Записки партизана - Петр Игнатов

Здесь, в новом лагере, окончательно сложился наш быт. Да и раньше, с первого часа существования отряда, никто из партизан не сидел никогда сложа руки.

В половине шестого утра был общий подъем на поверку. Освобождали от него только тяжелораненых и больных. Даже партизан, вернувшихся ночью с операции или стоявших в карауле, обязывали присутствовать на поверке.

За полчаса все должны были одеться, побриться и убрать казарму. Ровно в шесть я выходил с комиссаром и с Евгением к выстроившемуся отряду и принимал от дежурного по лагерю рапорт: сколько человек в подразделениях, кто в карауле, на операции, в разведке, кто в госпитале.

В первые дни случалось, что кое-кто из позднейшего пополнения нашего отряда посмеивался над этим порядком, ссылался на соседей-партизан — у них, мол, по утрам «спектаклей» не устраивают…

И здесь помогал мне комиссар. Он убеждал в том, что поверки необходимы для поддержания дисциплины, что соседи-партизаны нам не пример. Мы сами должны служить им примером как передовой отряд Кубани, Капля камень точит — постепенно в сознании каждого укоренился завет Марка Апкаровича: «Вам много дано, с вас много спросится». В новом лагере уж все партизаны стояли на поверках, как на параде, — традиции отряда окрепли и стали священными.

Евгений читал перед строем обычно приказ или распорядок дня: кто и какие работы будет выполнять в течение дня..

Ежедневно мы занимались до завтрака изучением оружия. И не потому, что мусолили все ту же винтовку, — ею владели поголовно все отлично, — но трофеи наши были разнообразны, и нам приходилось изучать новое и новое оружие. Эта часть дня была самой любимой у партизан.

Самой же нелюбимой считалась кухонная работа. Евфросинья Михайловна, наш шеф-повар, не могла, разумеется, изо дня в день готовить одна обеды, завтраки, ужины всему отряду и диетпитание для раненых и больных. К тому же была она по военной специальности медсестрой и постоянно рвалась на дежурства в госпиталь к Елене Ивановне. Евфросинья Михайловна только «дирижировала» на кухне, всю же работу выполняли в очередь партизаны. Я уверен, что и сегодня многие инженеры и техники Краснодара умеют испечь пудинг, сварить борщ и зажарить картошку лучше, чем их жены. Забавная деталь: наши женщины изо всех сил старались убежать от кухонных нарядов. Мария Янукевич каждый раз, когда приходила ее очередь идти на кухню, слезно просила меня дать ей другой наряд:

— Пошлите в разведку, пасти скот, разносить по соседним отрядам листовки, только не чистить картошку и не мыть кастрюли.

Работы было столько, что нахватало рабочих рук. Рвалась обувь на скалах и камнях: Яков Ильич Бибиков, окруженный теперь целой бригадой своих подмастерьев, тачал к зиме сапоги для всего отряда, с починкой «сапожники» еле-еле справлялись.

Мы взяли с собою из Краснодара листы оцинкованного железа. Наши «жестянщики» делали бачки, кастрюли, кружки.

В два часа ночи Николай Демьянович Причина принимал ежедневно по радио «передачу для газет». Он наловчился, не зная стенографии, записывать эти передачи со стенографической быстротой. Ночью же его записи шли на шапирограф. В нашей «редакции» успешнее всего работали женщины. К утру мы имели свежие «газеты», и опять-таки по наряду партизаны шли разносить их по соседним отрядам. В станицы доставляли газеты, отпечатанные на шапирографе сводки Совинформбюро и листовки только разведчики: наших станичных агентурщиков знал далеко не весь отряд.

Я расскажу ниже, как оказались мы обладателями целого стада коров. Их нужно было пасти и доить. Лошади тоже требовали ухода. Короче, если учесть, что большая часть отряда бывала постоянно вне лагеря (в боях, в подготовке к диверсии, в разведке), то станет ясным: свободного времени у нас в лагере ни у кого не было.

Выпадали изредка вечера, когда после ужина мы просто слушали Москву. Иногда Мусьяченко запевал своим чистым тенором какую-нибудь старинную кубанскую песню, и весь отряд подхватывал ее. Пели дружно. И жили дружно: ссориться, обижать и обижаться времени не было.

Помимо лагерных работ, помимо подготовок к операциям и самих операций было у наших партизан и еще одно любимое занятие — «охота». На «охоту» обычно снайперы выходили парами: один — с оптической винтовкой, другой — с биноклем и тоже, конечно, с винтовкой.

Так было задумано и на этот раз, с той только разницей, что партизаны были из разных отрядов: Власов — из нашего, Сидоров — из соседнего.

Власов понес, по приказанию комиссара, накануне вечером к соседям сводку Совинформбюро, заночевал в чужом отряде, а на рассвете направился домой. Сидоров же в этот час выходил на «охоту» и пригласил с собою Власова.

Они поднимались на гору: на перевале, на скрещении двух троп, надо было ждать хорошей «охоты».

Внизу в ущелье еще клубились клочья тумана, а чуть вправо на берегу реки уже горел на солнце песок. На склоне горы дрожала серебристая листва осины, карагач раскинулся пышными купами, и темным массивом стоял у расщелины густой орешник.

«Охотники» подошли к развилке троп, где лежали громадные камни, поросшие серым мхом.

Здесь Сидоров сел и начал снимать рюкзак.

Вдруг сзади, из орешника, раздался выстрел.

У Сидорова с головы слетела фуражка. «Охотники» упали на землю и поползли за камни.

Через несколько минут Власов, стараясь не выдать себя, попытался снять свой заплечный мешок; сразу же загремели выстрелы. Пули ударялись о камень, срывая кусочки серого мха.

Теперь было ясно: били из левого крайнего куста.

Быстро меняя позиции, перекатываясь через спину, «охотники» стреляли на вспышки в темной зелени орешника.

По частоте выстрелов нетрудно было догадаться, что в кустах засело не меньше восьми-девяти немцев. Они пришли сюда значительно раньше, заняли выгодную позицию, и наши «охотники» стали мишенью.

Предстояла тяжелая борьба, рассчитанная на выдержку, крепкие нервы и меткий глаз. Шансов на выигрыш у партизан было мало.

Огонь из орешника не прекращался. — Он замирал на несколько минут, но скоро вновь разгорался с удвоенной силой.

Враги длинной цепью раскинулись по кустам. От их пуль становилось все труднее прятаться за камнями — старые позиции простреливались уже фланговым огнем. И уходить некуда — вокруг ровная площадка. Только внизу, на обрыве, купа деревьев. Но до них не добежишь.

Вскрикнув, Сидоров выронил винтовку: пуля угодила ему в ногу. Власов пополз к товарищу, но резкая боль обожгла правое плечо. Рука повисла плетью.

Винтовки партизан замолкли. Сейчас наступит конец…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});