Сокровища Аба-Туры - Юрий Могутин

Вороватым и цепким взглядом издали ощупывал русскую крепость князь Ишей Номчин. Не так-то легко было восстановить татар против русских, а без них кочевому князю были по силам лишь мелкие набеги. Налетят кыргызы на русскую заимку, пожгут зароды сена да скот отгонят. Князь Ишей понимал всю ничтожность таких потуг, бесновался и убивал одиноких служилых, застигнутых врасплох, вытаптывал конями посевы кузнечан. В ту самую пору, когда кузнецкий воевода Боборыкин был занят «поклонными» соболями более, чем укреплением крепости, князь Ишей метался по улусам, заручаясь сторонниками.

К июлю 1622 года князю удалось-таки собрать под свою сулебу нужное количество сабель. Орда собралась превеликая — не одна тысяча юртовщиков. И настроены были все как подобает нукерам. В один из вечеров орда подошла к Абинскому уезду и растеклась отрядами в разных его направлениях. Как стрепетов сеткой, накрывали кыргызы безоружных и беспомощных во сне русских посельщиков.

Июльская ночь занавесила Кондому. Серпик месяца увяз в дегте ночи. Тревожно всхрапывали пасшиеся в ночном стреноженные лошади. Русская слободка спала после дневных трудов. В полночь, когда сон сморил даже страдавших бессоницей стариков, призрачными тенями скользнули к слободке всадники. Приземистые кыргызские лошади шли сторожким шагом. Звуки тонули и растворялись в царстве молчания. Копыта коней, обмотанные травой — озагатом, ступали неслышно.

Остановившись в балке возле слободки, всадники спешились. Беззвучно поползли юртовщики к избам, держа в зубах тусклые ножи. Ощупью, воровски проскальзывали в двери, не имевшие запоров. Заученно и споро работали ножами в темноте. Привычно, словно баранов, резали кыргызы крестьян. Посельщики умирали, так и не проснувшись.

Одна из изб оказалась запертой, и кыргызы стали бревном вышибать глухую дверь. Заплакали дети, дверь распахнулась, и кочевники наткнулись на огромного мужика в исподнем. Основатель слободки, кузнец и балалаечник Пров Лузга славился в русских присудках недюжинной силой. Схватил Пров двух кыргызцев да так их стукнул лоб о лоб, что у тех глаза из орбит выскочили. А уж на него насела целая толпа. Посельщик шевельнул горою спины, стряхивая с себя басурманов, ударил одного, другого. Третьего ударить не успел. Стукнули и его кистенем по голове — в глазах помутилось. Били до тех пор, покуда не упал кузнец замертво. Всех детей его, внуков и жену со снохой вырезали юртовщики в одночасье. А когда кончилась короткая ночь, вспыхнули сухие смолистые избы, словно порох. Взметнулись к небу столбы пламени и дыма. Оставшихся в живых баб да малых ребятишек угоняли кочевники в рабство. Гибель слободки стала началом погромов по всей Абинской волости.

В ту же ночь восьмого июля, лета 1622-го, в разных местах волости запылали зарева. Кочевники жгли татарские юрты, зароды сена и посевы ячменя.

Пошла гулять кыргызская камча по спинам ясачных. На беззащитных кузнецких татарах вымещали князцы ненависть к казакам. Били за покорность русским, били за скудость албана двоеданцев, за бедность их били. Волками рыскали по аилам албанчи, выгребая у татар ячмень — до последнего зернышка, пушнину — до последней шкурки, железо — до последнего казанка. Оставляли голые стены да пустые короба, обрекая кузнецов на голод.

Полыхали татарские юрты, брели с колодками на шеях те, кому нечем было уплатить албан Ишею — их гнали в рабство. От улуса к улусу, сея смерть и разрушения, черным вихрем метался князь Ишей. Там, где ступали копыта его коней, оставались выжженные поля да головешки. Жарко горело лиственничное корье татарских аилов. Отряды кочевников рассыпались по всей волости. Самый многочисленный, с князем Ишеем во главе, двинулся вдоль Кондомы на Кузнецк. Люди Ишея хватали всех встречных и жестоко избивали, выпытывая у татар все о казаках и Кузнецке.

В те поры вестей ради послан был татарин толмач из Кузнецка в дальний улус: проведать, не замышляют ли какого дурна кочевые люди.

Стояли липкие жары, сухмень. Вылинявшую, застиранную весенними дождями землю теперь безжалостно жарило солнце. Светло-зеленые пятна березовых колков и рваные клочья чернолесья казались новыми заплатами на старой сермяжине земли.

Стомленные полуденным зноем птицы умолкли. Зной заставил татарина Василия разуться. Сморенный, ступал Василий по пыльной дороге босиком. Тугие шары горячего воздуха обдавали его скулы и ноздри и уносились вдаль пахучими вихрями. В том часе на перепутье ноги Василия покрыла кыргызская тень. Окрик пригвоздил его к месту:

— Эй, кем! Каким ветром несет тебя?

Первое, что он увидел, было направленное на него острие копья. Цепкая рука схватила его за ворот, и толмач предстал перед горевшими недобрым блеском глазами степняка. Из-за спины кыргыза выглянул другой — одноглазый старик с иссеченным морщинами, черным лицом. Уцелевший глаз старика был красен и глядел, не мигая.

— Я прознал его. Этот щенок вкупился к бородатым тулаям белого царя! — обрадовался старик, тыча в толмача пальцем. — Он вообразил себя катчи[61].

— Ты служишь казакам? — удивился кыргыз. — Хороший подарок привезу я князю Ишею.

С этими словами он пинком поставил толмача на колени, а старик ловко скрутил ему руки за спиной.

— Надень-ка ему мешок на башку! — деловито распорядился кыргыз. — А то его башка шибко умная.

Старик с деловитой поспешностью исполнил приказание. Толмача взвалили на коня и повезли куда-то на восток.

Татарин Василий, задыхавшийся в мешке от пыли и жары, бился животом о конскую хребтину и все пытался понять, в каком направлении его везут. Он висел головой вниз и при каждом шаге коня тыкался лицом в потный и жесткий бок его, ощущая сквозь мешковину острый запах конского пота. Кони кыргызов шли какой-то дьявольской иноходью.

Временами Василий терял сознание, и сквозь бред до него доносился стук копыт и хриплая обрывочная речь.

Через несколько часов езды зной стал спадать, и татарин понял, что близок вечер и что кыргызы увезли его за много верст от места пленения. Кони то взбирались в гору, то спускались по каменистому склону в распадок.

Наконец послышались голоса множества людей, собачий лай, пахнуло дымом близких костров. Кони заржали, взяли в галоп, и кыргызы с пленным толмачом влетели в становище.

Пленника сбросили с лошади. Кто-то содрал с его головы мешок, полоснув ножом возле самого горла по мешковине с веревкой. Десятки глаз, жестоких и жалящих, буравчиками вонзились в толмача. Это были глаза людей, привыкших к виду крови и пожарищ, и пленник почувствовал, как ужас охватывает все его существо, лишая дара речи. Наверное, подобное испытывает жертва под ножами мясника.

Молчание нарушил старик с хищной фигурой, державший в руках котомку татарина:

— Посмотрим, что носит с собой слуга бородатых тулаев, прежде чем отправить его к верхним людям.

С этими словами старик перевернул котомку пленника, сшитую из дерюжки. На землю посыпались просяные лепешки, берестяная сулейка с абырткой и толстая книга в дощатом переплете, исписанная славянской вязью. Кыргызов мало интересовали лепешки и абыртка, зато книга — старого письма, заляпанная воском Библия, со страницами, испачканными красно-бурыми пятнами давленой мошкары, — вызвала у них любопытство и удивление. Старик вертел книгу и так и сяк, обнюхивал ее и рассматривал, то поднося к глазам, то отдаляя от них.

— В ней, должно быть, записаны поучения толстобрюхих урусских шаманов тощим и сердитым казакам? Отвечай же, или я развяжу твой мерзкий язык!

— Эта книга называется «Библия», — хриплым от испуга голосом сказал толмач. — В ней записана жизнь святых и самого бога.

— Так расскажи нам про них перед смертью.

— Чтобы рассказать Библию, не хватит и двух лун…

— Кулугур[62]! Ты говоришь языком лжеца! — взвизгнул старик. — Тащите его к князю!

Двое дюжих чалчи в черных шабурах схватили пленника за руки и поволокли к холму, где белела большая юрта. К черному кусту был привязан карабаир князя — красивый, но перекормленный конь серой масти.

Неподалеку догорали остатки какого-то строения.

На земле под деревом сидели две странные, скрюченные фигуры. Только приглядевшись, можно было понять, что это — люди. Руки их были связаны за спиной, на ногах громоздились большие деревянные колодки, а на головы несчастных надеты большие закопченные казаны.

«…Должники князя… — догадался толмач. — Алман не смогли заплатить, бедняги. Сколько они тут сидят?..»

Тяжелые казаны пригибали бедолаг к земле, и они, верно, давно бы уже свалились на бок, если бы не веревки, которыми они были прикручены к дереву.

Татарин Василий скользнул глазами выше по вершине холма.

На кошме возле белой юрты сидел князь Ишей. Его отечное лицо выражало полное равнодушие ко всему происходящему.