Притяжение I (СИ) - Романова Екатерина Ивановна

– Роберт, предоставь молодым самостоятельно решать свои проблемы. Давайте лучше запустим небесные фонарики! Я жду не дождусь этого!

Словно услышав мамино предложение, ведущий позвал всех на улицу и всучил мне микрофон, предлагая сказать пару слов перед тем, как в небо полетят воздушные светлячки наших фонариков. Я не знала и половины приглашенных гостей. Из моих родных присутствовали лишь родители, из друзей – Одри, но и та уже уехала. А остальные… не знаю, кто все эти люди. Не было даже Алисии, к моему великому сожалению. Уверена, что мать Генри поддержала бы меня сейчас. Нужно будет завтра узнать, все ли у нее в порядке и почему она не смогла присутствовать на нашей вечеринке. Сомневаюсь, что сын забыл пригласить ее. Одно я знаю наверняка – мне следует прилежно исполнять свою роль, потому я приняла микрофон и пока мне подготавливали небесный фонарик, обратилась к гостям.

– Как видите – жениха со мной снова нет, – улыбнулась я, пытаясь обратить все происходящее в шутку. Хотя весело мне не было. – Но у него важная причина отсутствия, потому не будем судить его строго. Тысячам голодающих детей Африки он нужнее, чем мне одной, – найти более вескую и правдоподобную причину отсутствия на таком важном мероприятии, мне не удалось, поэтому пришлось врать о благотворительности. Только она может без подозрений оправдать его отсутствие. К тому же, я заставлю его завтра же этот акт благотворительности совершить. Совмещу приятное с полезным, так сказать. – Поэтому я бы хотела рассказать вам об одной нашей семейной традиции. Каждый год, в день самого большого праздника – рождения нового ребенка в нашем семейном роду, либо свадьбы кого-либо из родных, мы запускаем в небо небесный фонарик, предварительно загадав желание. Чем больше фонариков мы запустим, и чем более искренними будут наши желания, тем больше шансов, что они сбудутся. Закройте глаза и подумайте о самом сокровенном. О том, что заставляет вас улыбаться, а сердце биться чаще, о том, ради чего встаете по утрам, живете, ходите на работу, что движет вами и делает вас сильней! – я закрыла глаза и все, о чем могла думать – это он… он, но только мой… – а теперь возьмите фонарик и пусть он несет ваши мысли и желания наверх, к Господу! Он обязательно услышит нас…

Я взяла из рук ведущего наш с Генри фонарик – белоснежный, с рисунками голубей и пионов и, еще раз подумав о нем, подняла его высоко-высоко и отпустила, глядя, как он взлетает все выше и парит над водной гладью. Раздались аплодисменты, вслед за которыми гости стали запускать свои фонарики и все стояли, любуясь, как небо озаряется десятками трепещущих светлячков, уплывающих в небеса.

После этой славной традиции все отправились в шатер упиваться и наедаться. Я чувствовала себя совершенно разбитой и, предложив родителям воспользоваться услугами Бернарда, вместе с ними отправилась домой. Родители расположились в моей квартире. Наверняка Одри сейчас нет, а если и есть, то компания ей не повредит. Простившись с родителями, я вернулась в квартиру Генри. Разразится скандал, если после вечеринки в честь помолвки я буду ночевать не у него. Ключей от квартиры у меня не было, но, благо, они и не требовались. Консьерж внизу знал, что я невеста мистера Эллингтона и без вопросов вручил мне запасную связку.

25 этажей и, наконец, можно утонуть в бесконечно мягкой кровати, обняв Люсиль. Я закрыла глаза и облокотилась о перила лифта, чтобы не любоваться своим множественным усталым отражением в зеркалах. На 12 этаже лифт остановился. Внутрь вошел мужчина средних лет, в дорогом черном костюме, гладко выбритый, с короткими каштановыми волосами и кривым шрамом на губе. Я поймала себя на мысли, что машинально анализирую незваного гостя, и что-то мне в нем не нравится. Через пару этажей поняла, что именно. Он заблокировал лифт и повернулся ко мне. Впервые за долгие годы стало по-настоящему страшно.

– Амелия Дэйзи Уэйнрайт, если не ошибаюсь, – если ко мне обращаются, да еще и по полному имени, то убивать сразу не собираются. Я собрала в кулак всю свою волю и самообладание и постаралась как можно спокойнее ответить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Да. А вы кто?

– Друг. Старого приятеля вашего жениха.

– А имя у этого друга имеется?

– Вопросы буду задавать я. И если хотите закончить лучше, чем предыдущие, вы станете сотрудничать.

– Хорошо, я в этом заинтересована, – я готова была пойти на все, практически на все, лишь бы меня не тронули. Что говорить, особой храбростью я не отличалась.

– Шарлин. Где она?

– Господи. Да что вы все носитесь с этой женщиной как с писаной торбой? – не выдержала я. – Журналисты, Кристофер Аллен, теперь вы. Откуда мне знать, что у Генри было десять лет назад с этой особой. Меня это мало интересует. И где она – я не знаю и знать не хочу!

Мужчина холодно заглянул в мои глаза, заставив все внутри сжаться от страха. Играть я не умела, но сейчас и не играла. И даже не врала. Я действительно не знаю, где она и не хочу этого знать. Схватив меня за горло и прижав к зеркалу, от чего последнее опасно заскрипело, мужчина прорычал:

– Где сейчас Шарлин?

– Откуда мне знать? – прохрипела я. Воздуха не хватало, я судорожно колотила по его груди и руке, в тщетной попытке вырваться, но начинала терять сознание. – Отпустите… меня…

– Говори, где она, иначе я тебя придушу, сука! – закричал незнакомец.

Но ответить я уже не смогла, потому что сознание померкло. В себя я пришла далеко не сразу и была немало удивлена, обнаружив карету скорой помощи и суетящихся вокруг врачей. Оказывается, консьерж заметил, что лифт застопорился, пришел проверить, в чем дело, заметил меня без сознания и вызвал скорую, которая тут же, уложив меня на кушетку, стала пихать ватку с нашатырным спиртом. Запах концентрированной кошачьей мочи – мертвого поднимет. Бесцеремонно отпихнув руку врача, я резко села. Голова закружилась так, что я не смогла разобрать, где люди, где машина, где аппараты, а где я. Слышались какие-то голоса. Шея болела, но ее продолжали щупать, от чего она болела еще сильнее.

– Вас нужно отвести в больницу и сделать снимки, – строго резюмировала женщина врач, когда круговорот предметов и людей немного остановился.

– Еще чего не хватало, – возмутилась я. – Я хочу лечь спать. Давайте бумагу, я знаю правила. Подпишу отказ от госпитализации. И постарайтесь, чтобы медицинская тайна не вышла за рамки этой машины. Если в газетах напишут об этом хоть слово – я вас засужу! – пригрозила я. Сама не ожидала от себя такого, но я злилась. И совершенно не на доктора. И даже не на Шарлин и Генри. Я злилась на себя, собственную глупость и беззащитность!

Перепуганная доктор изменила в документах мои данные, и, получив от меня подпись, отпустила восвояси. Вторую попытку дойти до квартиры самостоятельно я предпринять не решила и попросила консьержа мне помочь, учитывая, что головокружение не утихало, и я вряд ли смогла бы добраться до квартиры самостоятельно. Взяв с консьержа зарок не рассказывать Генри о том, что произошло, я зашла в квартиру и закрыла все замки, какие были на двери. А добравшись до комнаты – еще и комнату изнутри подперла стулом. Так, на всякий случай. Люсиль, видя, как мне больно и плохо, сразу же запрыгнула на колени.

– И только твоя любовь, Люсиль, у меня и осталась… – горько протянула я, падая на кровать и сжимая кошку в объятиях.

Наутро я проснулась с сильнейшей головной болью, к тому же шея болела так, словно ее сломали, потому первым делом направилась на кухню, в поисках чего-нибудь, способного унять боль. Кэролайн, суетившаяся на кухне, едва не выронила сковородку при виде меня.

– Мисс Уэйнрайт, вы в порядке?

– Конечно, а что случилось? Вы не могли бы дать что-нибудь от боли?

– Разумеется! Может вам вызвать скорую?

– Зачем? – недовольно протянула я, присаживаясь за столик и, полагая, что единственная чашка кофе, стоящая на нем, предназначена мне.

– Ваши синяки очень плохо выглядят, – она поставила на столик стакан воды и таблетку.

– Какие синяки? – я вскочила и подбежала к зеркалу. Действительно, на шее остались четкие следы пальцев того человека, который меня душил. Замечательно. Еще только повода для сплетен мне не хватало. – Не говорите ничего мистеру Эллингтону, – приказала я, словно уже являлась хозяйкой в этом доме.