Волчья сотня - Наталья Александрова

– Что ты ее, как девку, уламываешь! – Борис оттолкнул Саенко и дернул доску, отчего перед глазами заходили красные круги и голова заболела, как болела она сразу после боя.

– Куда спешить? – рассуждал Саенко. – Вот и поезд тормозит.

Поезд и верно замедлил ход и наконец совсем остановился.

– Чего это он?

– Кто знает? – философски вздохнул Саенко. – Может, станция какая, а может, банда остановила и грабит…

– Типун тебе на язык! – рассердился Борис. – Но только если бы банда была, то стреляли, а там все пока тихо.

– Сейчас выглянем и все узнаем. – Саенко высунул голову в пролом.

На улице стемнело.

– Станция какая-то…

Они протиснулись в щель и оказались на насыпи. Вокруг в несколько рядов стояли железнодорожные составы, не подававшие никаких признаков жизни. Из-за этих составов самой станции не было видно, но справа от путей слышался ровный шум, топот ног и доходили неясные отблески света.

Саенко осторожно полез под днище соседнего вагона, Борис отправился следом. Нужно было двигаться к станции, чтобы определиться, а такой способ был самым безопасным. Они проползли еще под двумя составами, только тогда пути кончились и показался пыльный станционный перрон. Саенко сунулся было наверх, но Борис слегка придержал его за плечо.

По перрону шли солдаты – самые обычные солдаты в серых шинелях, но что-то настораживало в этих солдатах, какая-то неправильность. Солдаты были не такие, каких он привык видеть в Добрармии. Они держались слишком по-хозяйски и разговаривали как офицеры, а не как рядовые.

– Я так думаю, ваше благородие, что надо бы погоны оторвать, – прошептал Саенко, чей хитрый хохлацкий нос, как уже говорилось, беду чуял раньше всех.

– Если вы и дальше будете так же саботировать перевозки, – сказал в это время один из проходящих солдат, – то я доложу обстановку товарищу Маргулису!

– Мать твою, красные! – ошарашенно прошептал Борис.

– Я же говорю – погоны рвать надо! – Саенко протянул Борису нож.

– И как нас угораздило к красным вляпаться, а Саенко?

– Всякое бывает! – Неунывающий Саенко трудился над своими погонами. – Бывает, что паровоз не на ту колею своротит. Шел-шел к своим, раз – и у красных. Теперь чего говорить, тикать отсюда нужно, да поскорее…

Оторвав погоны и дождавшись, пока уйдут подальше солдаты, они выбрались из-под вагона и, хоронясь и оглядываясь, пошли в сторону от путей.

– Знать бы, какое место это, по карте бы определились, – шептал Борис.

Держась в темноте и стараясь не выходить из узких переулков, они удалились от станции на достаточное расстояние. Стало заметно, что приехали они не просто на станцию, а в маленький провинциальный городок, названия которого они по-прежнему не могли определить. Городок постепенно засыпал. Редко где попадались окна, в которых еще не погасили свет, а прохожих и вовсе не было. С одной стороны, это было хорошо – не хотелось сейчас попадаться никому на глаза, – с другой стороны, чувствовали они себя на совершенно пустых улицах весьма неуютно, было такое чувство, что кто-то смотрит в спину.

Завернув за очередной угол, они неожиданно заметили в противоположном конце улицы нескольких солдат с винтовками – явно патруль. Саенко мгновенно юркнул в щель между домами и потянул за собой Бориса. Движение это не осталось не замеченным патрулем, солдаты оживились, послышался близкий топот сапог. Борис бежал по узкому проходу вдоль стены деревянного дома. Стена перешла в забор. С той стороны, где остался патруль, слышались крики. Внезапно злобно залилась собака за забором, и кто-то из патруля шарахнул из винтовки на лай. Пуля просвистела мимо уха Бориса, он пригнулся, Саенко же в это время рванулся куда-то вбок и пропал. Борис ткнулся туда же, но не нашел прохода, а бросился бежать сломя голову, потому что чувствовал шаги этих, из патруля, сразу за собой. Узкий проход кончился, он выскочил в переулок, сзади кричали: «Стой, паскуда! Стой! Стрелять буду!» – и дальше сыпали отборной бранью, потом защелкали винтовочные выстрелы. Борис петлял как заяц, свернул в чей-то незапертый двор, опять пробежал переулком. Темнота была ему на руку, шаги преследователей наконец умолкли в отдалении. Борис перешел на шаг, потому что топот бегущего человека мог привлечь внимание солдат. Следовало срочно куда-то спрятаться и определиться, где он находится и куда теперь нужно двигаться. Кроме того, неплохо было бы отыскать Саенко.

Голова, прошедшая от свежего ночного воздуха, заболела с новой силой от бега. Борис прислонился к стене ближайшего дома, чтобы перевести дух. На улице раздались говор и смех – возвращалась откуда-то компания солдат. Шли они не спеша и покуривая, но винтовка имелась у каждого. Борис отступил в тень от дома, пропуская компанию, и тут буквально наткнулся на солдатика, который отстал от своих, надо полагать, для того чтобы справить малую нужду.

– Это ктой-то? – заверещал солдат и схватил Бориса за рукав.

Борис от неожиданности рванулся, да неудачно, упустил время, двинул солдатику головой в челюсть, тот лязгнул зубами, но успел позвать на помощь. Опять Борис рванулся, оставив полрукава в руках у солдата, и побежал из последних сил. Его не преследовали – видно, тем было лень. Борис пошел шагом, выравнивая дыхание и размышляя на ходу.

От патруля он убежал, от солдат тоже. Но от всех не убежишь – подстрелят. Надо где-то переждать до утра, потому что если сейчас выбираться из города, то наверняка на всех выходах стоят патрули, без документов не пропустят. Очень не хватало Борису Саенко с его природной сметкой – он-то легко бы нашел, куда спрятаться в ночном городке…

С такими мыслями он свернул в темный переулок, где стояли в ряд покосившиеся сараи. Борис осторожно крался мимо, когда заметил, что на одном из сараев замок висит только для видимости. Он тихонько приоткрыл дверь и нырнул в темноту. Пахло в сарае преотвратно – но в его положении выбирать не приходилось: лишь бы нашлась нора, где можно было переждать и собраться с силами. Однако не успел Борис устроиться на земляном полу, рядом послышался негромкий хрипловатый голос:

– А ведь ты, дяденька, охвицер.

– Кто тут еще? – прошептал Борис, хватаясь за револьвер.

– Я это, Миколка Щербатый.

– И что же ты тут делаешь, Миколка Щербатый? – Борис успокоился немного, сообразив, что рядом с ним ребенок – мальчишка лет двенадцати.

– Что делаю – ночую, – сварливо ответил мальчишка.

– Ну и ночуй, а мне не мешай.

– Тогда, дяденька, угости папироской.

– Нету у меня папирос. И вообще, маленьким курить вредно.

– Ишь какой доктор нашелся! А я только с виду такой маленький, а на самом деле мне уж четырнадцатый год пошел!

– Ну, все равно папирос нету, – отмахнулся Борис.

На некоторое время в сарае наступила тишина, и Борис начал уже задремывать, как вдруг рядом опять послышалась возня, и тот же самый голос снова произнес:

– Определенно, дяденька, ты охвицер.

– С чего ты взял, Миколка?

– С чего, с чего – я вас, гадов, носом чую, от вас пахнет не как от простого человека.

– Ну, это ты зря. Здесь в сарае никаким благородным офицером и не пахнет – вонища стоит несусветная.

– А чего же ты, дяденька, в сарае тогда ночью прячешься?

– А ты чего прячешься? – ответил Борис вопросом на вопрос.

– А я прячусь, – Миколка шмыгнул носом, – я прячусь от чекистов. Они нашего брата, беспризорника, ловят и стреляют. Нас шестеро было – я, Жбан, Лешка Косой, Миха, Шкилет и Сявка. Мы вместе кормились – когда на щипок, когда пьяного обшманаем, а когда и скок провернем. Хорошо жили. А третьего дня у станции в облаву-то и попали. Чекисты нас, малолеток, отдельно посадили, говорят – повезем в приют, кормить будем. Шкилет-то и рад – он за кормежку куда хочешь пойдет. Ночь в каталажке просидели, утром повели нас в машину – настоящая, «паккард» называется, – в голосе Миколки прозвучало самое настоящее восхищение, – говорят, что в приют повезут. Тут я вывернулся, одного между ног звезданул, на карачки, прополз – и тикать. Они – догонять, один даже из шпалера шарахнул, да я шустрый – раз-раз, и смылся. А потом спрятался за сараями, смотрю – едет «паккард», тот самый, и едет прямо в Ольховую Балку. А в Ольховой Балке чекисты к Духонину отправляют…

– Куда-куда? – поразился Борис.

– Будто сам не знаешь куда, – презрительно процедил Миколка, – в расход!

– Детей? – недоверчиво спросил Борис.

– Сам ты дите! – разозлился его собеседник и добавил с гордостью: – Мы не дети, мы – малолетние преступники!

– Однако ты, брат, того… загнул маленько насчет того, что в расход… мало ли какой дорогой ехали, может, в приют в ту же сторону надо…

– Ага, а через полчаса в Ольховой Балке отчего, интересно, пулемет строчил?

– Откуда я знаю? – рассердился Борис.

– Ты не знаешь, а я знаю, – стоял на своем Миколка, и непонятно было, сочиняет он или говорит чистую правду, – а только пропали ребята, и как я теперь кормиться буду – не имею понятия. Но ватаг везде много, так что пристроюсь куда-нибудь. А в приют я все равно не пойду, там воспитывают и в школу ходить заставят, а я этого страсть не люблю. А ты, дяденька, зачем здесь прячешься?