И в этом плане цзюньцзы не столько «благородный муж», сколько окультуренный образ древнего мага, мистика и таинственного носителя знаний.

Причудливая трансформация произошла с образом цзюньцзы в западной литературе, в основном под воздействием мнения средневековых китайских комментаторов и современных китайских авторов. Мистик и носитель метафизического знания цзюньцзы превратился в некоего «достойного мужа», классически образ честного служителя, сановника и советника правителей. А вот главная составляющая цзюньцзы – его мистическая посвященность и способность осуществлять функции медиума между миров умерших мудрецов и ныне живущих людей, оказалась просто «вымыта» из его облика.

Цзюньцзы – это образ идеализированного и окультуренного мага, введенный Конфуцием и его последователями. В основном это было сделано из-за того, что сам Конфуций искал оправдание собственной роли и облику – облику человека, что, обладая магическими познаниями и учением-Дао, не только служить разным правителям, но и с радостью готов предлагать себя любому, кто призовет его на службу.