Сталин. Корабль без капитана - Александр Бушков

Сытин в полной растерянности спросил:

— Но, господа, вы ведь не можете отрицать гения Розанова?

Господа интеллигенты ответили примечательно:

— Мы не интересуемся, гений он или нет. Розанов — реакционер, и мы не можем с ним работать в одной газете!

И выжили-таки, паскуды…

Всё это скопище бесов, правивших бал, никак не отнести к «бездарностям». К превеликому сожалению, среди них хватало людей ярких, талантливых. Куда уж дальше, если даже Лев Толстой всем величием своего авторитета подпитывал как раз буйную российскую интеллигенцию. И дошёл до того, что в самонадеянности своей взялся кромсать Евангелие на части, как колбасу: мол, этому куску я верю, а вот этому не верю решительно…

За подобные упражнения православная церковь его из своих рядов вычистила — но никогда в жизни не провозглашала Толстому никакой «анафемы», тут писатель Куприн решительно соврамши! И никакого «отлучения», что убедительно показал несомненный знаток проблемы, современный богослов, диакон Андрей Кураев. Вот подлинные строки из определения Синода: «…сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковию Православной. Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею».

И всё! Но интеллигенция российская десятки лет потом, что при царе, что при большевиках голосила об «отлучениях» и «анафемах», понося церковь вовсе уж невозможным образом…

А между прочим, с личностью Льва Толстого связана интересная история… Вот воспоминания игумена Оптинского скита отца Феодосия, относящиеся к осени 1908 г. и озаглавленные «Бес в образе Льва Толстого».

«Собралась собороваться группа богомольцев, душ четырнадцать, исключительно женщин. В числе их была одна, которая собороваться не пожелала, а попросила позволения присутствовать зрительницей при совершении таинства. По совершении таинства смотрю, подходит ко мне та женщина, отводит в сторону и говорит:

— Батюшка, я хочу исповедоваться и, если разрешите, завтра причаститься у вас, пособороваться.

На другой день я разрешил её от греха, допустил к причастию и объявил, чтобы она собороваться пришла в тот же день часам к двум пополудни. На следующий день женщина эта пришла ко мне несколько раньше назначенного часа, взволнованная и перепуганная.

— Батюшка, — говорит, — какой страх был со мной нынешнею ночью! Всю ночь меня промучил какой-то высокий страшный старик, борода всклокоченная, брови нависли, а из-под бровей такие острые глаза, что как иглой в моё сердце впивались. Как он вошёл в мой номер, не понимаю: не иначе эта была нечистая сила…

— Ты думаешь, — шипел он на меня злобным шёпотом, — что ты ушла от меня? Врёшь, не уйдёшь! По монахам стала шляться да каяться — я тебе покажу покаяние! Ты у меня не так еще завертишься, я тебя и в блуд введу, и в такой грех, и в этакой…

И всякими угрозами грозил ей страшный старик и не во сне, а въяве, так что бедная женщина до самого утреннего правила — до трех часов утра — глаз сомкнуть не могла от страха. Отступил он от нее только тогда, когда соседи ее по гостинице стали собираться идти к правилу

— Да кто же ты такой?! — спросила его, вне себя от страха, женщина.

— Я — Лев Толстой! — ответил страшный и исчез.

— А разве не знаешь, — спросил я, — кто такой Лев Толстой?

— Откуда мне знать? Я неграмотна.

— Может быть, слышала? — продолжал я допытываться. — Не читали ли о нём чего при тебе в церкви?

— Да нигде, батюшка, ничего о таком человеке не слыхала, да и не знаю, человек он или что другое?»

Церковный комментатор заключает: «Таков рассказ духовника Оптиной пустыни. Что это? Неужели Толстой настолько стал „своим“ в том страшном мире, которому служит своей антихристианской проповедью, что в его образ перевоплощается сила нечистая?».

Атеисты вправе иметь об этой истории свое мнение. Люди верующие могут и призадуматься…

Вернёмся к «образованному обществу». И среди него нашлись смелые, болевшие за Россию люди, не побоявшиеся выступить против либеральной чумы. В 1909 г. появилась книга «Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции», который можно охарактеризовать кратко: «Интеллектуалы против интеллигентов».

Наша милейшая интеллигенция в спорах обожает с проворством карточного шулера подменять понятия. Тот, кто выступает всего лишь против «интеллигенции», обвиняется в том, как правило, что… выступает против интеллекта, культуры, знаний, образования.

Однако «интеллектуал» — это одно, а «интеллигент» — совсем другое. Авторы сборника «Вехи» — сплошь люди, с чьими именами связаны эпитеты «известный», «выдающийся». Бердяев, С. Булгаков, Гершензон, Кистяковский, Струве, Изгоев, Франк — интеллектуалы, историки, экономисты, философы.

Н. А. Бердяев: «В русской интеллигенции рационализм сознания сочетается с исключительной эмоциональностью и слабостью самоценной умственной жизни… Сама наука и научный дух не привились у нас, были восприняты не широкими массами интеллигенции, а лишь немногими. Ученые никогда не пользовались у нас особенным уважением и популярностью, и если они были политическими индефферентистами, то сама их наука считалась нестоящей…».

С. Н. Булгаков: «Весь идейный багаж, все духовное оборудование вместе с передовыми бойцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами был дан революции интеллигенцией. Она духовно оформляла инстинктивные стремления масс, зажигала их своим энтузиазмом, словом, была нервами и мозгом гигантского тела революции. В этом смысле революция есть духовное детище интеллигенции, а следовательно, ее история есть исторический суд над этой интеллигенцией… Наша интеллигенция в своем западничестве не пошла дальше внешнего усвоения новейших политических и социальных идей Запада, причем приняла их в связи с наиболее резкими и крайними формами философии просветительства. Вначале было варварство, а затем воссияла цивилизация, т. е. просветительство, материализм, атеизм, социализм — вот несложная философия истории среднего русского интеллигента…

Героизм — вот то слово, которое выражает, по моему мнению, основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала, притом героизм самообожания… Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героического экстаза с явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и спасителем ее может и должна явиться интеллигенция вообще и даже имярек в частности — и помимо его нет спасителя и нет спасения… Героический интеллигент не довольствуется поэтому ролью скромного работника (даже если он и вынужден ею ограничиваться), его мечта быть спасителем человечества или по крайней мере русского народа… Для него необходим (конечно, в мечтаниях) не обеспеченный минимум, но героический максимум… Даже если он и не видит возможности сейчас осуществить этот максимум и никогда его не увидит, в мыслях он занят только им. Он делает исторический прыжок в своем воображении, и, мало интересуясь перепрыгнутым путем, вперяет свой взор лишь в самую светлую точку на краю исторического горизонта… Во имя веры в программу лучшими представителями интеллигенции приносятся жертвы жизнью, здоровьем, свободой, счастьем… (худшие представители интеллигенции, которых гораздо больше, охотнейше приносят в жертву чужие жизни, здоровье, свободу и счастье. — А. Б.). Хотя все чувствуют себя героями, одинаково призванными быть провидением и спасителями, но они не сходятся в способах и путях этого спасения… С интеллигентским движением происходит нечто вроде самоотравления… Интеллигенция, страдающая якобинизмом, стремится к „захвату власти“, к „диктатуре“, во имя народа, неизбежно разбивается и распыляется на враждующие между собой фракции, и это чувствуется тем острее, чем выше поднимается температура героизма… Герой есть до некоторой степени сверхчеловек, становящийся по отношению к ближним своим в горделивую и вызывающую позу спасателя, и при всем своем стремлении к демократизму интеллигенция есть лишь особая разновидность сословного аристократизма, надменно противопоставляющая себя „обывателям“. Кто жил в интеллигентских кругах, хорошо знает это высокомерие и самомнение, сознание своей непогрешимости и пренебрежения к инакомыслящим… Вследствие своего максимализма интеллигенция остается малодоступна к доводам исторического реализма и научного видения…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});