Звенья разорванной цепи - Алла Бегунова

Оттого с просьбою к Вам обращаюсь. Пожалуйте на мой праздник. Чем скорее приедете, тем лучше. Дела по-всякому ведутся и порой серьезнейшего обсуждения требуют. Может статься, помимо танцев, согласитесь Вы взять участие и в новом проекте, на который Высочайшее одобрение монархини нашей мною уже получено.

Милостивая Государыня моя!

Вашего сиятельства покорнейший слуга Светлейший князь Потемкин-Таврический».

Глава четвертая

Танцы на закате дня

Чтобы сдержать бурную радость и немного успокоиться, Анастасия перечитала это письмо четыре раза подряд. Оно было недлинное — всего девятнадцать строк, если не брать в расчет обусловленного почтовым этикетом обращения с полным титулом адресата и отправителя. Затем она достала из секретера послание Турчанинова и положила его рядом с бумагой от Потемкина, карандашом подчеркнула слова, повторяющиеся там и там. Получилось: «наши союзники австрийцы», «Фокшаны», «новый проект».

Географическое название места, где одержали победу над османами генерал-поручик Суворов и принц Кобург, значения для конфиденциальной работы, по-видимому, уже не имело. Следовательно, новый проект мог относиться только к австрийцам, которые сейчас выступали союзниками русских в войне.

Аржанова бывала в Вене, красивом южноевропейском городе, знала, как живут его обитатели. Также ей доводилось близко видеть правителя Священной Римской империи германской нации Иосифа Второго в мае и июне 1787 года, когда он вместе с великой царицей совершил путешествие в Крым инкогнито, под именем графа Фалькенштейна. Впрочем, почести ему тут оказывали полновесные, императорские. Для огромной свиты Екатерины Второй участие в поездке сей августейшей особы секретом не являлось.

Прибыв в Севастополь, император Иосиф Второй самым внимательным образом осмотрел корабли Черноморского флота, бухту, где они находились, береговые укрепления, склады, мастерские, улицы города — новостройки. Русские ничего от него не скрывали. Светлейший князь Потемкин возил «графа Фалькенштейна» в собственной карете и давал подробнейшие пояснения. Это больше походило не на дипломатический визит вежливости, а на специальную инспекцию перед началом совместных военных действий.

Представитель старейшей в Западной Европе династии Габсбургов, правивший огромной империей, простиравшейся от северных до южных берегов континента, произвел на Флору хорошее впечатление. Иосиф Второй был умным человеком, совсем не озабоченным сложным придворным церемониалом и внешними атрибутами абсолютистской власти. Пожалуй, своей деловитостью и энергией он напоминал нашего царя Петра, великого преобразователя и реформатора России.

Возможно, курская дворянка снова увидит «графа Фалькенштейна» и даже будет беседовать с ним…

Письмо Главнокомандующего, которое так обрадовало Анастасию, вызвало в двухэтажном особняке князей Мещерских на Екатерининской улице настоящую бурю. Точнее, его стоило бы сравнить с падением многопудового валуна на зеркальную гладь тихого озера, затерянного в лесной глуши. Сначала вверх поднялся столб воды, потом пошли волны во все стороны. Шевельнулись заросли камыша у берега, вздрогнули желтые кувшинки, закачались толстые, похожие на тарелки, зеленые листы водяных лилий.

Полковник, прочитав письмо, рассердился и заявил, что он — категорически против отъезда супруги в город Яссы. По его мнению, у нее и в Таврической губернии дел достаточно. В прежние времена Флора не обратила бы особого внимания на его протест. Но теперь их отношения были другими. Кроме того, в доме вместе с ним оставались ее дети. Правда, императрица обещала принять Александру в Смольный институт благородных девиц. Однако девочка пока не достигла возраста, обязательного для поступления: шесть-семь лет. Владимир, конечно же, станет кадетом Сухопутного шляхетского корпуса в Санкт-Петербурге, и опять-таки гораздо позже — года через четыре.

Михаил спорил с Анастасией и злил ее нелепыми доводами и аргументами почти неделю. Потом вдруг выставил свои условия. Пусть светлейший князь Потемкин-Таврический, президент Военной коллегии произведет его в следующий чин бригадира и попросит у царицы для него орден Святой Анны. Удивившись, курская дворянка спросила, готов ли ее благоверный ради этого расстаться с уютной, но тупиковой для карьеры должностью в конторе Севастопольского порта и перейти на строевую службу в пехоту или кавалерию.

— Да! — гордо отвечал Мещерский. — Но только в Крымском корпусе генерала Каховского…

Не менее трудным оказался разговор с поручиком Екатеринославского кирасирского полка Чернозубом. При известии о дальней поездке украинец погрустнел и сказал, что не хотел бы сейчас оставлять шестнадцатилетнюю жену без пригляда, одну в доме. Она носит под сердцем его ребенка, и мало ли какая помощь понадобится ей при первых родах. В Севастополе же родственников у поручика нет, отец и мать давно умерли, братья и сестры проживают в Полтавской губернии. Едва ли их обрадует появление юной Зои-Зухры, плохо говорящей по-русски и еще не забывшей дикие нравы мусульманского гарема.

Глядя в его честные глаза, Аржанова понимала, что кирасир не говорит ей о главной причине своего отказа. После женитьбы на красивой черкешенке он стал паталогически ревнив. Вместе с женой Чернозубу теперь приходилось бывать на официальных мероприятиях в церкви, в офицерском собрании. Одетая в европейское платье, Зухра превратилась в весьма привлекательную и кокетливую даму, и молодые флотские офицеры оказывали ей знаки внимания. Поручик краснел, бледнел, скрипел зубами, но помешать этому не мог. Правила поведения в дворянском обществе допускали подобный легкий флирт.

Однако что же будет, если он уедет не на неделю, как в Гезлеве с княгиней Мещерской, а месяца на два-три?

Доблестный сержант Борис Прокофьев ответил курской дворянке примерно в том же духе. Он бы рад сопровождать ее сиятельство и снова отличиться: чин офицера — его мечта: но хорошо бы перенести поездку на полгода, тогда препятствий не будет.

— Почему? — спросила Анастасия.

— Жена моя должна разрешиться от беремени, — ответил сержант.

— На каком она месяце?

— На пятом, ваше сиятельство.

— Поздравляю! — торжественно произнесла Флора. — Нашего народа в Крыму прибавится. Но я-то ждать не могу, сержант. Сам знаешь, государева служба отлагательств не терпит.

— Знаю, ваше сиятельство, — Прокофьев со вздохом, повесив голову, замолчал.