Тайна Пито-Као - Петроний Аматуни

— Старый альбом, — сказала старуха. — Обратите внимание, здесь что-то написано.

На обороте толстого переплета можно было прочитать надпись: «Своему верному другу и спутнику в тихоокеанских странствиях Федору Ивановичу Терехову в честь наступления Нового года, 1 января 1911». Подпись длинная, витиеватая. В конце подписи точка.

— Что с вами, Ниночка?

— Я узнала почерк своего деда.

— Деда?!

— Я внучка Павла Александровича Тверского. Вам это ни о чем не говорит?

— Н-нет… — неуверенно ответила Эвелина Марковна, как бы роясь в памяти.

— А как этот альбом попал к вам?

— Он принадлежал моему покойному мужу, а ему достался от его отца, моего свекра, Терехова.

— Значит, вы невестка Федора Ивановича! — воскликнула Нина. — Эвелина Марковна, как я рада, что так неожиданно нашла вас! Вы мне сможете оказать неоценимую услугу.

— Я… услугу?!

— Да-да! Скажите, вы лично знали Федора Ивановича?

— Нет. Насколько мне помнится, он умер в девятсот пятнадцатом году. С мужем я познакомилась уже в гражданскую войну, вышла замуж в двадцать пятом, а в тридцать третьем его убили кулаки здесь, на Дону. Он был такой идейный…

— И он никогда не рассказывал вам о своем отце?

— Возможно, и говорил когда, не помню…

— Эвелина Марковна, милая, может, сохранилось еще что-нибудь из вещей Федора Ивановича? Ведь он служил у моего дедушки!

Губы старухи дрогнули.

— Что вы! Столько лет прошло… А почему это вас интересует?

— Федор Иванович много путешествовал с моим дедушкой. Не может быть, чтобы ничего не было. Возможно, какой-нибудь сундук…

На мгновение в глазах старухи отразился испуг, но, оправившись, она приняла оскорбленный вид. — Я вам ясно ответила. — И упрямо добавила: — Никакого сундука не было! Нина отшатнулась.

— Был, — грозно посмотрел на старуху Петушок. Она не выдержала его взгляда, отвернулась и глухо повторила:

— Никакого сундука не было.

— Но мне Серафим говорил, что он сам видел сундук.

— Серафим?! — старуха встала, выпрямилась, глаза ее метнули искры, но секунду спустя она чуть сжалась и заговорила мурлыкающим голосом, ласково и приветливо: — Что это мы, чуть не заспорили? А я-то, старая, и запамятовала… Был сундучок, но не Федора Ивановича, а мой собственный, еще от мамы в приданое достался. Но он было совсем расклеился, и я продала его еще зимой старьевщику. А вещей Федора Ивановича у меня нет никаких, кроме альбома. Могу уступить его вам, Ниночка. Подарила бы, но жизнь такая дорогая…

Большего они не добились. Нина купила у старухи альбом и, кивнув Петушку, первой поднялась.

— До свидания, — сухо сказала она.

— До свидания, моя милая. Прошу бывать у нас… Может, при случае и с Эммочкой вас познакомлю: дочь моя, живет с мужем в Ленинграде, но каждый год навещает меня. А Симочке я сделаю выговор, чтобы не сбивал людей с толку!

3

Нелегко дался Эвелине Марковне этот неожиданный визит. Проводив гостей, она, держась за стенку погруженного в полумрак коридора, едва доковыляла до двери. Войдя в комнату, грузно опустилась в качалку. Ноги налились тяжестью, усталость разлилась по всему телу, а пальцы безвольно опущенных рук были холодны, как сосульки.

Память вернула ее к событиям уже немалой давности, когда фашистские полчища ворвались на берега Дона. Это было тяжелое для всего советского народа время. Но только не для Эвелины Марковны. Она пустила в ход свои «сбережения», стала ездить по станицам, выменивая вещи на хлеб. Затем хлеб и другие продукты, добытые в станицах, она привозила в Ростов и снова выменивала на вещи, но уже более ценные.

Особенно часто она ездила в станицу Задонскую, где помнили эту дородную женщину по ее мужу — коренному задонцу. В один из приездов ей выпала редкая удача. В ту пору в доме, когда-то принадлежавшем Павлу Александровичу Тверскому, поселился немецкий врач, «герр доктор», как почтительно называли его немецкие солдаты. По рассказам станичников, он усиленно разыскивал родственников Тверского и даже обещал вознаграждение. Поразмыслив, Эвелина Марковна сказала себе; «Трус в карты не играет!» — и вечером, в запретный час, будто позабыв о строгом приказе гитлеровцев, вышла на темную улицу. Когда ее задержал патруль, она объяснила, что ей надо срочно «к господину доктору по важному делу».

— К подполковнику Дорту? — спросил офицер и приказал проводить задержанную.

Дорт говорил по-русски довольно сносно, и они нашли общий язык без переводчика.

— Кто ви есть? — спросил он.

— У Павла Александровича Тверского, — объяснила Эвелина Марковна, — был верный слуга, который с ним путешествовал… Федор Иванович Терехов.

— А ви кто есть? — нетерпеливо повторил Дорт.

— Я — невестка Терехова, жена его сына.

— Если ви есть настоящий невестка Терехова, — сказал Дорт, — то ви можете иметь от меня деньги! О! Зер грос деньги. Ми будем цузамен дружийть…

— Да, да, — послушно кивала Эвелина Марковна, и сердце ее приятно щемило.

— Мне не надо шпион, — с достоинством говорил Дорт. — О нет, я не занимайт этим… Мне надо иметь на память, что можно из вещей и коллекций доктора Тверского и вашего свекра, фрау. Ви понимайт?

— Да-да, я все понимаю, господин подполковник!

— Зер гут. Ви должна собирайт по станица все его бумаг, письмо, рукопись… Ферштейн зи?

— Я, я, — кивала Эвелина Марковна.

— И еще искать его коллекций. Согласны, фрау?

— Согласна, господин подполковник, — торопливо ответила Эвелина Марковна.

— А за каждый бумаг я платить вам деньги! Как это говорят по-русски? По рукам!

— По рукам, господин подполковник!

— Ви получите зер филь денег! Зер филь! — и он принялся подробно объяснять своей неожиданной помощнице, что ему требовалось.

После этого разговора она месяц провела в Задонской безвыездно. Врожденная хитрость крепко выручала ее тогда. Она придумывала различные трогательные рассказы о своей любви к мужу и свекру, о желании сберечь все, что осталось от них, а также от доктора Тверского, которому ее свекор был не столько слугой, сколько верным хранителем и другом, чтобы ничего из этого наследства не попало в руки немцев.

Люди русские, чуткие к чужому горю, шли ей навстречу. Да и время было такое, что хотелось верить каждому светлому стремлению и доброму слову.

Лучшей помощницы Дорту и желать было нечего. Правда, вначале «фрау» доставляла с виду ценные вещи, но не то, что требовалось. Однако дважды немец был щедрым, и они расставались довольные друг другом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});