Тур Хейердал. Биография. Книга I. Человек и океан - Рагнар Квам

Первый европеец появился на Таити в 1767 году. Это был английский моряк Самуэль Уоллис. На следующий год здесь высадился Луи-Антуан де Бугенвиль, который очень хотел стать первым французом, совершившим кругосветное плавание. А затем, в 1769 году, Таити в первый раз посетил знаменитый Джеймс Кук. Все они возвратились в Европу с рассказами о невероятной красоте острова. Речь, однако, шла не только о природе. Красивые женщины занимали их в гораздо большей степени. Их эротические танцы возбуждали страсть даже у отъявленного моралиста, а уж когда дело дошло до простодушных приглашений заняться любовью!.. Ранние первооткрыватели смотрели на таитянскую жизнь с точки зрения христианских ценностей и соответственно ее описывали, однако это не помешало возникновению в Европе представления, что Уоллис, де Бугенвиль и Кук нашли настоящий рай. Само название Таити, или Отахеити, как называли остров полинезийцы, стало синонимом счастья и беззаботности.

Открытие европейцами Таити совпало с эпохой Просвещения. Европейские философы занимались в это время поисками исконной сущности человека и образа жизни, который предшествовал появлению религии и общественных институтов. Все это делалось с целью осознать ошибки, которые совершило человечество, — чтобы легче было построить более светлое будущее. Центральным элементом этой философии стал термин, предложенный французским философом Жан-Жаком Руссо — «благородный дикарь» (the noble savage). Эти «благородные дикари», по Руссо, изначально жили в состоянии равенства между индивидами, не зная ни добра, ни зла. Как только человек попал в зависимость от другого человека, в мире появилось неравенство и, соответственно, добро и зло. Через это знание о перволюдях современные люди должны были понять, как им в гармонии с природой, — где здравый смысл, а не Бог, должен править миром, — совершенствовать свой образ жизни.

Чтобы воплотить свои идеи, философы стали искать «живые» модели среди известных в мире сообществ, и некоторые из них действительно заслуживали внимания. Таити в этой связи приобрел особый статус — здесь можно было найти основание для оптимистического взгляда на человеческое будущее. И Уоллис, и де Бугенвиль были потрясены природными богатствами острова и приветливыми гостеприимными жителями — сочетание этих ценностей как нельзя лучше подходило для философских построений{85}.

Тура Хейердала тоже одно время занимала идея Руссо о «благородном дикаре». Когда-то в разговоре с другом Арнольдом он сравнил цивилизацию с домом, полным людей, которые никогда не выходили наружу и, соответственно, не знали, как этот дом выглядит со стороны. Чтобы узнать это, хотя бы один житель дома должен был выйти за дверь, — именно это Тур и сделал. Он переплыл океан, чтобы на практике проверить идеи философов эпохи Просвещения. Вместе с Лив он хотел «попытаться доказать, что современные европейцы могут вести образ жизни первобытных людей в природных условиях», — сказал Тур корреспонденту при отплытии{86}. Но если он мечтал вернуться к природе, то Руссо считал, что это невозможно. Для него развитие цивилизации возможно было только на основе нового общественного договора{87}. Для верующего в здравый смысл Руссо не было необходимости отправляться на поиски рая, и тем более — на край света.

В эпоху Просвещения многие европейцы говорили о необходимости сексуальной свободы и поэтому восхищались рассказами о Таити; в то же время христианская Европа не желала допускать распространения полинезийской распущенности. В последующие годы и британцы, и французы отправляли миссионеров на Таити и соседние острова, которые тут же приступали к делу, уничтожая культуру тихоокеанских народов и заменяя ее своей собственной. Миссионеры распространяли учение о первородном грехе, борьбе Бога и дьявола и вечном проклятии для тех, кто не желал спасения души. Как бы то ни было, они добились успеха — полинезийцы охотно позволили обратить себя в христианство.

Тур Хейердал объяснял это тем, что религия всегда занимала центральное место в их жизни. Как и христиане, народы Тихого океана имели храмы, священников и религиозные обряды. Хотя понятия о том, что является приличным, у христиан и островитян были различны, в религии полинезийцев тоже существовали четкие запреты, выражаемые словом «табу». Поскольку «такие важные основополагающие понятия как священство, обряд и место для священных собраний у островитян имелись», «европейским миссионерам оставалось лишь заменить почитание старых невидимых богов на почитание нового невидимого Бога», — пишет Хейердал{88}.

Как только новообращенные стали собираться для молитвы Господу Иисусу Христу, старые капища были разрушены, их заменили новыми, которые миссионеры стали называть церквами. Распространенный у туземцев обычай татуировки объявили нехристианским и запретили. Миссионеры хотели также запретить эротические танцы и промискуитет[15], но это оказалось им не под силу. Истории о райском Таити не теряли популярности, и остров притягивал, как магнит, жителей Европы и Северной Америки. Понемногу вырос Папеэте, первый тихоокеанский город, и его улицы наполнились джентльменами удачи всякого рода. Вслед за ними появились купцы и чиновники, и новые бесконечные потоки воинственных протестантских пасторов и католических прелатов, ибо нет лучших христиан, чем протестанты и католики, — особенно тогда, когда они ведут неустанную борьбу за полинезийскую душу.

Со временем на острове появились китайцы. В 1860-е годы один британский предприниматель основал хлопковую плантацию и получил разрешение привезти сюда тысячу кули[16]. Когда плантация со временем разорилась, китайцы, которые остались на острове, занялись мелкой торговлей и распространением наркотиков. Широкие возможности привлекли на острова новых китайцев, и в конце концов они составили около десяти процентов населения, составлявшего около 20 000 человек.

Традиционно полинезийцы довольствовались сбором фруктов в джунглях и ловлей рыбы в лагуне, поэтому у них не было опыта торговой деятельности. Китайцы, напротив, были в этом деле мастерами; поскольку торговля стала играть все более серьезную роль с тех пор, как европейцы принесли на остров христианство и деньги, они образовали экономический средний класс. Таким образом, китайцы внесли свой вклад в лишение полинезийцев их культурной самобытности.

Именно китайское влияние потрясло Хейердала — это был элемент неожиданный и потому показавшийся ему наиболее чуждым{89}. Туру чудилось, что китайские торговцы встречались ему на улицах Папеэте повсюду. Из «своих грязных щитовых домов, доверху наполненных разнообразными изделиями»{90}, они правили торговлей промышленными и продовольственными товарами. Если они не стояли за прилавком, то навязывали свои товары с ручной тележки, которую они таскали за собой по переулкам. Тур заметил, что на здешних рекламных плакатах с французскими и полинезийскими текстами всегда соседствовали китайские.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});